— Тысячи, — признаюсь я. — У Эви большая аудитория.
Он качает головой.
— Безумие. Просто безумие.
Он замечает выражение моего лица, подходит ко мне, кладет руку на талию и притягивает к себе, награждая поцелуем, который останавливает мое сердце.
— Эй, все в порядке, — говорит он, касаясь своим лбом моего лба. — Как ты и говорила: это не совсем про нас с Ником, верно? Мы всего лишь предлог, чтобы вы собрались вместе, подружились. Вы — сообщество, племя.
Я киваю. Возможно, прошлой ночью я слишком разошлась в рассуждениях, растянувшись на его груди.
— Ну что ж, тогда ты оказала им услугу. В костер время от времени нужно подбрасывать дрова. Без историй интерес племени охладится. Кстати говоря…
Он свешивается с перил, и я следую его примеру. Там, внизу, голый бетон лестничной клетки растворяется в темноте.
— Я не уверена, что это хорошая идея, — говорю я.
— Просто расслабься, ладно? Я знаю, что делаю.
— Ты уже пробовал раньше?
— Конечно.
— Рай?
— Ну немного.
— Рай!
— Ладно-ладно, нет. Но я миллион раз смотрел на ютубе видео с паркуром.
Я смеюсь, но ладони потеют, сжимая его телефон.
— Серьезно, если ты собираешься сломать шею дурацким трюком из-за глупого спора, стоит ли мне нести ответственность за пособничество и подстрекательство? — Я пытаюсь отдать ему телефон, но он накрывает мою ладонь своей.
— Однозначно стоит.
Я пытаюсь протестовать, но он поднимает руку.
— По двум причинам. Первая — все остальные, кто мог бы снять мой трюк на видео, финансово заинтересованы в том, чтобы я не сломал себе шею из-за глупого спора.
«А я люблю тебя и потому заинтересована в том, чтобы ты не сломал себе шею из-за глупого спора» — вот что мне не удается произнести вслух, потому что в отличие от него я не умею говорить забавным голосом, благодаря которому три этих слова спустя три месяца не звучат как слова сумасшедшей фанатки. Вселенная мечты, в которой я каким-то образом оказалась, кажется мне такой же хрупкой, как бокал с вином, и такое ощущение, будто не то слово, сказанное не тем тоном, может разрушить ее.
Я лишь вздыхаю и спрашиваю:
— Какова вторая причина?
Он наклоняется и снова целует меня. Сердце вновь замирает. Мне нужна дефибрилляция. Серьезно, быть с этим парнем вредно для моего здоровья.
— Я не сломаю шею. Ты же здесь. Мой ангел-хранитель.
Впервые я встретила Райана Ричардса во плоти и наяву девяносто четыре дня назад. Я выбежала из дома посреди ночи, мое горло болело от криков. У меня случился очередной конфликт с мамой на тему того, достаточно ли я взрослая в свои семнадцать лет, чтобы попытаться найти папу. Я вспоминаю, что действительно использовала слово «папа» по отношению к нему, чем расстраивала маму до слез. Боже, Кэт. Думай, прежде чем говорить.
Я перекинула ногу через велосипед и принялась крутить педали, свет уличных фонарей мелькал, заставляя меня напрягать глаза, пока жжение в них не затмило все и бьющий в лицо ветер не охладил слезы до такой степени, что можно было притвориться, что это просто пот.
Я направлялась в Танцевальный зал. Если я сказала «танцевальный зал» и вы представили себе какую-то парилку на севере города, полную грациозных тел, где я могла бы забыть о проблемах взросления в мокрых объятиях южнолондонского Патрика Суэйзи… Хотелось бы, но увы.
Во-первых, мое взросление проходило не столько на севере города, сколько в пригороде. Во-вторых, мой коронный прием на дискотеках — сидеть-в-углу-и-надеяться-что-на-меня-никто-не-смотрит. И в-третьих, в этом Танцевальном зале никто не надевал танцевальные туфли уже давным-давно.
В тридцатые годы он был построен как бальный зал, а в сороковые бомба попала в крышу. В пятидесятых, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых его пытались превратить то в зал для игры в бинго, то в кинотеатр, то в дом с роскошными квартирами. Но ничего не вышло, так он и остался Танцевальным залом.
Внутри стены были расписаны пятидесятифутовыми изображениями джентльменов во фраках, как у Фреда Астера, и дам в элегантных платьях, лица которых были уничтожены временем и шрапнелью люфтваффе. Иногда я разговариваю с ними. Звучит печально, я знаю, но это правда. Сколько я помню это место, снаружи его все время закрывали рекламные щиты строительных компаний, но работа так и не началась. Это мое место, застывшее во времени. Мой секретный город.
За исключением того вечера, когда я с визгом остановила велосипед у придорожного кафе с жареной курицей, а какой-то человек пробирался на выход из-под рекламных щитов. На мгновение я почувствовала возмущение, а потом нелепую ревность. Интересно, сколько еще людей молилось в моей часовне.
Если бы кто-нибудь в сообществе услышал эту историю (Господи, пожалуйста, не дай этому случиться), меня лишили бы профиля на RickResource за то, что я не узнала его, но было темно. Я видела его только со спины, он был в капюшоне, и я не могла разглядеть лицо. Он переходил на другую сторону улицы на перекрестке в пятидесяти метрах от меня.
Именно тогда меня оглушил грохочущий рев. Я оглянулась и увидела огромную фуру, раскачивающуюся на дороге позади нас.
— Эй! — позвала я его. — ЭЙ!
Но он не оборачивался, словно не замечая, что двадцать тонн грохочущей смерти едут прямо на него. Он мягко качал головой.
«О, черт, — помню, подумала я. — Он в наушниках».
И я бросилась крутить педали. Я проклинала себя за то, что ехала сюда так быстро, так яростно, что забились мышцы ног.
«Давай, Кэт. Ну же, Кэт. Вперед, Кэт. ШЕВЕЛИСЬ!»
Задыхаясь и ругаясь, я сумела разбудить в себе гнев, связанный с перспективой не успеть. Рев ветра смешался в ушах с ревом грузовика, когда я ускорилась, и теперь я слышу визг тормозов, но он слишком близко, слишком громко, и точно не остановится вовремя, и весь мой мир сейчас представляет толстовка, натянутая на плечи, которые, хотя и симпатичны, вряд ли достаточно хороши, чтобы умереть за них, ну да ладно, слишком поздно, чтобы отступать, а потом уфф!
Мир содрогнулся. Мы рухнули в клубок конечностей и спиц, и воздух снова вернулся в легкие, когда колеса прогремели в нескольких дюймах от нас.
— Твою ж… Ого! Спасибо.
Я сразу узнала его голос. И осталась лежать на асфальте лицом вниз. У меня галлюцинации. Иначе быть не может. Я не осмелилась поднять глаза, даже когда он осторожно поставил меня на ноги. Взглянешь на солнце и ослепнешь.
— Ты спасла мне жизнь, — произнес голос Райана Ричардса.
Мое сердце подскочило к горлу и застряло в нем, словно огромная пробка. Я силилась сказать что-то классное, приятное и скромное. «Героиня? О, не думаю, что я героиня. А ты как считаешь? Что ж, кто я такая, чтобы спорить?»
Но на самом деле, насколько я помню, я произнесла:
— Фниииип?
Он засмеялся, и именно после этого смеха я позволила себе поднять глаза. Я поймала себя на мысли, что никогда раньше не слышала такого смеха. Я видела все интервью с ним, и он никогда не смеялся так глубоко, искренне, радостно.
— Я бы угостил тебя напитком в знак благодарности, но вряд ли что-то работает в столь поздний час. Посидим у меня?
Я покачала головой, не в качестве отказа, а в рефлексивном неверии. Он протянул мне руку, и я почувствовала, как у меня вскипела кровь, когда он осторожно перевернул мое предплечье.
— Ой, — он вздрогнул. Кровавая ссадина на полруки, словно отпечаток большого пальца великана. Я даже не чувствовала ее.
— Пойдем, — сказал он. — Вернемся к моим и хотя бы обработаем ее. А то тебе придется кучу времени просидеть в приемном покое.
— Мннеее? — выдавила я. Может быть, у меня и в самом деле сотрясение. Я не помню, как ударилась головой, но полагаю, что непосредственная близость к поп-звезде эквивалентна четырем сильным ударам по черепу.
— Я ничего и не подозревал. Ты спасла мою жизнь. Неужели тебе вместо награды достанется травма, тем временем как я жив-здоров? Я не прощу себе этого.
