«Эти видения были равно ясны и определенны в уединении и в обществе, днем и ночью, на улице и в доме. Если я закрывал глаза, то они пропадали иногда; едва я открывал глаза, как видения опять являлись. Не редко я видел людей верхом, собак, птиц. В них ничего не было особенного, они казались только бледнее, чем в действительности.
«Спустя четыре недели, число призраков увеличилось; я начинал уже слышать их разговор; иногда они разговаривали между собой, большею же частью обращались ко мне; их речи были кратки и вообще приятны. Нередко я принимал их за нежных и чувствительных друзей, которые стараются усладить мою печаль.
«Хотя мой ум и тело были в эту эпоху совершенно здоровы, и хотя я до того освоился с этими видениями, что они нисколько не беспокоили меня, однако ж я старался избавиться от них приличными средствами: было решено поставить мне пиявки, что и было сделано 20 апреля 1791 г., в 11 часов утра. Во время поставки пиявок моя комната наполнилась всевозможными человеческими фигурами, видение это непрерывно продолжалось до 4 1/2 часов. Тогда движения призраков сделались медленнее; вскоре они стали бледнеть и к семи часам вечера приняли белый цвет; движения их были крайне медленны, хотя формы по-прежнему были явственны. Мало-помалу они стали исчезать, сливаться с воздухом. В 8 часов, моя комната совершенно освободилась от этих фантастических посетителей.
«С тех пор, призраки показывались раза два или три, но никогда в такой степени, как в этот раз». (John Ferriar, An Essay towards a theorv of apparitions, p. 40, London, 1813. Memoir on the appearance of spectres or Phantoms occasioned by disease with psychological Remarks. Head by Nicolai to the Royal society of Berlin, on the 28 of february, 1799).
К этому факту мы можем прибавить наблюдение Босгока. «Страдая лихорадкой, говорит этот английский физиолог, которая повергла меня в страшную слабость, я страдал также жестокою болью в правом виске. Проведя бездонную ночь, я заметил перед собой фигуры, которые показались мне сходными с фигурами, описанными Николаи. Не будучи в бреду, я мог наблюдать их в течение трех суток. Два обстоятельства показались мне особенно замечательны: призраки всегда следовали за движением глаз; лучше других очерченные и долго остававшиеся предо мною предметы никогда не являлись прежде. В течете почти суток, я постоянно видел человеческое лицо, черты которого и одежда были так же явственны, как у живого, и которое, по прошествии многих лет, является мне так же ясно, как и в первую минуту. Я никогда не знал никого, кто имел бы хотя малейшее сходство с этим фантастическим лицом.
«После исчезновения этого призрака и в течение моей болезни я имел особенную и очень забавную галлюцинацию; мне представлялось множество маленьких человеческих фигурок, которые постепенно отдалялись, как бы ряд медальонов. Oни были все одинаковой величины и, казалось, расположены на равных расстояниях. Каждая из этих фигур, будучи видима в течете нескольких минут, постепенно слабела и заменялась другою, более явственною. Я не помню, чтобы эти фигурки имели связь с виденными мною прежде лицами и предметами; это были новые создания, первоначальный материал, которых я не мог найти». (Bostok, System of physiology, vol. III, p. 204).
Эти примеры, замечает доктор Д. Конолли, заставляют нас предполагать, что сумасшествие состоит в потере или ослаблении одной из умственных способностей, так что ум не может более сравнивать. (Сonolly, An inquiry concerning the indications of insanity, p. 122, London, 1830).
Слабость, период выздоровления, синкоп, предвестники асфиксии, обусловливают иногда явление видений.
Лёре приводит следующий с ним случай:
«Я был болен гриппом, и мои собратья решили сделать мне кровопускание; крови вышло около трех чашек. (Спустя четверть часа после кровопускания я впал в слабость, не потеряв, однако, совершенно чувств; слабость эта продолжалась более восьми часов. В ту минуту, как мне оказывали первую помощь, я довольно явственно слышал, как поставили флакон на спальный столик, и вскоре за тем различил шипение, похожее на шипение кислоты, пролитой на карбонат. Я подумал, что пролили кислоту на мраморный столь, и упрекнул в неосторожности окружавших меня лиц. Последние сперва полагали, что я брежу, и старались убедить меня, что на столе нет ни флакона, ни разлитой кислоты. Я понял, что это был обман чувств, и более поверил тому, что говорили мне, нежели слышанному прежде. Но шипение было так явственно, что, не будучи убежден примерами других подвергавшихся галлюцинации, я был бы, подобно им, обманут этим феноменом». (Leuret, Fragments psychologiques sur la folie, p. 135, Paris, 1834).
Нередко случается, что опустив на нисколько минут голову, чувствуешь, вставая головокружение, видишь перед глазами блестки, искры; в ушах звенит. У некоторых особ это положение по-видимому может произвести обман чувства.
Одна служанка мыла лестницу; подняв голову, она заметила ступни, потом ноги столь огромных размеров, что, пораженная страхом, убежала, не дождавшись полного развития видения. Невежество этой девушки не дозволило ей убедиться в ложности видения, что непременно сделал бы просвещенный человек.
Один очень умный человек мучился призраком, который являлся ему, когда тот ложился спать, и по-видимому хотел посягнуть на его жизнь. Если упомянутый человек садился, то призрак исчезал, являясь немедленно, как только тот принимал горизонтальное положение. (Deridy, The philosophy of mystery, p. 11. London 1841, p. 290).
Умственные работы, чрезмерно возбуждая мозг, также часто служат поводом к появлению видений. Мы знали многих лиц, которые явственно слышали по ночам звавшие их голоса; многие оборачиваются, чтобы ответить, или идут отпереть дверь, полагая, что кто-нибудь звонил.
Бен-Джонсон[41], обладавший огромной памятью и весьма живым воображением, имел по временам ложные ощущения. Он рассказывал Друммонду, что провел всю ночь, смотря на большой палец, вокруг которого являлись и дрались татары, турки, римляне, католики; к этому он прибавил, что хорошо знал, что эти образы были плодом его разгоряченного воображения. Вероятно, к тому же источнику надо отнести и другое его видение, в котором ему представилось, что сын его умер в Лондоне от чумы (Ferriar, р. 58; Drummond’s Works, p. 22i).
В сочинении Аберкромби говорится об одном человеке, которого всю жизнь преследовали видения, так что встречаясь на улице с приятелем, он не знал сперва, видит ли действительно человека или призрак. Обратив большее внимание, он может заметить разницу между ними; черты реального лица более явственны, нежели у призрака; вообще, он исправляет впечатления глаза, дотрагиваясь до предмета или прислушиваясь к шуму шагов. Он обладает способностью возбуждать по произволу видения, которые могут состоять из одного лица, виденной или созданной им сцены; при этом, однако, он не может по своему произволу прекратить видение; вызвав последнее, он не знает, сколько времени оно продолжится. Этот человек находится в цвете лет, пользуется здоровьем, полным рассудком и занят делами. Другой член его семейства имеет такую же способность, но в меньшей степени. (Abercrombie, Inquiries concerning the intellectual powers, p. 380, eleventh edition. London, 1841).
В следующих двух наблюдениях, видения объясняются до некоторой степени симпатической связью между членами семейства.
Однажды утром, в 1652 г., Филипп, второй граф Честерфильдский, заметил что-то белое в одном метре от края своей постели. Он хотел схватить его, но это «что-то» ускользнуло. Мысли графа перенеслись тогда к жене, которая в это время жила в Нетуорте, с своим отцом, графом Нортумберленд. Когда он прибыл в Нетуорт, его встретил слуга и вручил пакет от его жены, которая находилась тогда в обществе своей сестры, леди Эссекс, и гг. Рамсей. Графа спрашивали о причине его внезапного приезда; граф объяснил ее и, прочитывая письма, находившиеся в упомянутом пакете, он узнал, что графиня просила его возвратиться, так как она заметила что-то белое и черную фигуру, рядом с ее постелью. Видения эти представились графу и графине в одну и ту же минуту, хотя те жили на расстоянии 40 миль. (Dendy, р. 27).
Молодой человек, 18 лет, не имевший романических наклонностей, не энтузиаст и не суеверный, жил для своего здоровья в Рамсгате. Прогуливаясь раз в окрестностях, он зашел в одно оставленное жилище и был поражен ужасом при виде своей матери, умершей нисколько месяцев тому назад от хронической болезни. Призрак стоял между им и стеною и не двигался долго. Молодой человек возвратился домой вне себя; видение повторилось в его комнате несколько раз, так что он заболел и уехал к отцу в Париж. Вместе с тем он решился не говорить отцу о своем видении, боясь усилить его горе о потере любимой женщины.
Будучи принужден спать в одной комнате с отцом, он удивился, что всю ночь горел огонь. Страдая бессонницей, он встал и потушил огонь. Немедленно проснулся отец и приказал ему зажечь огонь опять; сын исполнил его приказание, удивляясь волнению и ужасу, изобразившемуся на лице отца. На вопрос о причине этого ужаса, отец отвечал неопределенно и обещал объяснить ее впоследствии.
