Через каждое окно льется свет, освещающий одну сторону скульптуры. То, что мы видим из любого окна, реально, но одновременно неполно. Чтобы получить всесторонний и точный образ, мы, естественно, захотим рассмотреть скульптуру со всех сторон, пройтись вокруг здания, заглянуть в каждое окно. Через окно, ближайшее к тому, через которое мы смотрим, открывается вид, налагающийся на первоначальный, в то время как окно на противоположной стене покажет те стороны скульптуры, которые мы с нашей стороны не могли рассмотреть.
Предположим теперь, что каждая группа наблюдателей даже не подозревает о существовании других окон, кроме своего, и представляет себе скульптуру на основе только своей точки зрения. Когда наблюдавший через одно окно впервые встречается с наблюдавшими через другое, неизбежны жаркие споры. Как же так, почему они не видели того, что видел я, почему описывают скульптуру так неточно? Однако постепенно каждый наблюдатель будет открывать для себя, что другие видели иную грань той же самой скульптуры. Только пройдя через эту стадию спора, можно приступать к волнующей задаче восстановления на основании многих точек зрения целого, или почти целого, что религии и совершили к настоящему моменту. Согласно этой аналогии, христианству следует не бояться восточных религий, а взаимодействовать с ними. Чем больше окон, из которых мы наблюдаем скульптуру, тем более полным будет наше понимание ее.
Одной из моих студенток в этой аналогии не понравилась неприступность Бога, и она предложила интересный вариант. В ее модели мы находимся внутри здания, а Бог — снаружи. Окна превратились в двери, так как цель религии, в ее понимании, — помочь нам не просто понять Бога, но по-настоящему ощутить его. В варианте этой студентки различные религии — двери, приводящие к трансцендентному, выходы из ограниченных условий, служащие связующим звеном с большей реальностью, которая окружает наши жизни. Так как каждый выход соответствует особенностям той или иной культуры, он в определенной степени отличен от других. Но функции каждого — одни и те же.
Эмпирический компонент ведет нас к третьей аналогии, связанной с многомерным мировоззрением. В ней мировые религии сравниваются с партиями альпинистов, обозревающих различные стороны одной и той же горы. Накануне восхождения каждая команда собирается в деревушке, расположенной у подножия горы с их стороны, и празднует начало путешествия в соответствии с местными обычаями. Отправившись в путь и достигнув самого низкого перевала, команды видят долину, в которой лежит деревенька, откуда они начали восхождение. Продолжая подъем, они имеют возможность обозревать все более широкие ландшафты, простирающиеся под ними. В итоге перспективы начинают частично накладываться друг на друга. Чем выше взбираются альпинисты, тем больше становится наложение. Однако когда партии достигли вершины горы, перед ними открылся ничем не заслоненный простор горизонта. Только оттуда они наконец увидели, что различные склоны соединены друг с другом.
Эта аналогия предполагает, что чем глубже (выше) наше переживание главных истин своих религий, тем очевиднее становится их общая основа. Для меня скалолазы, достигшие вершины горы, — это мистики различных вер, чьи совершенные духовные переживания подняли их над взглядом на вещи обыкновенного верующего. Эта концепция эмпирической конвергенции (схождения в одной точки) поддерживается психологической оценкой мистических переживаний в разных культурах. Когда мистики впервые выходят за пределы физического мира в духовные сферы, их переживания окрашены культурно обусловленными ожиданиями. Однако при повторных попытках эти переживания постепенно очищаются от личного и культурного программирования. Мистические традиции по всему миру свидетельствуют, что если мы хотим пережить реальность, называемую Богом, то должны отбросить все предубеждения, которые у нас были по поводу этой реальности, то есть отказаться от любой религиозной концепции Бога и любого культурно запрограммированного ожидания, какой должна быть эта встреча, войти в “завесу незнания”, через которую ни одна концепция не может проникнуть. На этом усовершенствованном уровне исчезают различия, отмечаемые в мистических переживаниях. Не все мистики способны достигнуть такого уровня, но те, кто его достигает, по возвращении описывают очень похожие вещи. За этой завесой, говорят они, лежит реальность, находящаяся за пределами слов, концепций и догм, всеохватывающая прозрачность, лежащая в основе Целостности жизни.
И последняя аналогия для многомерного мировоззрения. Представьте огромный стол, на котором лежат части крупных составных картинок-загадок (паззл). Вы — один из десяти человек, сидящих вокруг стола, каждый из которых пытается собрать одну секцию огромного паззла. Когда вы найдете и соедините части, относящиеся к вашей секции, то создадите прекрасную, сложную, эстетически завершенную картинку с архетипичными темами. Между тем каждый за столом складывает свою уникальную картинку, отличную от остальных, но с частично совпадающей символикой. Каждая картинка сама по себе настолько радует глаз, что на мгновение создается впечатление, будто это части не одного, а десяти паззлов. Однако по завершении работы составители обнаруживают, что все десять картинок можно соединить, а, соединив, видят, как начинает проявляться что-то новое. Каждая картинка, сама по себе завершенная, совпадает с другой, создавая огромное полотно, невероятное по сложности и масштабу. Сколь бы ни были красивы отдельные картинки, соединенная целостность во много раз величественней и прекрасней.
По моему мнению, мы находимся в такой точке истории, которую можно сравнить с позицией десяти человек, соединяющих свои картины в одно большое целое. Мы долго ценили лишь богатство своей религии, а теперь переходим в новую фазу. Вызов XXI века — понять целое, в которое каждая культура, каждая раса, каждая религия делают свой вклад. Мы должны открыть истину, содержащуюся в каждой части, одновременно открывая для себя большую истину, выраженную в целом. Разве случайно время этой конвергенции и нашей коллективной попытки “говорить на одном языке” пришлось именно на этот момент истории, когда жизнь на Земле под угрозой? Продолжать враждебное противостояние и в политике, и в религии — значит, ускорить собственное уничтожение, в то время как более широко понять, что есть наша общая жизнь, значит, продвинуться на следующий этап истории. Я глубоко верю, что наше будущее — в распространении нашей концепции нации, истории и Духа до мировых масштабов.
Популярность концепции реинкарнации на Западе — симптом того, что различия в мировоззрениях стираются. Именно эта концепция предлагает христианству расширить понимание роли Бога в человеческой истории, приглашает христиан к обмену, результаты которого еще предстоит определить. Реинкарнация побуждает учиться у других религий, поскольку у них, с их уникальным опытом, есть что предложить нам. Это укрепит те силы христианства, которые оставили позади религиозную ограниченность, помогая строить общее будущее. Пока время еще есть.
Тот факт, что почти четвертая часть взрослых христиан Америки уже приняли концепцию реинкарнации, не означает, будто их вера находится в упадке, но, напротив, является признаком ее расцвета. Эта вера не чахнет, но в полном смысле этого слова преображается, обретает новую жизнь, обогащаясь связями с другими сторонами глобальности Бога. Если, как утверждается в этой книге, реинкарнация — факт природы, требующий не веры, а тщательного исследования, чтобы обнаружить себя, значит и то, что христианство в итоге согласится с ней, тоже факт. Оно сделает это, поскольку его Бог — Бог созидания, и, следовательно, все, что является частью естественного порядка созидания, не может быть отвергнуто. Ничто в природном порядке не может угрожать христианскому учению о вечной жизни и неизменной любви Бога.
Глава 7. Реинкарнация и семья
Для большинства из нас семья была ядром, внутри которого мы впервые ощутили жизнь, где впервые узнали, что такое человек, что мы означаем друг для друга и что значит разделять общее существование. Через семью мы впервые познаем себя. Прежде чем мы успеем осознать, что происходит, семья в течение нескольких лет прочно держит нашу душу в руках, подготавливая к встрече с жизнью.
Если те люди, с которыми мы проводим эти критические годы, связаны с нами случайно, тогда, конечно, миром правит случай, и всякая видимость смысла — тоже случайность. А раз в случайности нет смысла, значит, и мы лишены всякого смысла, как бы отчаянно ни пытались его себе приписать. Мы — аномалия жизни, опытный образец, созданный из триллионов случайных событий, вброшенных в жизнь биллионы лет назад. Но каждый, кто хоть раз пережил присутствие в своей жизни смысла, знает, что так не может быть. Реинкарнация свидетельствует, что это не так, и помогает осознать присутствие смысла в начале нашей жизни.
