Миша не знал, что с нею сейчас. Не знал и того, что сейчас с ним. Был страх, была боль, была потерянность. Он не мог найти ни одного слова, сидел молча и только смотрел на нее. А она хватала его руки и сильно сжимала их, не отрываясь от его глаз.
— Тебе… сейчас… очень больно? — насилу выговорил Миша.
— Больно? Да, да! Невыносимо! Но ты не спрашивай, молчи! Ты ни о чем не спрашивай, потому что я ничего не скажу и… и не надо говорить! Но ты прости! Можешь простить?
— Я… Я…
— Нет, нет! Молчи! Ты душой прости, сердцем! А словами не надо! Только душой!
Софья Андреевна все еще сидя на полу, потянулась вверх, дотянулась до его груди и прижалась к ней щекой. И горячо обняла его. Кажется, она что-то говорила, вернее — бормотала, несвязное и обрывистое. А потом быстро, как будто подпрыгнув на коленях, рванулась кверху и поцеловала Мишу в губы: глубоко и дрожа. И тотчас же вскочила на ноги.
— Ну? Все? — странным голосом спросила она: глухо и словно не из себя, а в себя. — Все! — тут же ответила она.
Миша встал с кресла. Он хотел что-нибудь сказать, взять ее за руку и притянуть к себе, но не успел: Софья Андреевна ни слова больше не говоря, быстро вышла, почти выбежала из комнаты. И в дверях кинула:
— Не иди за мной! Я… Я сама! Я все — сама!
И захлопнула дверь.
Миша растерянно, ничего не понимая, но безмерно боясь каждой новой минуты, стоял с широко раскрытыми глазами. Хотел было броситься за нею и остановить, но остался на месте. И через минуту услышал, как автомобиль отъехал от дома. «Неужели она уехала? — с испугом подумал он. — Куда?»
Потом Миша никак не мог вспомнить: когда и как он заснул. Вероятно, нервы не выдержали напряжения, ослабели и сдались. Он не лег, а незаметно для себя упал на кровать и тотчас же, не раздеваясь, заснул, чуть только голова упала на подушку. Спал крепко, хотя это был не сон, а была только тьма в беспамятстве. Кажется, он среди ночи один раз проснулся, не понял, почему он лежит одетый и сейчас заснул опять.
Телефон звонил упорно, не переставая. Миша во сне слышал его звонки, но до сознания они не доходили. Но чуть только дошли, Миша тревожно раскрыл глаза. Было уже светло. Он быстро вскочил с кровати и побежал. Схватил трубку.
— Алло!
— Миша? — услышал он голос Табурина. — Наконец-то! А я уж беспокоиться начал… Почему ты так долго не отвечал?
— Я спал…
— Спал? Это хорошо! А Софья Андреевна? — с непонятным выражением торопливо спросил он. — Спит еще?
— Не знаю… Я ее еще не видел!
— А сходи-ка, посмотри… Спит или уже проснулась? Поскорее! А я буду ждать тебя у телефона.
Миша пошел, но у двери Софьи Андреевны остановился. Можно ли ему войти? Он прислушался: за дверью было тихо. Он постоял секунд десять, напряженно вслушиваясь, но не услышал ничего. И эта тишина пугала его, хотя в ней не было ничего страшного. «Она еще спит!» — успокаивал он себя. Нерешительно взялся за ручку двери и слабо потянул ее. «Наверное, она опять заперлась!» — подумал он. Но дверь поддалась и приоткрылась. Он заглянул.
Комната была пуста. Тогда он, осмелев, совсем открыл дверь, вошел и огляделся. На столе все еще горела лампа, которую Софья Андреевна ночью забыла потушить, занавески на окнах были еще спущены, и кровать была аккуратно застелена: вероятно, еще со вчерашнего дня. Миша понял, что Софья Андреевна не ночевала дома. В другой раз он не изумился бы этому, но сейчас стоял и смотрел на комнату испуганно, что-то чуя в том, что она пуста. И побежал назад к телефону.
— Вы здесь? — волнуясь, спросил он.
— Здесь… Ну, что? — нетерпеливо подтолкнул его Табурин.
— Ее нет!
— Как нет? Уже ушла?
— Нет, она, кажется… Ее, кажется, и не было!..
— Не ночевала дома?
— Не ночевала! Кровать постелена и… и…
— Погоди! — строго остановил его Табурин. — Дай подумать и сообразить.
Миша замолчал. Крепко, очень крепко прижимал трубку к уху и ждал. Наконец, Табурин заговорил.
— Вот что… Если ты только что проснулся, то ты, вероятно, даже еще и не умывался?
— Нет…
— Так умойся, приведи себя в порядок, а потом приезжай ко мне. Я сейчас уеду и, может быть, ты меня не застанешь, так ты сиди и жди. Я, вероятно, через час вернусь. Возможно, что и раньше… Или позже, не знаю! Но ты жди меня! Обязательно!
Он говорил так, как говорят, когда дают распоряжения или приказывают. Голос его был спокойный и мерный, но Миша слышал, что Табурин говорит, а сам в это время что-то соображает или обдумывает. И ему казалась в его голосе тревога, которую он прячет.
Это казалось ему оттого, что тревога охватила его самого. Он умылся, принял душ, оделся, но делал все очень поспешно, торопясь, хотя и не знал, зачем ему надо торопиться. Тревога подгоняла его, и он не мог быть спокойным. После душа он почувствовал свежесть в теле и приток сил. Подумал, что следовало бы съесть что-нибудь, но чувствовал, что не сможет сделать ни глотка. Нерешительно и даже робко подошел к двери Софьи Андреевны, приоткрыл ее, опять вошел в комнату и осмотрелся. Он видел ее полчаса назад, но всматривался и искал глазами, стараясь увидеть что-то и боясь увидеть.
Когда он приехал к Потоковым, Табурина не было дома. Елизавета Николаевна встретила его, как всегда, очень ласково и приветливо. Стала предлагать ему завтрак и чай, но он отказался: не мог даже думать о еде.
— Вы не знаете, куда поехал Борис Михайлович? — нерешительно спросил он.
— Не знаю! У него ведь всегда такие дела, что ничего не поймешь в них!..
— Он мне сказал, чтобы я приехал и ждал его у вас.
— Ну, и отлично! Значит, он скоро вернется… Право, съешьте хоть кусочек чего-нибудь! Хоть апельсинового сока выпейте!
— Ах, да!.. Если можно! — с удовольствием согласился Миша, только сейчас поняв, как сильно он хочет пить.
— Конечно, можно!
Табурин приехал через четверть часа. Кажется, он хотел казаться спокойным и быть «как всегда», но Миша сразу увидел: он чем-то очень озабочен и даже взволнован. И Елизавета Николаевна это тоже увидела.
— Ага, ты уже приехал! — громко сказал он, увидев Мишу. — Это хорошо! Мне надо поговорить с тобой… Колоссально надо! Пойдем-ка ко мне наверх!.. Вы позволите, Елизавета Николаевна?
— Ну, конечно! Идите и разговаривайте!..
Когда они остались одни, Табурин внимательно и значительно посмотрел на Мишу. Потом подошел и положил ему руку на плечо.
— Что бы ни было, — строго приказал он, пристально глядя Мише в глаза, — будь мужчиной и держи себя крепко. Крепко держи! Колоссально крепко! Чего это ты вздрогнул? Сказано тебе: держись крепко!
Потом вынул из кармана сложенную газету.
— Ты утренней газеты, поди, не читал еще?
— Нет…
— Прочитай-ка вот это!..
И он показал пальцем на какую-то заметку.
Миша стал читать. Строчки и буквы прыгали у него в глазах, да и в английских словах он разбирался плохо, а потому не совсем понимал то, что читал. Табурин стоял подле и крепко сжимал ему пальцами плечо.
В заметке говорилось, что сегодня ночью за городом по шоссе мчалась с недопустимой скоростью чья-то машина. Дежурный полисмен дал ей сигнал остановиться, но машина не послушалась и, наоборот, увеличила скорость, как будто хотела убежать. Полисмен помчался за нею, но догнать не успел: машина вдруг свернула в сторону и при скорости в 100 миль ударилась об устой виадука. Среди обломков полисмен увидел тело женщины, брошенное толчком на руль с такой силой, что два сломанные ребра торчали наружу. Г олова была разбита и залита кровью. Женщина была уже мертва. «Самоубийство или несчастный случай?» — кончалась вопросом эта заметка.
Миша бессильно опустил руки. Если бы Табурин не держал его за плечо так крепко, он, возможно, пошатнулся бы.
— Сядь! — приказал ему Табурин.
Миша сел, растерянно смотря перед собою.
— Я знаю, что ты сейчас думаешь! — понизил голос Табурин. — Ты думаешь, что это — она?
— Да!.. — шепотом ответил Миша.
— И я тоже… Как только прочитал, сейчас же подумал: «А вдруг это она?» И поскорее позвонил к тебе. А ты говоришь, что она дома не ночевала… Ну, думаю, дело совсем подозрительное! Вызвал тебя сюда, а сам поехал в морг.
— В морг? — испугался этого слова Миша.
— Так и так, говорю им… Имею подозрения! Ну, они провели меня вниз и… И я увидел!
— Что? Увидели?
— Это — она! Сиди спокойно! — строго и даже грозно прикрикнул он. — Чего ты вскочил? Сиди и будь мужчиной! Колоссально будь мужчиной! Держи себя в руках и не раскисай! Ты знаешь, что все это значит? Это — конец! И… И слава Богу, что конец уже пришел! А что он с собой принес, этого я еще не знаю! Но он что-то принес или принесет, это уж я тебе наверное говорю!..
— Но ведь… Но ведь… — бессвязно залепетал Миша.
— Да, да!.. Конечно! Ты прав, здесь многое! — нахмурился Табурин, как будто Миша сказал что-то о многом. — Здесь так много всего сошлось, что и не разберешься! Колоссально много! Но обо всем этом — потом, а вот что сейчас надо делать? — спохватился он. — Первое, это надо скорее с Борсом повидаться! И надо будет нам обоим в полицию поехать… Там тебя, конечно, расспрашивать начнут, так ты ничего не скрывай! Ну, — понизил он голос, — о своих отношениях с нею можешь, конечно, молчать, говорить об этом не надо, а вот о том, что она весь последний месяц сама не своя была, об этом — обязательно! Об этом и в полиции, и у следователя надо рассказать, и как можно точнее! Погоди! — вдруг поймал он какую-то мысль. — Какое у нас сегодня число?
