Он ждет меня. Ему нужна помощь. Господь приготовил мне слово, столь необходимое тому человеку. Мне нужно только подойти и уделить ему время. Но я продолжаю общаться с другими, говорю о чем-то пустом. Не прерывая общения, я выхожу из зала и даже не вспоминаю о том человеке.
Самое страшное здесь было то, что я даже не осознавал подобное равнодушие как тяжкий грех в глазах Господа. Я даже не помнил об этом эпизоде. Но слова Иисуса напоминали, выставляли мой грех предо мной, и я горячо раскаивался. Истина Его слов сражала меня безо всяких аргументов. Все, что она говорила и показывала, было так, потому что это так.
Мое истовое покаяние, постоянно воспламеняемое огнем слов Иисуса, длилось вот уже около месяца. На смену раскаянию в одном, шло раскаяние в другом. Мне казалось, что суды слов Иисуса надо мной никогда не кончатся. Я думал, что камень, лежащий на моей душе, однажды просто заменит могильная плита, а я, грешник из грешников, пойду в ад. Те короткие перерывы минут на пять-десять, которые давал мне по милости Своей Господь, укрепляли мои физические силы, но надежды никакой не давали. Ее не было. Гнет грехов возобновлялся снова и снова. Я держался только за счет веры в Завет. «Да, я негодяй, – в сотые разы говорил я Богу, – но мы с Тобой в Завете. Да, я был неверен, но Ты остаешься верен. Иисус умер за меня, ради имени Его прости и очисти меня!» И чем тяжелее давил на меня камень моих грехов, тем упорнее стоял я в том последнем, во что я еще мог верить, после крушения всей моей карьеры и самооценки.
Однажды я стоял на коленях перед своей кроватью. Глаза были закрыты. Я молился. Вдруг перед моим духовным взором возник силуэт. Он весь сиял изнутри как бы бело-серебристым неоновым светом. На какой-то миг – нет, миг мига! – на меня излилась такая любовь, какой я никогда в жизни не переживал. Она была такой силы, что если бы она продлилось еще хоть одну миллионную долю секунды, я бы не выдержал, я бы просто умер, мое сердце бы разорвалось, я не знаю, что бы было – потому что это просто невозможно было дольше вынести, оставаясь во плоти! «Вот почему нужно умереть, чтобы встретиться лицом к лицу с Богом», – пронеслось у меня в голове.
И тут всё кончилось. Мгновенно. Силуэт исчез. Камень с души отпал. В одну минуту рассосался кол, стоявший внутри меня все эти дни и ночи. На меня сошел Божий мир и радость. Мне стало легко и светло. Я попробовал читать слова Иисуса, и – о, чудо! – они больше не жгли меня. Суды кончились. Бог простил меня. Меня переполняла Его любовь.
Ваня не перебивал моей повести, только изредка нахваливал оладьи.
– Ты знаешь, – наконец проговорил он, – напиши об этом книгу.
Почему он это сказал? Наверное, Ваня, слушая меня, прикидывал, чем бы мне заняться после краха моей пасторской карьеры. Ведь надо же что-то делать, а на что я еще гожусь? Тем не менее, его слова меня удивили.
Предложения Ивана часто удивляли меня. Так, примерно через год он предложил устроить из моего дома гостиницу, используя его удобное месторасположение, мол, в стороне и в людях. Я же только посмеялся над той идеей. Однако еще через полтора года мой дом стал-таки гостиницей.
Так и тогда, весной 2007-го года, сидя с Ваней на кухне своего дома, я только грустно усмехнулся в ответ на его слова «напиши книгу».
Прошел ровно год после краха моего пасторского служения. Казалось, все обо всем забыли и обо мне в том числе. Как вдруг – звонит Ольга Асачева:
– Виктор, Интернациональной церкви пятнадцать лет. Приезжает Терри Таунсенд. Он просил организовать с тобой встречу.
Я согласился, чтобы она дала ему мой номер телефона.
Спустя дней десять – звонок. Забытый голос Терри:
– Виктор, я хочу тебя увидеть.
– Терри, Ваш звонок – это честь для меня, – начал было я.
– Брось, – прервал меня он. – Давай встретимся в пятницу возле Торгового Центра на «Калужской», в десять утра.
– Договорились, – согласился я, не успев сообразить, хочу я этого или не хочу.
В ту зиму мои дети учились по двум программам. Четыре дня в нашей сельской школе, а по пятницам я их возил в Школу Завтрашнего Дня. Она находилась как раз в тех краях. Я отвез своих школьников, без пробок добрался до назначенного места. У меня был почти час времени. Я сидел в своем «Жигуленке» и думал, как бы мне покороче рассказать про пережитый ужас и стыд, да еще по-английски.
Стояла декабрьская стужа. Терри и Лайла, его жена, вышли из метро минут за пять до десяти, и нам пришлось подождать открытия дверей на улице.
– И почему я не открыл церковь в мае! – пошутил Терри.
Я вспомнил, что он родился в бесснежной Калифорнии.
Но вот двери распахнулись. Мы поднялись на ресторанный этаж, нашли уединенный столик. Я от еды отказался, а Лайла пошла к стойке, чтобы взять себе чаю. Первое, что я сказал, как только мы расположились поудобнее:
– Терри, мне очень жаль, что так все случилось. Простите меня. Простите ради Христа.
– Я прощаю тебя, – с готовностью откликнулся Терри. – В свою очередь я извиняюсь перед тобой за добрую половину миссионеров Ассамблей Божьих.
Я кисло улыбнулся:
– Терри, ни один из двенадцати пасторов, бывших после Вас, не был лучше Вас.
Я хотел произнести что-то вроде признания в любви, но получилось, будто я оправдываю себя. Я спешно добавил:
– Но все они были лучше меня.
Терри улыбнулся. Человек тонкого ума, он схватывал все сходу. Так и тут. Он сразу перешел к главному:
– Что произошло, Виктор? Как случилось, что Интернациональная церковь разделилась?
Меня всегда поражало умение Терри видеть главное, причем в административном аспекте. Все просто: войне за офис предшествовало разделение церкви, и не будь этого разделения – не было бы и войны. Но, увы, оно было.
Впервые идея об отделении русского служения в самостоятельную церковь прозвучала уже через год после отъезда Терри, в 1996-м. Тогда я исписал целый лист аргументами против этой затеи. Но она нравилась руководству «Ассамблей». Спас ситуацию сам Терри, вернувшийся тогда по делам на неделю в
