Бинни и Стэнли Гершлаг отметили свою пронесенную через всю жизнь любовь к учению созданием товарищества «Гершлаг» в пятидесятую годовщину своей свадьбы. Они так горды своими сыновьями, Артуром и Абрахамом – «близнецы, ставшие раввинами», по словам Бинни Гершлаг.
– Кто мог бы просить большего? – говорит Стэнли Гершлаг.
– Я могла бы, – отвечает ему Бинни. – И попросила.
Текст прерывается фотографией Бинни, держащей на руках первого внука.
– Аллен Стивен Кениг Гершлаг. Я горда так, что больше и не бывает. То есть бывает, но…
Я нахожу Райана в результате методических поисков в сети и небольших постингов, – как кроличий помет вдоль тропы. Он оставил «лайк» на сайте с названием «Обняться через пропасть» (Могут ли дружить евреи и язычники?), и я его нашел.
– Вы закончили статью о евреях, ставших уголовниками? – спрашиваю я, наконец дозвонившись по телефону.
– Бросил, – говорит он.
– То есть как бросили?
– Прекратил, – отвечает он. – Ушел из школы.
– Но вы же из семьи раввинов, вам же нельзя это бросать?
– Вы себе не представляете, как мне туго пришлось.
– А что случилось?
– Мне стало так горько понимать, как лицемерны бывают люди, как лживы руководители, как прогнило насквозь все на свете. У меня случился серьезный духовный и семейный кризис, и я не мог не спросить себя: хочу ли я быть раввином?
Какой-то у него там шелестящий и хрюкающий звук все время.
– Что это там шумит?
– Свиньи, – отвечает он. – Работаю в глубинке на органической ферме, и одна из моих обязанностей – ухаживать за свиньями. Правда, смешно?
– Да, наверное.
– Очень разумные животные, – говорит он.
Я спрашиваю совета по разным аспектам бар-мицвы, что придает церемонии законную силу – есть ли правила, какие-то специальные молитвы, которые надо произнести, чтобы бар-мицва официально считалась таковой?
– Чего вам не скажут, так это что ничего не требуется, – отвечает Райан. – Когда человеку исполняется тринадцать, он становится взрослым мужчиной. А церемония – это на публику. Человек тринадцати лет обязан соблюдать заповеди Торы, его считают, когда собирают миньян, и он отвечает за свои прегрешения, может быть наказан. Обычно во время бар-мицвы мальчик читает отрывок из Торы, который полагается читать на этой неделе, или может представить статью на конкретную тему.
Я спрашиваю Райана, не хочет ли он принять участие в поездке как наш официальный духовный лидер. Ему нравится мысль принести еврейские традиции в дальнюю деревню, он одобряет то, что делает Нейт, но…
– Не могу, – говорит он. – Хочу, но не могу. Я нужен свиньям. А может, это они мне нужны.
В манхэттенском офисе я болтаю с Вандой в ожидании, пока служитель вынесет из хранилища коробки.
– Еще хочу сказать заранее, что летом меня какое-то время не будет, – говорю я. – Везу семейство в Южную Африку.
– Желаю приятно провести время.
– В крайнем случае меня всегда можно будет достать по сотовому.
Ванда кивает:
– Какого рода крайний случай? Запятая пропущена или не на месте?
– Я просто так сказал. Дам Чинь время догнать с переписыванием и сверкой.
– Хорошо, – говорит Ванда.
– Какие-нибудь советы перед поездкой? Места, которые обязательно надо посетить, знаменитые рестораны?
– Понятия не имею.
– Но разве вы не внучка…
– Старой уборщицы Никсонов в Вашингтоне? – перебивает она. – Марсель всем рассказывает, что моя мать работала у миссис Никсон.
– Странно как-то, – замечаю я, но не развиваю тему. – А сам Марсель откуда?
– То ли незаконный сын Нельсона Манделы, посланный в Гарвард за степенью доктора богословия и оттуда вышибленный, то ли парнишка из Нью-Йорка, выступающий эстрадником в «Бригаде честных граждан».
– Интересно, что же из этого правда, – говорю я, зная, что уже ее услышал.
– Вопрос открыт, – отвечает она.
Дни идут, дел все больше. Я жонглирую паспортами, билетами на самолет, справками о здоровье для лагеря, термонаклейками с именами.
Мы с Черил сидим в аптеке в молле, где закупаем припасы.
– Я думаю, с Эдом у нас все хорошо получилось, – говорит она.
– Насколько можно было ожидать.
– Ты о чем? – спрашивает она.
– Не могу представить вас вместе. О чем вы разговариваете?
– Мы не разговариваем. Именно поэтому я здесь, с тобой, покупаю жидкость для мытья рук, – отвечает Черил с досадой.
– Ты на что-то конкретное злишься?
– София на тебя запала, – говорит она. – Только и разговоров про бар-мицву, да как было бы здорово, если бы она с вами поехала, и она даже поверить не может, что это пропустит.
– Меня она не интересует, – говорю я. – Может, она просто хочет то, что есть у тебя. Женщинам это свойственно. Они когда обедать идут, всегда заказывают одно и то же.
– Она за тобой охотится, – говорит Черил. – Муж бросает ее ради новой призовой жены – физик, элементарные частицы, а еще и великолепная лыжница.
– Ничего не будет, – заверяю я Черил.
– Потому что ты уже «в отношениях» с Амандой?
– Потому что София меня не интересует.
– Ты приглашаешь в поездку Аманду?
– Еще не приглашал. Ты спрашиваешь, потому что сама хочешь поехать?
– Я не поеду, – говорит она. – Это было бы очень странно. Что скажут мои дети, если я поеду в Южную Африку на бар-мицву твоего племянника? Они ведь даже с тобой не знакомы.
– Вот об этом я и думал, но не хотел говорить. Как ты понимаешь, приглашение открыто для тебя, твоих родных, мужа, детей, кого хочешь…
– Отлично звучит, как семейка Брэди с промискуитетом.
– А еще, – говорю я тоном телеведущего, вываливающего кучу призов на стол, – я был бы очень рад как-нибудь познакомиться с твоими детьми. Как-то реальнее все стало бы.
– Каким образом познакомиться? Придешь к обеду, я тебя представлю: «Детки, вот это дядя, с которым мамочка играется, пока папа занят вулканизацией?»
– Можно представить меня как твоего друга, – предлагаю я.
– Я подумаю, – говорит она. – У замужних женщин не должно быть друзей мужчин.
– Времена меняются.
Я нагружаю корзину портативными тюбиками зубной пасты и шампуня, а Черил пытается меня уговорить «сделать» ее в новой бакалейной секции – она называется «Взял и пошел». Черил считает, что мы должны устроить какое-то сексуальное приключение в каждой лавочке этого молла. Мы прошли примерно четверть пути по этому подковообразному строению, но я не сомневаюсь, что продавцы, охранники и прочий персонал нас узнает. Возможно, потому, что мы часто здесь бываем – как старые дамы, прогуливающиеся по магазинам для моциона, – или потому, что они обмениваются видеозаписями с камер наблюдения.
Я кладу в корзину одноразовые зубные щетки, и тут у меня звонит телефон. После четырех звонков прекращает звонить, начинает снова.
– Это она, – говорит Черил. – Кто же еще звонит два раза подряд? Можешь с тем же успехом ответить.
– Алло? – говорю я.
– Я папу не могу найти, – сообщает Аманда в панике. – Он ушел куда-то.
– Где ты?
– В каком-то дурацком торговом центре, возле парковки.
– Что говорит мама?
– Я их послала в «Дейри квин», пока относила покрывало с дивана в химчистку – не хотела, чтобы они смутились, когда я стану объяснять про фекалии на покрывале. – Хотя я громкую связь не включал, но каждое слово доносится громко и отчетливо и до Черил, и до любого, кто ближе десяти футов. – Мама сказала папе, чтобы брал мороженое без орехов, они нехороши для его дивертикулов, и он психанул и выбежал. Я пытаюсь его искать, но она не может за мной угнаться.
– Посади ее в машину, пока ищешь, или посмотри, можно ли ее кому-нибудь поручить на несколько минут.
– Спроси, есть ли там рядом «Хоум депо», – шепчет Черил. – Мужчин к железкам тянет.
– «Хоум депо» там есть поблизости?
– Есть, – отвечает она.
– Посмотри там. И найди кого-нибудь в оранжевой куртке и скажи, что ищешь пропавшего.
После небольшой паузы Аманда сообщает:
– Оранжевые куртки предупреждены. Погоди – кто-то что-то в уоки-токи говорит… Его видели там, где сантехника. Он отливает в унитаз, установленный на витрине. Я туда иду. Он меня видит, идет в другую сторону, бежит. Мой отец убегает, я должна идти. Потом перезвоню.
Она вешает трубку.
Пока я говорю, Черил набирает в мою тележку предметы, которых я не замечаю до самой кассы: клизмы, тампоны, подгузники для взрослых, клейкая лента. Сейчас она сама где-то рядом с косметикой.
«Что ты об этом думаешь?» – спрашивает она эсэмэской.
Я поворачиваю голову. Черил стоит в конце прохода. Увидев, что я обернулся, поднимает рубашку и показывает голую грудь с наклеенными ресницами.
У меня сердце колотится быстрее. Кто-нибудь видел?
– Это ваше? – спрашивает человек за кассой, беря из моей корзины большой тюбик лубриканта.
– Нет! – говорю я, копаясь в своей тележке и вынимая глицериновые свечки. – Мое только «Пюрелл» и тюбики. Кто-то перепутал мою тележку со своей.
