— Давай махнем на юг, к морю. Возьмем альбомы, порисуем, наберемся впечатлений. И вот что, поскольку у нас с тобой денег — кот наплакал, возьмем билеты только в один конец, а там по побережью и обратно будем добираться на попутных машинах. На еду где-нибудь подработаем. Устроим эксперимент на выживание, докажем самим себе, что мы могучие парни и легких путей не выбираем, но в любых обстоятельствах не пропадем.
Стоит ли объяснять, что я, не раздумывая, согласился.
Не стану описывать наше путешествие — его не втиснуть в рассказ, оно достойно отдельной повести, но, чтобы подчеркнуть наш героизм, перечислю города, где мы побывали: Кишинев, Одесса, Симферополь, Ялта. Из Крыма на теплоходе (безбилетниками) приплыли в Батуми. Дальше — Тбилиси, Ереван, пешком миновали Крестовый перевал и очутились в Орджоникидзе. Затем, посетив Ростов и Волгоград, вернулись в Москву. Целый месяц мы были в пути; останавливались, где ночь застанет, подрабатывали на овощных базах и виноградниках (вот уж где Сашка дорвался до «Кабернэ»); порой приходилось трудновато, но для спортивного Сашки все было разминкой, а мне, ясное дело, пришлось попотеть. Случалось, попадали и в переделки, но выручало Сашкино чувство юмора и, конечно, его притягательная улыбка. Это было авантюрное путешествие — первое в моей жизни и самое захватывающее. И вот где-то в конце нашего бродяжничества, когда мы уже стали немного скучать по Москве, вспоминать «Ленинку», общих знакомых, Сашка заговорил о Вере. Помню, поздним вечером на окраине какого-то поселка мы лежали на пахучем ворохе сена, и Сашка сказал:
— Знаешь, Вера действительно необыкновенная. И я давно ее люблю, но никогда не смогу на ней жениться… Помнишь, я тебе говорил, что проходил практику в Протвино? Вот там и случился выброс частиц, и я получил большую дозу облучения… У меня не может быть детей… Вот потому и пью красное вино, оно выводит стронций…
Все это мой друг произнес с невероятной серьезностью, но тогда до меня не дошла вся трагичность его судьбы, я еще не знал, что такое лучевая болезнь и был уверен, что Сашка обязательно вылечится.
После путешествия Сашку на работе включили в новый проект и он, по его словам, «с головой ушел в интереснейшую работу». Я вскоре внезапно женился и мне пришлось зарабатывать на кооперативную квартиру — кроме прежней работы в театрах, по вечерам оформлял витрины, делал всякие буклеты; ну а когда родилась дочь, я попросту превратился в папашу, затюканного семейными заботами. В те дни мы с Сашкой виделись урывками и с каждым месяцем все реже, а потом и совсем потеряли друг друга из вида. Позднее от Сашкиных родителей я узнал, что Сашку послали работать на Чернобыльскую атомную станцию. К этому времени я уже развелся с женой (у нас с самого начала все шло по-дурацки; собственно, мы и расписались только потому, что будущая жена оказалась «в положении»). В общем, я снял комнату в пригороде; телефона у меня не было и Сашка не мог мне позвонить, а на мои звонки его родители сообщали: «Он в командировке», потом: «Он на два года уехал в Болгарию». А через два года: «Всего неделю побыл дома, и его послали в Финляндию». Спустя еще какое-то время в их квартире появились новые жильцы — от них я узнал, что Сашкины родители умерли, после чего Сашка поменял квартиру на другую — в каком районе, они не знали.
За прошедшие годы я изредка рассматривал наши с Сашкой снимки, которые мы сделали в путешествии… «Вот он, друг мой, — бормотал, — юность моя!» Что и говорить, мне его не хватало, ведь он был моим первым другом в огромном незнакомом городе, и я крепко к нему привязался.
Раньше было легко разыскать человека — на каждой площади имелось «адресное бюро», где через десять-пятнадцать минут тебе выдавали нужный адрес. Этих бюро давно нет — вероятно, чиновники посчитали, что в стране слишком слабый «железный занавес» да и разгул криминала превысил все нормы, и довели секретность до идиотизма. Несколько раз я случайно на улице встречал Сашкиных приятелей, но, что странно, никто из них ничего не знал о моем друге. Один сказал: «Вроде, он работает на АЭС где-то за границей». Другой заявил: «По слухам, он лечился от лучевой болезни, и его досрочно отправили на пенсию».
Прошло сорок лет. Я давно нашел себя в иллюстрировании книг, добился кое-какого успеха — во всяком случае, имел квартиру (небольшую в «хрущевке»), летнюю дачу, машину — все не ахти какое, но, по нашим, общепринятым понятиям, жил неплохо. И, несмотря на пожилой возраст (за шестьдесят) и всякие болезни, продолжал работать И вот однажды летом, направляясь с папкой рисунков в издательство, около метро Новослободская я увидел Сашку. Небритый, сутулый, в изношенной одежде, опираясь на палку-клюку, он стоял в компании опустившихся алкашей — они явно скидывались на бутылку: один держал какую-то купюру, другие совали ему монеты. Пораженный, я остановился в двух-трех шагах. Мы сразу узнали друг друга.
— Как дела? — в растерянности я только и смог пробормотать эту глупость.
— Нормально, — проговорил Сашка и явно смущенно улыбнулся, точнее — попытался улыбнуться, но получилась какая-то извинительная, горькая усмешка.
Нелепость ситуации заключалась в том, что Сашкины собутыльники хмуро взглянули на меня и продолжили шарить по карманам, что-то обсуждать, обращаясь к Сашке — мое появление для компании было совершенно некстати. Я безотчетно кивнул Сашке и, подавленный, направился в сторону издательства; свернул за угол и вдруг пришел в себя — что ж я, идиот, делаю?! Надо было подойти, обнять старого друга, обменяться телефонами! Мое сердце бешено застучало, я быстро вернулся к метро, но компания уже исчезла. Сбегал вначале в одну, потом в другую стороны от вестибюля, но Сашки и его дружков нигде не было.
Эта неожиданная встреча нанесла мне чувствительный удар. Кто бы мог подумать, что мой, никогда не унывающий, друг так сломался! Но еще больше меня мучили угрызения совести, что при встрече я так гнусно поступил.
Я решил разыскать Сашку во что бы то ни стало. Прежде всего на следующий день приехал к метро Новослободская и обошел все близлежащие забегаловки, подходил к официантам и посетителям, описывал Сашку, но ничего конкретного не выяснил — вроде, похожего мужчину видели, но кто он и что, не знали. После этого я съездил в Курчатовский институт, с немалым трудом попал в отдел кадров, но и там меня не обрадовали — сказали, что мой друг давно у них не работает, и у них имеется только прежний адрес его родителей. Тогда для поисков я подключил представителей власти — соседа милиционера и знакомого сотрудника КГБ. Оба обещали помочь, но ни тот, ни другой так и не помогли — наверное, им было лень возиться в архивах.
Я стал действовать «по системе невода» — всех, кого бы ни встречал, спрашивал — есть ли у них знакомые в паспортных столах? И мне повезло. Спустя полгода дочь одной знакомой организовала частную фирму (уже наступили «демократические» времена) по составлению всем желающим «генеалогической карты», и буквально через неделю я получил внушительный список однофамильцев моего друга с указанием инициалов. Несколько дней я обзванивал абонентов. В трубку предельно вежливо говорил:
— Извините, пожалуйста, с вами говорит (называл себя). Я разыскиваю своего старого друга. У вас не проживает (такой-то)?
Чаще всего отвечали:
— Проживает, но у него другое имя (или отчество, или год рождения).
Наконец женский голос ответил:
— Да он здесь живет!
Я решил уточнить:
— Ему за шестьдесят, он закончил физико-технический институт и жил с родителями в Филях?
— Да, да. Сейчас позову, — ответила женщина.
Некоторое время в трубке отдаленно слышались какая-то перебранка. Потом женщина сказала в трубку:
— Он не может подойти. Позвоните завтра.
«Наверное, пьян», — подумал я, повесив трубку, но был безмерно рад, что, наконец, разыскал друга.
На следующий день он подошел к телефону сам и, когда я назвался, хрипло проговорил:
— Ну как же не помнить? «Ленинка» и прочее. Кстати, как она сейчас? Работает?.. А от нашего путешествия у меня хранятся фотографии.
Я извинился за прошлую встречу, стал оправдываться, что «жутко спешил» (хотя, понятно, этому нет оправдания), сказал, что готов с ним встретиться в любое время, посидеть где-нибудь, выпить…
— Сейчас не могу, — сказал Сашка. — Может, через неделю, если не заберут в больницу. Ноги болят. Подожди, запишу твой телефон, — в трубке послышался кашель, шарканье. Минуты через две-три он снова подошел: — Давай, записываю.
Прошла неделя, и я позвонил снова.
— Полка лечусь дома, — сказал Сашка. — И давно не выпиваю. Желудок, печень болят. Из дома не выхожу, по магазинам ходит жена.
«Значит, это была жена! Значит, за ним есть кому ухаживать» — подумал я и сказал:
— Готов к тебе приехать хоть сейчас. Попьем чайку.
