то это чувство озарит весь ваш день. Вам не придется напоминать себе о том, что вы получили такое-то письмо, – оно будет светить в вашем сердце, в вашем уме, оно будет заставлять сердце биться быстрее. Исполнив вас радости, ликования, это событие отразится на всех ваших делах, словах и мыслях. И наоборот, получение горькой вести омрачит болью весь день. То же должно происходить с нами и в отношении
Бога: весь день должен быть освещен Его светом или омрачен осознанием своей греховности (говоря самыми общими словами) или утраты Бога. Я потерял связь с Ним, где мне теперь Его искать? Как это сделать?
* * *
Я давно взял себе за правило всякий раз, когда теряю связь с Христом, пытаться ее восстановить. Пятнадцать лет своей жизни я проработал врачом, из них пять – военным врачом и пять – врачом общей практики. Если ко мне в кабинет входил пациент, а я ощущал потерю связи с Христом, я говорил пациенту: «Не знаю, верующий вы или нет, но мне необходимо помолиться. Если вы верующий – помолитесь со мной, если нет – посидите тихонько». Я вставал на колени перед иконой и молчал до тех пор, пока не начинал снова чувствовать присутствие Бога, а потом обращался к пришедшему и спрашивал: «На что вы жалуетесь?» Некоторые люди, вероятно, считали меня рехнувшимся, – среди тех, кто знает меня лучше, и то кое-кто так думает, – но некоторые осознавали, что им ни к чему бояться быть собой. Зачем? Он верующий, а я нет, или я верю во что-то свое. И это также придавало глубину и живость отношениям, которых иначе могло просто не быть. Поэтому очень важно восстанавливать ощущение присутствия Бога – будь оно сильным или слабым. Есть люди, как никто глубоко погруженные в Бога, а есть те, кто лишь коснулся края одежды Христа, – это не важно, важно не отпускать этот край, не терять этого присутствия, иначе мы становимся как рыбы, выброшенные на берег, – мы лишаемся самого смысла своего существования, нам нечего сказать другим – а что говорить, если мы сами не имеем Бога? Это совершенно реально. Я сейчас говорю не о каком-то сверхъестественном мистическом опыте, а просто о чувстве верности, принадлежности друг другу, совместном делании и пребывании в общности друг с другом.
Помню, как-то женщина, которая несколько лет ходила в наш храм, сказала мне: «Я не православная, и мой муж тоже. Когда мы приходим в храм, мы считаемся совсем посторонними, если не причащаемся во время литургии? Где наше место?» И я ответил ей так, как полагаю правильным: «Если во время богослужения вы погружены в молитву, погружены в Божественное присутствие, то вы участвуете в службе и даже в таинствах, потому что сами творите эту литургию. А если вы даже принадлежите к числу православных, но стоите, с нетерпением ожидая конца службы, то вы являетесь посторонними и не имеете к ней никакого отношения».
Помню одного русского офицера, который приходил в наш храм в Париже. Он был низкорослый и худой и мечтал безвылазно сидеть в пивной, а его жена была высокая и дородная и мечтала привести его в храм – и ей это удавалось. Во время богослужения он стоял позади нее и периодически начинал тянуть ее за юбку, приговаривая: «Ада, Ада, пошли домой, этот поповский парад никогда не кончится!» Думаю, считать его участником литургии в силу его принадлежности к православию было бы чересчур большой натяжкой. То же относится и к англиканам или членам Свободной церкви – в той мере, в которой мы пребываем в Боге и в поклонении Ему, мы принадлежим к Церкви. В противном случае мы стоим на ее задворках, находимся в том же положении, в котором в древности находились некрещеные или отлученные от причастия люди – им надлежало оставаться на крыльце, и внутрь храма их не пускали. И тогда даже если мы стоим в центре храма, мы находимся вовне, и мы должны осознавать это по отношению к себе и к другим, поскольку это большое искушение – считать, будто все, кто ходит в храм, поклоняются Богу. Думаю, вы не настолько наивны, чтобы не знать, что, например, в той же армии ходить в храм очень выгодно, потому что тогда можно получить освобождение от некоторых нарядов и упражнений, а стоять в храме совсем не так утомительно, как убираться в казармах.
Так что речь идет не просто обо всех, кто находится в храме, – однако каждый пришедший может получить весть. Какую? От кого? От священника, который служит в храме, от людей, которые в нем собрались. Только это будет зависеть от того, способны ли мы донести весть так, чтобы она звучала правдиво. И «донести» не значит «убедить с помощью слов». Может быть, вы помните отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором Христос обращается к целой толпе, говоря, что кто не будет есть Плоть Его и пить Кровь Его, не будет иметь жизни – большинство не могли этого принять и ушли, и тогда Христос обратился к Своим ученикам: Не хотите ли и вы отойти? И Петр ответил: К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (см. Ин. 6: 47–69).
* * *
Что же это за «глаголы вечной жизни»? В Евангелии мы читаем, что Христос, говоря о вечной жизни, не описывает ее, не приводит никаких образов, не зовет в нее людей – Он говорит глаголами вечной жизни – словами, которые доходят до сердца и пробуждают его, оживляют ум и личность того, кто получил эту весть. Я не случайно использую слово «получил» – получил весть, получил измерение, которое являет собой жизнь вечную. В этом состоит наше предназначение, но, чтобы его выполнить, мы и сами должны иметь нечто общее с этой вестью. Я не имею в виду, что сейчас это у вас не так – но надо все время сохранять бдительность. Нельзя совершать богослужение, опираясь только на книгу, на текст и на то воздействие, которое они могут оказать на людей. Если эта весть не трогает меня, почему она должна трогать кого-то еще?
У святого Иоанна Лествичника есть отрывок, в котором он говорит, что слово Божие – как заостренная стрела, и она может пробить любой щит, но для того чтобы это случилось, нужен лук, тетива, руки и глаза. Так вот, мы призваны стать глазами, видящими, с кем мы говорим, луком, рукой лучника, спускающей тетиву. Но как
