l:href="#n_103" type="note">[103], где впервые в отечественной науке эзотерические доктрины были изучены с привлечением методологического инструментария философии права. Большой вклад в разработку вопроса о политико-юридической стороне масонства внес и крупный специалист по международным отношениям – доктор исторических наук, профессор О. Ф. Соловьев, также написавший несколько весьма основательных работ на эту тему [104].
Помимо указанного и еще нескольких эпизодически появлявшихся статей [105] русскоговорящему эрудиту, желающему ознакомиться с масонством именно в историко-правовом ключе, до недавнего времени больше нечего было рекомендовать.
И вот, по счастью, в последние годы эта непростая тематика вышла на широкую «столбовую дорогу» своего освещения в России. Сначала появились качественные переводы ряда основополагающих нормативных документов Братства вольных каменщиков [106], а затем на русском языке были опубликованы две ключевые теоретические работы американского классика орденской юриспруденции XIX столетия (едва ли с тех пор кем-то превзойденного) Альберта Галлатина Маккея: «Основы масонского права» и «Масонское парламентское право» [107].
Вполне закономерно, что вслед за трактатами, посвященными «внутрицеховому» праву масонов, в книжной серии «Масонство. Мартинизм. Герметизм» должно было появиться что-нибудь и о воззрениях вольных каменщиков на право в целом. В этой связи следует признать крайне удачным выбор, павший на масонские лекции по юриспруденции профессора Гарвардского университета Роско Паунда, уделявшего, как и Маккей, немало внимания и корпоративным нормам масонов тоже. Однако, в отличие от последнего, Паунд рассматривал их в тесной связи с общей теорией, историей и философией права, что придает его взгляду на предмет куда больше универсализма и делает его работы несколько более привлекательными для тех исследователей, которым интересны не столько юридические нормы и процедуры, бытующие внутри Братства вольных каменщиков, сколько правовые принципы масонства как таковые и его вклад в «золотой фонд» мировых политико-правовых учений.
А вклад этот огромен, без всякого преувеличения. Даже поверхностное знакомство с ним заставляет искренне пожалеть о том, что настолько интересная и многообещающая тема до сих пор не пользовалась должным вниманием в российской юридической науке. Взять хотя бы всесторонне разработанное право масонской корпорации, не уступающее по глубине каноническому (церковному) праву – древнейшей из существующих на сегодняшний день форм корпоративного права. Правда, вопрос о давности происхождения, если начать в нем разбираться, не так-то прост. Ведь «право тайных обществ» зародилось вовсе не в 1723 году с изданием «Конституций Андерсона» – первого кодифицированного акта масонской юриспруденции, – но гораздо, гораздо раньше.
Вольные каменщики наследовали некоторые правовые идеи и нормативные концепты более древних эзотерических сообществ, продолжателем которых масонство было если и не в буквальном смысле (а орденская традиция, вопреки скептицизму современных исследователей, всегда настаивала на своем прямом происхождении от архаических мистериальных институтов), то, во всяком случае, по духу.
«Процедуры Эливсинских мистерий (так же как и египетских), – пишет историк права И. А. Исаев, – подробно регламентировались достаточно большим набором норм, составлявших так называемое право мистерий, о котором упоминал уже Сократ в платоновском “Горгии” (497 c.): тайна и драматизм, насквозь пронизывающие древние мистерии, вовсе не исключали присутствия в них такой специфической формы презентации, каковой было правовое регулирование» [108].
Любопытно, что о «праве мистерий» мы знаем гораздо больше, чем об их ритуалах, тайна которых охранялась весьма ревностно. А вот, по крайней мере, часть норм, коим посвященные должны были следовать в повседневной жизни и в период совершения таинств, судя по всему, большого секрета собой не представляла и была более или менее общеизвестна. Античные памятники «права мистерий» есть даже в наших провинциальных музеях. Так, в керченском «Лапидарии» имеется фрагмент мраморной плиты II века н. э., атрибутированный как «Устав празднования религиозных мистерий» с текстом их детальной регламентации [109].
Сходство масонских юридических норм с «правом мистерий» уже на уровне базовых «ландмарок» позволило французскому философу Рене Генону заявить об их всеобщем характере, присущем инициации как таковой у всех народов на всех этапах истории [110]. Не будучи склонными к чрезмерной переоценке антропологической универсальности масонских «ландмарок», все же отметим их разительное сходство с правом античных мистерий, которое видится нам неким прообразом внутреннего права масонской корпорации. Это касается и строгого отбора кандидатов (в части сущностных и морально-этических критериев их соответствия), и построения соответствующих иерархий внутри сообщества, и требования надлежащего соблюдения тайны вкупе с системой неизбежных наказаний за ослушание, и многого другого, в равной степени свойственного как древним мистериям, так и современному масонству.
Масонское корпоративное право, представляя собой удивительно интересный феномен, все еще ожидающий своего пытливого исследователя в России, оказывается тем любопытнее, что в исторической ретроспективе оно не замкнулось на самом себе, а оказало заметное влияние на внешнюю политико-правовую реальность. Кое-что об этом, пусть и не слишком много, уже известно в нашей правовой науке.
В 1912 году на русский язык был переведен небольшой, но исключительно самобытный труд «Основные черты современного масонства», принадлежащий перу бельгийского вольного каменщика Эрнеста Ниса (1851–1920), активно занимавшегося продвижением масонских ценностей в современные ему общественную мысль и публичное право. Свою книгу он посвятил доказательству важной роли масонства в становлении либеральных политико-правовых идей, определивших в XVIII–XIX столетиях государственный и юридический уклад большей части Европы и Северной Америки.
Этот бельгийский энтузиаст отмечал, что масоны много сделали для утверждения светского общества, для декларирования прав и свобод личности и других основ юридического механизма, в той или иной степени внедренного сегодня везде в мире. Нис признавал, что «масонство не может заявлять притязаний на то, что оно первое провозгласило свободу, равенство и братство, но оно может гордиться тем, что самые знаменитые из его членов красноречиво излагали эти принципы и больше чем кто-либо содействовали их всеобщему признанию. Эти имена славятся в истории веротерпимости и свободы, как, например, Монтескье, Вольтер и Лессинг, и сколько еще других славных имен масонов можно было бы поставить наряду с этими, если бы масонские списки были опубликованы» [111].
Упомянутый здесь Шарль Луи Монтескье – автор трактата «Дух законов» (1748), впервые обосновавший фундаментальный принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, – был посвящен 12 мая 1730 года под сенью лондонской Ложи Горн, молоток в которой тогда держал герцог Норфолкский [112]. И этот пример далеко не единственный. Нис подчеркивал: «Интересные факты приходится констатировать при рассмотрении развития принципов, на которых основано современное общество и при изучении учреждений, которые служат для обеспечения применения этих принципов. Оказывается, что не только эти принципы и учреждения соответствуют учению масонов, но доказано, что нередко именно масонам принадлежит заслуга внесения их в основные хартии современных государств» [113].
К примеру, сформулированный Монтескье принцип разделения властей был впервые внедрен в практику государственного строительства в Англии, где и зародилось масонство в его нынешнем виде,
