Тройственность пространства воображается с целью обучения не знающего своей природы, и это деление не существует для знающего. Высочайший Брахман един, он наполняет все и является всем. Для пробужденного он вечен и в нем нет разделений и времени.
23–26. Только ради объяснения для непонимающего, но не для мудрого, существует разделение на двойственность и недвойственность, облеченное в многочисленные слова. Пока, о Рама, ты непробужден, для твоего понимания и обучения я применяю понятие о трех пространствах. Материальное пространство, пространство ума и все остальное появляются вследствие как бы помутнения пространства Сознания, как миражи в пустыне порождаются палящим жаром. Принимая нечистую форму, оно становится умом, и в этом беспокойном состоянии творит иллюзию трех миров.
27. Только для непонимающих, но не для мудрых, то, что является по сути чистым Сознанием, видится грязью ума; так в ракушке видится иллюзорное серебро. По глупости человек теряет свободу, и силой понимания он освобождается.
Такова сарга девяносто седьмая «Величие пространства Сознания» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.
Сарга 98. История об уме.
Васиштха сказал:
1–4. Откуда бы ни появился ум и чем бы он ни был, всегда следует прилагать усилия для освобождения себя, о безгрешный! Ум, устремленный к высшему, становится чистым и свободным от суждений и желаний, а затем, лишенный иллюзий, он осознает себя, о Рагхава! Вся эта вселенная с живыми существами и недвижимыми объектами пребывает во власти ума, и потому, о Рама, в уме появляются и свобода, и несвобода. В связи с этим я поведаю тебе прекрасную историю об уме, рассказанную мне Создателем Брахмой в давние времена. Слушай внимательно, о Рама!
5–9. О Рама, существовал однажды огромный лес, пустой, неспокойный и ужасный, настолько большой, что неизмеримые расстояния в нем были подобны по размеру пылинке. В нем жил лишь один человек с тысячей рук и глаз, с нескончаемыми беспокойными мыслями, огромных размеров и ужасного вида. В тысячах своих рук он сжимал множество дубин, которыми сам себя бил по спине. Он сам себе наносил сокрушительные удары и в испуге бежал прочь от самого себя на сотни йоджан. Рыдая и убегая далеко то в одну, то в другую сторону, он уставал и в изнеможении валился с разбитых ног.
10–14. Ослепленный, он скоро в бессилии рухнул в глубокую темную пещеру, ужасающую, как тьма черной ночи, и бездонную, как пространство. Спустя довольно длительное время он выбрался из мрачной пещеры и снова осыпал себя ударами, и вновь бежал сам от себя. Умчавшись далеко, он оказался в густом лесу деревьев каранджа, полном шипов и колючек, как мотылек, устремившийся в огонь. Вырвавшись вскоре из зарослей каранджи, он снова бил себя дубинами и мчался прочь от собственных ударов. Убежав подальше, он попал в прекрасную банановую рощу, прохладную от лучей луны, и там был словно бы счастлив.
15–18. Покинув скоро эту банановую рощу, он вновь, как и раньше, продолжил бить себя и бежать от своих ударов. Он снова умчался куда-то далеко и вскоре опять упал в глубокую темную пещеру, ломая ноги. Выбравшись из мрачной пещеры, он снова попал в банановую рощу, а, выйдя из банановой рощи, оказался в колючих зарослях каранджи. Из зарослей каранджи он опять попал в пещеру, из пещеры – в банановый сад: так он бегал и бил сам себя.
19–20. Я долго смотрел на это его странное поведение и затем остановил его на мгновение силой своей йоги. Я спросил: «Кто ты? Что и зачем ты делаешь? Чего ты хочешь? Почему ты так заблуждаешься?»
21–22. На мои вопросы, о сын Рагху, он ответил: «Я никто, и я ничего такого не делаю, о муни! Ты меня обидел, и, увы, ты мой враг! Ты увидел меня, и я пропал, к моему несчастью и радости!»
23–27. Сказав это, он взглянул с отвращением на свои измаявшиеся конечности и горько разрыдался, подобно туче, изливающей дождевые потоки на лес. Спустя мгновение он прекратил рыдания и, глядя на свои конечности, возрадовался и рассмеялся. Перестав хохотать, этот человек прямо на моих глазах начал терять одну за другой свои конечности и части тела. Сначала отвалилась его ужасная голова, затем – руки, потом – грудь, и после этого упало туловище. Быстро растеряв свои конечности, этот человек силой судьбы куда-то отправился.
28–31. Потом я вновь узрел в этом безлюдном месте другого человека, который так же наносил удары самому себе своими огромными руками и бежал от самого себя. Он рухнул в пещеру и, выбравшись из нее, бежал снова. Он падал в пруд и опять страдал и бежал, он снова попадал в пещеру и скоро вслед за этим – в прохладную рощу. То несчастный, то вновь довольный, он опять и опять бил сам себя.
31–33. Взирая некоторое время с удивлением на это странное поведение, я остановил его и задал ему такие же вопросы, как и ранее. Услышав их, он сначала разрыдался, а потом рассмеялся. А затем, отбросив конечности, он стал совсем невидимым и силой размышлений и судьбы был готов уйти.
34–37. После этого я вновь в безлюдном месте увидел другого такого же человека, так же бьющего себя и несущегося от себя прочь. Убежав, он рухнул в огромный темный колодец, и я долго оставался поблизости в ожидании его. Даже спустя долгое время этот глупец не вылез из колодца, но, когда я поднялся, чтобы идти, я вновь увидел такого же человека, такого же вида, так же бьющего себя и бегущего.
37–39. Тут же остановив его, я снова обратился к нему с вопросами. Он, о лотосоокий, не был пробужден моими вопросами и произнес: «Глупец, ты ничего не понимаешь! О, ты недостойный брахман!» Сказав это, он продолжил свои странные занятия.
39–44. В этом огромном лесу я видел множество так бродящих глупых людей. От моих вопросов некоторые из них обретали спокойствие, как после окончания иллюзии сна; некоторые вовсе не обращали внимания на мои слова, как будто я был неживым; некоторые, падая в глухие колодцы, поднимались вновь. Некоторые подолгу не выходили из банановой рощи, некоторые оставались в густых колючих зарослях каранджи. Некоторые, следуя дхарме, нигде не находили покоя. Таков этот огромный, широко раскинувшийся лес, о Рама! И сейчас в нем так же обитают те люди. О Рама, ты сам видел их, и сам вел себя так, но из-за недостаточности знания истины ты не помнишь этого, о Рагхава!
45. Глупцы, не ведая высшей истины, бродят в ужасном великом лесу сансары, полном ветвей и колючек, непроходимом, густом и темном, думая, что это цветущий сад.
Такова сарга девяносто восьмая «История об уме» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.
Сарга 99. Продолжение истории об уме.
Рама сказал:
1. Что это за огромный лес, о брахман? Скажи, когда и где я его видел? Кто эти люди, и что они делают в нем?
Васиштха ответил:
2–4. О могучий Рама, лучший из Рагху, слушай, я объясню тебе все это! О Рама, и этот лес, и те люди не где-то далеко отсюда! Знай, что мир сансары, бесконечная глубокая пещера, и есть этот огромный лес – пустота, полная разнообразных видоизменений. В свете различения он наполняется единой реальностью и становится абсолютной полнотой, в которой нет ничего другого. Тогда он полностью освобождается от проявлений.
5–7. Знай, огромные существа, что бродят в этом лесу, – человеческие умы, погрязшие в страданиях. О разумный, в этой истории «я» – различающее сознание, осознающее их. Я осознаю их
