а тамошняя политическая элита с тех пор имела тесные связи с ложами. Однако подлинным катализатором систематического привнесения масонских идей в правовую сферу стало провозглашение независимости Северо-Американских Штатов и революция во Франции. И вовсе не потому, что эти «тектонические сдвиги» истории, как думают некоторые, особо склонные пугаться сами и пугать других, были спланированы и осуществлены масонами. У революционных событий XVIII века имелось множество вполне себе объективных и весьма противоречивых причин. В той же Франции вольные каменщики оказывались по обе стороны баррикад и посылались революционными властями на гильотину едва ли не чаще, чем, скажем, католические прелаты (иногда, впрочем, это были одни и те же люди).
Словом, Великую французскую революцию никак нельзя назвать «масонским предприятием». Однако свершившееся там, равно как и в Северной Америке, открыло широкий простор для внедрения новых социальных практик и оригинальных государственно-правовых идей. А поскольку в те времена масонство было единственным чрезвычайно развитым светским институтом гражданского общества (помимо разве что еще университетов), то данный факт сам по себе призывал вольных каменщиков к продвижению своих ценностей в политико-правовую реальность внешнего «профанского мира».
«В результате этого, – замечает профессор И. А. Исаев, – в законодательство проникли многие термины и понятия, ранее бытовавшие только в среде и языке философских обществ, такие как “равенство”, “братство”, “свобода”, “конституция” и т. п. Административные и правотворческие процедуры во множестве своем также были заимствованы все из той же среды. В целом же масонские организации внесли существенный вклад в дело нового государственного и правового строительства Европы… Создаваемые масонством квазигосударственные структуры во многих случаях становились прототипами для будущих государственных учреждений и образований, рождавшихся либо в ходе революций, либо в условиях вполне мирного времени… Даже принципы масонской обрядности оказали заметное влияние на организацию и функционирование многих государственных органов, возникших в ходе революции и после нее: навыки и манеры “братьев”, приобретенные в период их деятельности в ложах, сказались даже на самой форме парламентских процедур, таких как манера просить слово, требовать отставки, подавать протесты, поддерживать порядок и т. п. Собственно говоря, парламентарные формы работы возникли в кругу масонских лож значительно раньше возникновения самих европейских национальных парламентов» [114].
В новых условиях ранее невиданного типа государственной системы становилось востребованным буквально все – и практика построения альтернативной социальной организации, и опыт независимого управления ложами, и корпоративное право вольных каменщиков, и даже масонская философия и антропология, то есть орденское учение о человеке и образуемых им сообществах.
Известно о большом вкладе Ордена в развитие концепции прав человека. «Во Франции, – пишет Эрнест Нис, – масоны указывали на пользу подтверждения прав и свобод граждан». Декларации гарантий правового статуса личности там и в США Нис считает даром Братства человечеству, попутно отмечая, что в осуществлении самой этой идеи «решающую роль играло масонство, и что различные пункты деклараций представляют не что иное, как начала и предписания масонских организаций» [115]. И. А. Исаев также указывает на то, что во Франции, начав «с создания основных теоретических и идеологических постулатов (идея “естественных прав”, равенства, принципа разделения властей и т. п.), масонство затем оказало заметное влияние на формирование государственных и политических институтов, законотворческую и кодификационную работу государственных учреждений» [116].
После столь успешной реализации вековых масонских принципов в праве Франции и Соединенных Штатов вольные каменщики активизировали свою деятельности в этом направлении по всему миру. В других странах Европы и особенно Латинской Америки с разной степенью интенсивности началась рецепция корпоративных норм масонства в светское право и организацию институтов публичной власти. Это, в свою очередь, спровоцировало бурное развитие государственно-правовых идей, в виду их явной востребованности, внутри самого Братства. Там наметился определенный перекос в сторону большей социальной активности – вопреки давнему запрету даже на обсуждение в ложах политических вопросов (что прямо декларировалось в «Конституциях Андерсона» 1723 г.). В ряде случаев это обернулось провозглашением нового курса на участие некоторых «послушаний» в политике, как это случилось с Великим Востоком Франции и другими «прогрессивными» ложами, неизбежным следствием чего стал их отход и от иных орденских стандартов прежних эпох (обязательной веры в Бога, почитания Библии, околорелигиозного символизма и т. п.). Призвание Братства историей на роль законодателя либеральных правовых мод «нового мира» в корне изменило не только весь этот мир, но и само масонство.
К концу XIX века «масонский след» в государственно-юридической сфере и истории политико-правовых учений прослеживается уже столь явственно, что мало кто из серьезных исследователей этих вопросов обходит вольных каменщиков молчанием. Многие ученые-правоведы хотя бы кратко отдают должное беспрецедентному масонскому влиянию на становление современных форм государства и права. Например, профессор Петербургского императорского и других университетов А. С. Ященко, впервые в российской науке основательно разработавший учение о федеративном устройстве государства, отмечал в книге «Международный федерализм» (1909): «Нигде так, может быть, не высказался международный федерализм, свойственный гуманитаризму XVIII века, как в учении франкмасонства» [117].
С ним согласен его современный коллега И. А. Исаев: «Идея федерации, как союза властвующих образований под началом единого, сформированного ими центра, родилась в недрах масонства» [118]. Так что сегодня, когда мы читаем в ст. 1 Конституции РФ: «Россия есть демократическое федеративное правовое государство…», следует помнить, что историческое происхождение перечисленных там основ нашей государственности куда более любопытно, чем принято обычно считать.
Особо сильное влияние, по мнению исследователей, масонство оказало на международно-правовую отрасль. В частности, на развитие гуманитарного права (право цивилизованного поведения сторон в вооруженных конфликтах). Его конвенции закрепляют принципы человечного отношения к мирному населению и военнопленным, сохранение культурных ценностей от разрушения, неприменение отдельных видов оружия массового уничтожения и т. п. По некоторым данным, вольным каменщиком был создатель Красного Креста и основоположник международного гуманитарного права Жан Анри Дюнан [119]. Масонству всегда была присуща идея если не полного упразднения войн сразу, то хотя бы максимально возможного ослабления их трагических последствий. В ложах инициируемым сообщались тайные знаки, которые они могли продемонстрировать в критической ситуации на поле боя, подавая тем самым сигнал братьям из числа неприятелей, получая тем самым надежду на их снисхождение, посильную помощь и достойное обращение в случае плена. Масонский гуманизм распространялся, однако, не только на членов лож по обе стороны от линии фронта. Орденские трактаты твердили об умягчении нравов враждующих, о необходимости избегать бессмысленных жертв и разрушений, об искоренении в будущем войны как таковой. Со временем эти идеи, выработанные в ложах, легли в основу того гуманитарного права, каким мы его теперь знаем.
Масон и выдающийся историк предмета Иозеф-Габриэль Финдель писал: «Основная мысль и главные принципы франкмасонства идут дальше отдельной личности и охватывают совокупность человечества; отсюда происходят отношения между франкмасонством и правом народов» [120].
Потому-то лучшие интеллектуальные силы Ордена
