Смотря на сегодняшнее положение миссии в России, я думаю, что миссионерам необходимо получать второе образование. Во-первых, события последних лет двадцати учат, что те люди, которые активно занимаются миссионерством и в этом смысле заметны в церковной жизни, имеют помимо богословского еще и светское образование. Во-вторых, наличие светского диплома, признаваемого властями, школами, университетами, позволяет беспрепятственно входить в различные государственные учебные заведения. И в-третьих, это возможность, очень необходимая, финансовой автономии, когда не нужно каждый раз упрашивать настоятеля хоть чем-то поддержать твое физиологическое существование.
Я думаю, что отсутствие финансовой политики, поддерживающей миссионерство — это проявление общей церковной атмосферы, являющейся не-миссионерской (если не сказать «антимиссионерской»).
— Об этом атмосфере можно судить только по «финансовой политике»?
— Это проявляется во многих вещах: например в том, что в нашей Церкви нет молитвы о миссионерах. Отец Сергий Булгаков совершенно справедливо сказал, что в религии живо только то, что есть в культе[313]. Те истины нашей веры, которые постоянно поются и проговариваются в храме — поддерживаются и остро переживаются людьми, а то, что отсутствует в богослужении, остается уделом досужего любопытства каких-нибудь книжников.
Ни один другой завет Христа не игнорируется нашей Церковью столь откровенно и постоянно, как этот: «Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Мф. 9, 36–38). Христос просит нас, чтобы мы молились Ему о ниспослании миссионеров — а мы уже сколько веков эту просьбу Христа не исполняем. Это евангельское слово не расслышано нашей церковной историей. Мы привыкли, что человек молит о чем-то Бога. А тут Бог умоляет человека! Прямая мольба, прямая заповедь Христа, которую наше богослужение презирает! Где у нас молитва Господину жатвы, чтобы Он миссионеров послал, делателей? О шоп-туристах мы молимся каждый день — о «плавающих и путешествующих». Но привычки молиться о миссионерах у нас нет.
В нашем годичном богослужебном круге нет ни одной молитвы о миссионерах. Даже в день свв. Петра и Павла, в день апостольский, когда Церковь должна воспевать свое апостольское призвание и происхождение, нет никаких особых миссионерских молитв. Да, в этот день мы просим апостолов «мир вселенней даровати и душам нашим велию милость», но это настолько общая молитва, что с ней и к пустыннику-отшельнику можно было бы обратиться, а не только к апостолам. И это очень странно, потому что в нашем народном благочестии необычайно остро переживается «специализация» каждого из святых (кому в какой нужде молиться). В этой молитве нет ничего собственно апостольского. И, значит, даже в этот апостольский день нет ни одной молитвы, в которой бы Церковь просила у Господа послать нам апостольские дары.
Меня коробит, когда при начале Петрова поста православные теле- и радиопроповеди объясняют его происхождение: «Петров пост у нас существует потому, что мы подражаем апостолам. Они постились прежде чем пойти на проповедь Евангелия. И мы следуем их примеру». Услышав это в очередной раз, я говорю: прекрасно. Апостолы действительно постились, (хотя Петров пост к этому не имеет никакого отношения: апостольское предание св. Ипполита Римского в III веке этот пост считает компенсаторным: те, кто не смог поститься перед Пасхой, да постятся неделю спустя после Пятидесятницы). И пусть, в самом деле, мы постимся в Петров пост в подражание апостолам, которые постились перед тем, как пойти на проповедь. Только у меня вопрос: скажите, почему мы апостолам подражаем только в этом?
Нет, чтобы сказать: «Братья и сестры, пройдя Петров пост, и, подражая апостолам, подготовленные постом к апостольскому служению, пойдём в пионерские лагеря проповедовать!».
Представьте, если бы приходской священник сказал бы: «Братья! Через неделю — день памяти св. князя Александра Невского, защитившего нашу страну от нашествия латинян. Почтим же его память подражанием его делам! Нам известно, что всю неделю до битвы дружинники св. князя примеряли кольчужки — коротки они или нет. Вот и мы давайте всю неделю будем одевать и снимать кольчуги, чистить мечи… А в день св. Александра поедем… Нет, нет, не на битву — на загородный пикник». Смешно? Ну, вот точно так же же мы подражаем апостолам.
Я помню одну церковную передачу (ее вел слишком известный человек — чтобы называть ее имя), и это был канун Петрова дня. И он говорит: «Завтра, дорогие братья и сестры, день святых апостолов Петра и Павла. Что это означает? А это означает, что кончился Петров пост». Все. Неужели только это для него значит память об этих апостолах? (а ведь и в самом деле на большинстве приходов в Петров день означает, что у батюшек начинается период отпусков — потому что почти весь июль нет праздников, кроме Ильи-пророка).
Переключаю на другой канал, а там протестантская передача, где рассказывается о том, что какие-то американские баптисты зафрахтовали «боинг», устроили в нём госпиталь и летают в нём по разным странам и лечат людей, делают бесплатные операции. Мы ради Бога — постимся, они — помогают больным. Так где в данном случае настоящий подвиг, а где его имитация?[314]
Ну, почему святым мы подражаем только одним путём? Ведь пост — не единственный подвиг, которым отличились Святые былых времен. Но отчего же лишь этой стороне их подвига мы стараемся подражать — чуть-чуть в посте, чуть-чуть в молитве?
Мне странно, что к любому церковному празднику сегодня нас призывают готовиться гастрономическим путем. Но почему бы не призвать день святых Кирилла и Мефодия — день славянских педагогов — посвятить общению с детьми? Как бы сын запомнил этот день, о котором отец ему заранее объявил: «ты знаешь, этот день я в твоей власти. Не полчаса после работы, а весь мой день завтра будет твоим!».
А вот если бы сказать: завтра день Косьмы и Дамиана, святых целителей-бессребренников. Братия и сестры, в этот день мы не будем служить Всенощное бдение, не будем прославять этих святых словами. Давайте почтим их память делом. Давайте сегодня вечером пойдём всем приходом в больницу. станем просто беседовать с пленниками больничных коек…
Да. Да. Понимаю. Да, неприятностей не оберешься… Нет, это не влияние протестантизма. Это влияние Евангелия. Да, такое может предложить только безумный и юродивый. Да, знаю, с юродивыми соглашаются только после их смерти…
Печальный вывод напрашивается сам собой: видимо, церковным сознанием пока не ощущается нужда в миссионерах. Нет молитвы вроде: «Святии апостоли, молитеся ко Господу ниспослати пастырем нашим ревность проповедания Святаго Евангелия Своего, умолите Господина жатвы извести делателей на ниву Христову… Господи, яви и сохрани в Православии наших миссионеров, даруй силу словам их…». Раз нет такого ни на отдельных молебнах, ни во вседневных службах — значит, Церковь не молится о миссионерах, не просит их у Господа, а, значит, и Господь их не дает.
— Если такая молитва будет, наверно и в самом деле появятся миссионеры, причем такие, которые будут поддержаны благодатью Бога и молитвой Церкви.
— И эта поддержка очень важна. Ведь в сопротивлении человека Евангелию порой есть нечто иррациональное, а потому способное ниспровергнуть самые тонкие рассчеты миссионера.
— Вы присутствовали на Съезде православной молодежи. Что за молодежь собралась на этот съезд?
— По правде говоря, это был съезд не столько православной молодежи, сколько людей, которые работают с молодежью. Организован он был Синодальным отделом по борьбе… простите, по работе с молодежью. Мне в этом видится своя символика… Есть такое философское течение — структурализм, выявляющий структуры мышления и жизни, черты сходства в казалось бы совсем разных образованиях… Так вот, с точки зрения формального структурологического анализа мне кажутся интересными изменения в номенклатурных структурах Московской Патриархии за последние десять лет. А изменилось следующее: исчез пенсионный фонд Московской Патриархии, но появился Синодальный отдел по работе с молодежью. Пенсионный фонд исчез просто потому, что государство перестало дискриминировать священнослужителей, и у них сейчас общегражданское пенсионное обеспечение, а молодежный отдел понятно, почему создали.
Мне кажется, это знаковые перемены. Теперь слово православие уже не вызывает ассоциации только с морем белых платочков. Православие — это не только бабушки.
Больше всего на съезде меня порадовало единомыслие. Последние годы нашей церковной жизни столь полны дискуссиями — и по вопросу о канонизации Царственных мучеников, и по вопросу о налоговых номерах, и по вопросу об экуменизме и многому другому — что редко удается встретить церковный форум, на котором никого не обвиняют, не грызут друг друга. Такая роскошь единомыслия… Меня очень порадовали слова отца Димитрия Смирнова (он выступал уже после официальной части, от лица реальных приходских пастырей). Он сказал: «Вы знаете, каждый предыдущий оратор, будто сговорившись, отщипывал по кусочку от моего доклада!».
