Дежурный по вахте выскочил за уходящим начальником караула и в нескольких словах объяснил. К вахте шел дпнк и, узнав про драку, сказал начальнику караула:
— Быстро на этаж. — А дежурному — Звони воспитателям. — Он метнулся к машине. Около нее стояли шофер и механик колонии, оба крепко сложенные…
Драка из туалета переместилась в коридор. Контролер и воспитатель ничего не могли поделать с толпой малолеток, отчаянно дерущихся. С лестничной площадки распахнулась дверь и вбежали два воспитателя, следом за ними начальник караула. Дверь на лестничную площадку осталась распахнутой, и теперь уже пять сотрудников колонии, объединившись, стали хватать дерущихся и выталкивать на лестничную клетку. Но и на лестничной клетке драка продолжалась.
По лестничному маршу стучали кованые сапоги: бежали дпнк, шофер и механик. Они протиснулись на этаж и, хватая самых отчаянных, выталкивали на лестницу.
Глаз заметил, как шофер — он привез его на «воронке» из вологодской тюрьмы — оттолкнул двух дерущихся и, схватив в охапку третьего, потащил на лестничную клетку. Оказалось, это был не шофер, как думал Глаз, а механик колонии Алексей Андреевич Степанов. На подмогу бежали еще несколько сотрудников колонии с майором Беспаловым во главе. Беспалова звали Павел Иванович, а кличка на зоне — Павлуха. Воспитанники меняются, кличка — остается. Когда они забежали на третий этаж, драка была почти прекращена, и всех вытолканных с этажа увели на вахту. Воспитанников закрыли по комнатам. Павлуха с начальником караула повели на вахту Шевченко и Макарова.
Развод на работу не задержался. Павлуха в дисциплинарный изолятор посадил только зачинщиков. С остальных взял слово, что драки больше не будет.
Шевченко и Макарова вместо досрочного освобождения отправили на взросляк.
Идолов, перед которыми все преклонялись, Павлуха сверг. В отделениях о драке поговорили и забыли. Но постепенно вылуплялись новые авторитеты. В шестом лидерство захватил кент Макарова, Слава Смолин. Он был среднего роста, чернявый, симпатичный. Учился в восьмом классе. В колонии — второй год. Срок — четыре года. Если Макаров редко на кого повышал голос, то Слава зачастую кричал на получивших нарушения.
Глаз жил около двух недель и пока не принес ни одного нарушения. Отделения боролись между собой за первые места. После драки ни второе отделение, ни шестое на призовые места не рассчитывали.
Глаз по прибытии в колонию отправил домой письмо. И ждал ответа. Ответ пришел. Глаза вызвал воспитатель. Звали его Георгий Николаевич, и работал он заведующим клубом, а воспитателя замещал.
Георгий Николаевич держал в руках письмо.
— Вот, тебе мама написала, — он посмотрел на Глаза, потом на письмо, как бы чего-то не решаясь сказать. — Как у тебя дела?
— Хорошо.
— Привыкаешь?
— Понемногу.
— Нравится наша колония?
— Ничего, хорошая, — ответил Глаз, глядя на письмо.
— Коля, — понизил голос воспитатель, — тебе письмо. — Он замолчал, вновь посмотрел на Глаза. — У тебя дома неприятность, — он опять помолчал, — но, я думаю, — воспитатель стал говорить медленно, — ты не упадешь духом. — Георгий Николаевич вновь сделал паузу. — У тебя умер отец.
Глаз ждал, что воспитатель скажет что-то неприятное, но никак не ожидал, что скажет ЭТО.
Георгий Николаевич протянул письмо. Глаз взял и вышел. Прочитал. Достал сигарету и пошел в туалет. Не верилось что отец умер. В Глазе теплилась надежда: отец поможет освободиться раньше. Он не столько в это верил, сколько утешал себя, хотя понял еще в Одляне: на зоне помощи ждать неоткуда, не поможет ни Бог, ни отец. В тюрьме, в зоне надо надеяться только на себя. Надежда на отца — иллюзия. А теперь и последнее утешение умерло вместе с отцом.
Глаз не смирился с наказанием. Иногда ему казалось, что его жизнь» длинный кошмарный сон. И когда-нибудь он проснется. Но сколько ни просыпался, тюремная решетка напоминала бытие.
Глаз курил, и ему захотелось побыть одному. Но одному побыть невозможно, только в дисциплинарном изоляторе. Надо сделать нарушение, и дадут десять суток[16].
В тюрьме он к карцеру привык — отсидел пятьдесят суток. В карцере нашел свою прелесть — одиночество. Но не более пяти суток.
А в зоне не так просто получить желанное одиночество. Получить можно, но будет нарушение на отделение, и актив ополчится на него.
«Да разве можно активу или начальству объяснить, что я просто хочу побыть один, и потому посадите меня в дизо. Активисты засмеются и скажут: «Что, зона не по зубам?» «Нет, зона по зубам, но сейчас мне хочется одиночества»,— думал Глаз.
Он стоял и курил, не решаясь, что предпринять. Или завтра на разводе подойти к начальнику режима и сказать, чтобы посадили в дизо, или остаться в отделении и пережить смерть отца на людях? Глаз бросил окурок и хотел выйти, но к нему подошел Слава Смолин. Из левого нагрудного кармана у него торчала шариковая ручка, а из правого выпирала пачка сигарет. Он достал ее.
— Закуривай.
Глаз взял сигарету. Прикурили.
— Что ты такой грустный? — спросил Слава.
— Так, ничего, — отнекивался Глаз.
— Да ты скажи, что такое?
— Письмо получил. Отец умер.
— Отец умер! Это, брат, плохо. Но ничего, все перемелется. Сегодня интересное кино, немного развеешься.
Слава поговорил с Глазом, стараясь его утешить, и они вместе вышли из туалета.
Была суббота. В колонии два раза в неделю — в субботу и воскресенье — показывали кинофильмы.
Воспитанники собрались в клубе. Он находился на третьем этаже. Шестое отделение сидело позади всех. Глаз скользнул взглядом по лозунгам и плакатам. На одном, прибитом под самым потолком, над аркой, написаны ленинские слова: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино».
В клуб зашел заместитель начальника колонии по учебно-воспитательной части Александр Дмитриевич Кузнецов. Дпнк скомандовал:
— Колония, встать! Смир-но! Товарищ капитан, воспитанники колонии для просмотра кинофильма собраны. Докладывает дежурный помощник начальника колонии лейтенант Брагин.
Кузнецов здоровается с воспитанниками, и они дружно отвечают:
— Здравия желаем, товарищ капитан!
Капитану подали переходящий красный вымпел. Сейчас вручат отделению, занявшему за прошлую неделю первое место.
Слава Смолин сидел сзади Глаза и, положив руку на плечо, тихо сказал:
— Пойдешь получать вымпел. Скажешь несколько слов, что постараемся его удержать.
Александр Дмитриевич, поднял вымпел, громко сказал:
— При подведении итогов за эту неделю первое место присуждено шестому отделению.
— Ну, иди, — подтолкнул Слава Глаза.
Глаз подошел к заместителю начальника колонии, левой рукой принял от него вымпел, а правую ему крепко пожал капитан. Держа перед собой вымпел, Глаз сказал:
— В следующую неделю мы постараемся занять первое место, и вымпел останется у нас.
Ребята тихонько засмеялись, услыхав от новичка такие заверения, а капитан сказал:
— Ну что ж, желаю шестому отделению на следующей неделе опять занять первое место.
Глаз сел и отдал вымпел Славе.
— Молодец, — сказал тот.
Парень сидевший в первом ряду, заиграл на баяне мелодию «Красной гвоздики», и колония, встав с табуретов, запела:
Взгляни, мой друг, земля в расцвете,
Живет-живет цветок огня,
Тот, что дороже всех на свете
И для тебя, и для меня.
Красная гвоздика — спутница тревог,
Красная гвоздика — наш цветок.
Спев первый куплет и припев песни, воспитанники сели.
Больше недели Глаз чувствовал внимание со стороны ребят. Так их настроил воспитатель.
Жил Глаз в колонии второй месяц, и подошло время принимать его в коллектив. К новичку приставили члена комиссии внутреннего порядка, или, как по-другому называли — режимника, и он должен был рассказывать новичку о порядках зоны и приобщать его к колонийской жизни. К Глазу был приставлен белобрысый Панков, но он с Глазом мало разговаривал.
Вечером колонию собрали в клубе. На сцене восседал президиум во главе с начальником режима Беспаловым.
Первым в коллектив принимали Васина. Они с режимником поднялись на сцену и остановились у противоположных стен.
Режимник начал характеризовать новичка:
— За месяц, проведенный в колонии, Васин не особенно хорошо себя зарекомендовал. В школе получил две двойки. На производстве работает спустя рукава. Ругается матом, как сапожник. Я думаю, его рановато принимать в коллектив.
По залу прошел говорок. Теперь Васин должен сказать о себе.
— Ну, мне два месяца до восемнадцати остается. Я хочу уехать на взрослый.