Ознакомительная версия.
– Выходите! – скомандовал он, кровожадно улыбаясь. – Время с вами кончать!
Брат Пон заулыбался так, словно его пригласили не на казнь, а к праздничному столу. Я же поднялся с трудом, руки и ноги отказались слушаться, и не сразу вспомнил, что должен изображать дурачка.
Хотя какой в этом смысл? Не помогло же…
Но я привычным уже образом согнулся и полез по лестнице так, словно правая рука у меня действовала хуже левой.
– Будете умирать, – доверительно сообщил шрамолицый, после чего нам завязали глаза.
Я ковылял, спотыкаясь едва не на каждом шагу, но что странно, меня за это не били. Кричали, да, но без особой злости, и прикладом в спину и бока, как раньше, не стучали. Сколько минут мне осталось до смерти? Пять? Десять?
Затем под ногами, к моему удивлению, оказались заскрипевшие деревянные ступеньки. Скрежетнули ржавые дверные петли, и я ощутил запах специй, жареного мяса, горячего риса.
В желудке, где несколько дней не было ничего, голодно квакнуло.
Повязку с глаз содрали одним рывком, и я заморгал, привыкая к яркому освещению. Мы очутились в просторной комнате, в центре которой за застеленным скатертью и уставленным посудой возвышением сидели ярко одетые люди, мужчины в халатах и женщины в чем-то вроде кимоно.
Среди прочих выделялся толстяк в облачении, на котором золотые и серебряные драконы гонялись друг за другом среди багровых и черных облаков. Его спину поддерживала настоящая гора подушек, темные глаза с круглого лица смотрели властно и проницательно.
Брат Пон отвесил поклон, я с небольшой задержкой повторил его движение.
Куда нас привели? Что это за люди?
– Ты ли это, неправильный монах? – спросил толстяк на неплохом английском. – Снова явился, когда не ждали?
– Я и есть, – ответил брат Пон. – Смиренный служитель просветления.
– Когда-нибудь ты доиграешься, – продолжил толстяк, вертевший в руке изящную фарфоровую чашечку. – Меня не окажется рядом, и один из десятников прикажет застрелить тебя как соглядатая.
Монах развел руками:
– Значит, такова воля Будды.
– Воля Будды, как же, – проворчал толстяк, нахмурился, но тут же рассмеялся. – Может быть, пора и в самом деле покончить с тобой? Избавиться от этой занозы в заду?
«Нет! Нет! Нет! Не надо этого делать!» – захотелось воскликнуть мне.
Но я лишь приоткрыл рот еще шире и принялся ковырять в ухе, стараясь делать это как можно более шумно.
– Хотя нет, кто я таков, чтобы взваливать себе на плечи столь тяжелую карму? – толстяк погрозил нам похожим на сосиску пальцем. – Но и отпустить тебя просто так… Нельзя.
– Я могу проповедовать для вас, – предложил брат Пон. – Тела свои вы ублажили. Теперь неплохо бы подумать и о вечном.
– Хорошо, годится, – проговорил толстяк после паузы. – Пусть будет по-твоему. Если мне понравится, то я отпущу и тебя, и твоего послушника-дурачка, если же нет, то ты вернешься в подвал, чтобы придумать что-нибудь поинтереснее.
– В подвале неплохо… – монах изобразил задумчивость. – Тихо, спокойно, темно. Хотя ладно… сегодня я буду говорить для вас о том, что есть Будда и какова его природа…
Не дожидаясь разрешения, прямо так, с пальцем в ухе я опустился на пол и уставился на брата Пона снизу вверх.
Дураку позволено то, чего никогда не простят умному, а ноги меня не держали.
Бусины на четках
Человек, относящийся к себе абсолютно серьезно, без юмора, важный и чопорный, на удивление часто выглядит клоуном.
Да, понятно, что мы можем заниматься капитальными делами, не терпящими шуток, но это не значит, что маску значительности нужно таскать на себе постоянно. Проблема в том, что она быстро прирастает, становится неосознанной и превращается в тяжелую ношу.
Серьезно можно относиться к каким-то задачам, обязанностям, ситуациям, но вовсе не к собственной личности, к эго, к тому иллюзорному скоплению разнохарактерных черт, которое мы называем собой.
Ну а уж дурачиться, выставлять себя идиотом, смеяться над собой время от времени просто необходимо.
* * *
«Движение против потока» выполняется один раз в сутки, обычно вечером, когда с дневными делами покончено.
Начинается оно с того, что в памяти с максимальной дотошностью восстанавливается последнее событие, сопровождавшие его эмоции, мысли, обстановка, жесты и выражения лиц других людей, если они присутствовали.
После того как удается это сделать, нужно перейти к предпоследнему событию и дальше, дальше – и прожить весь день заново в обратном порядке.
Не осуждать себя при этом за неудачные решения и ошибки, не гордиться успехами, вообще никак не оценивать то, что проходит перед глазами, не пытаться отыскать в нем новый глубокий смысл.
Просто смотреть, словно сериал, в котором некто похожий на нас является главным героем.
* * *
Разговоры на так называемые духовные темы приносят куда больше вреда, чем пользы.
Ведущий их человек уверен, что высокоразвит и продвинут, но ведь упоминание терминов «святость», «нирвана», «просветление» и многих-многих других не меняет в нем ничего. В лучшем случае все остается как есть, в худшем же растет гордыня, появляется возвеличивание собственной личности.
Не зря Будда на вопросы «высокодуховного» рода отвечал молчанием.
Поэтому отвлеченные общие темы, имеющие отношение к миру и человеку, нужно поднимать с очень большой осторожностью, а лучше вообще не поднимать.
В животе ощущалась приятная тяжесть, а одолевавшая меня время от времени отрыжка напоминала, что я впервые за долгий срок объелся. Я ее не сдерживал, наоборот, подчеркивал, еще не забывал облизываться и поглаживать себя по брюху.
Сумка для подношений – ее я держал в руках – была столь же полна, как и мой желудок.
Мы с братом Поном сидели в кузове грузовика, что без спешки катил по извилистой горной дороге. Узкие лавки вдоль бортов вместе с нами делили около двух дюжин вооруженных мужчин в хаки, а дно было завалено пустыми мешками, они елозили туда-сюда, время от времени наползая мне на ноги.
Проповедь моего наставника закончилась тем, что нас отпустили.
Толстяк в халате с драконами, исполнявший роль Большого Босса, накормил нас едой с собственного стола и проводил до машины, сообщив, что раз мы все равно идем на восток, то нас немного подбросят.
Остановился грузовик на краю огромного поля, засаженного маками.
Мы вылезли из кузова последними и, обменявшись со спутниками прощальными поклонами, затопали прочь, прямиком через заросли винной пальмы, отодвигая в стороны ее огромные, перистые листья.
Под ногами хрустели плоды, на вид сочные и вкусные, но на самом деле едкие и практически несъедобные.
– Можешь распрямиться, – сказал брат Пон минут через пятнадцать. – И говорить.
– Они и вправду могли нас убить?
– Теоретически да, фактически – нет, ибо наша с тобой карма не подразумевает в данный момент насильственной смерти.
– Но я чуть не умер от страха!
– Не преувеличивай, – брат Пон глянул на меня насмешливо. – Трусы же сухие?
С этим спорить я не мог.
– Эмоции уже не имеют над тобой той власти, что ранее, хотя ты сам можешь этого не осознавать, – пояснил монах. – Да и мысли, и телесные ощущения, и все остальное.
– А куда мы идем? – спросил я.
– Дядюшке Лю, – похоже, это имя носил толстяк в роскошном халате, – я сообщил, что мы намерены посетить монастырь Пхи Май, а поскольку врать мне не положено, то мы и в самом деле отправимся туда.
Других вопросов у меня не нашлось, и мы продолжили путь в тишине.
Горы вставали со всех сторон, не особенно высокие, оплывшие, заросшие лесом. Тем не менее иногда приходилось карабкаться по крутому склону, а потом спускаться по такому же, цепляясь за бугорки и растения, да еще и следя, чтобы неудобный посох с бубенчиком не вылетел из руки.
На ночлег остановились у крохотного родника, бившего из каменной стены.
– С голоду теперь пару дней не помрем, – сказал брат Пон, изучив содержимое наших сумок. – А вообще настало тебе время вспомнить, что есть такая штука, как бхавачакра.
Резкая смена темы сбила меня с толку… при чем тут колесо судьбы?
– Давай, вспомни ее, визуализируй во всех деталях, – приказал мне монах.
Задача показалась мне плевой – я два месяца убил на то, чтобы нарисовать бхавачакру на голой земле, несколько раз начинал сначала, потом созерцал ее, пока не запомнил досконально.
Вот только бхавачакра, возникшая перед моим мысленным взором, выглядела несколько не так, как я ожидал…
Словно вылепленное из обожженной глины колесо местами осыпалось, покрылось трещинами. Кое-где выпали целые фрагменты, например, у курицы во внутреннем круге не оказалось головы, человек с чашей вина лишился сосуда в руке, а дворец, символизирующий миры богов, раскололся на части.
Ознакомительная версия.
