Надо уметь радоваться небольшим частным победам. Если ты пришел в класс, и двое ребятишек тебя послушали — это уже здорово.
Кроме того, победа — это не только полное обращение и воцерковление человека. Бывают тактические победы, небольшие радости, когда, например, у твоего собеседника просто ожили глаза; он перестал бояться Православия и сократил число своих антицерковных предрассудков.
Да, задача миссионера не только в том, чтобы обратить людей в Православие. Она может быть сформулирована более конкретно и достижимо: разрушить стереотипы о Православии, помочь людям понять, что Православие — это не обязательно бегство из современности, но мир, в котором можно жить сегодня; разъяснить людям логику Православной позиции по тем или иным вопросам, чтобы они поняли, что наша вера, это не просто нагромождение каких-то абсурдов. Пусть человек с вами пока не согласен, но он уже понимает: «В этом что-то есть. Вашу позицию я не принимаю, но я понял, как и почему из вот этого для вас следует то-то и то-то». Миссионер должен уметь ориентировать себя на такие частные, маленькие успехи, ане на блицкриг. Ведь, когда батюшка строит храм, он же не ставит перед собой такой задачи, чтобы уже через неделю на месте пустыря стоял собор с позолоченным иконостасом. Батюшка каждый месяц решает локальные задачи, каждый день он на стройплощадке следит за тем, чтобы цементик здесь вот залили… Чтобы рабочие на запили… Чтобы кирпичная кладочка тут вот ровно шла… Так же и в работе миссионера.
— Так все же — работать надо, проявлять свою активность или молиться, чтобы Господь привел людей к вере?
— Есть такая странная вещь — конфессиональная слепота. У каждой конфессии есть свои бельма на глазах — места в Библии, которые эта конфессия не замечает и не вдохновляется ими. Протестанты, например, абсолютно слепы к словам апостола Павла о преданиях, которым мы научены (2 Фесс. 2, 15). Или к тому, что Господь повелел Моисею сделать из золота двух херувимов (Исх. 25,18).
Католики не замечают, что слова апостола том, что на нем лежит «забота о всех церквах» (2 Кор. 11, 29) сказаны Павлом, а не Петром (и потому универсалистские претензии петровой, римской церкви необоснованы)[310].
А православные не помнят слов Христа «убеди придти» (Лк. 14,23). Это в притче о званых на царский пир государь говорит слуге: вот собери бомжей с улиц и понуди их внити сюда.
Ну как это совместить с этой модной ныне церковной присказкой — «Кого надо — Господь Сам приведет»? Выходит, Царь сам должен пойти на улицу. Мы же подождем во дворце, когда Царь подведет к нам тех, кого Он найдет снаружи. И в самом деле — не пачкать же нам свои рясы уличной грязью, а наши благоуветливые уста уличным языком!
И вот такого сорта апология собственной бездарности и лености считается благочестивым рассуждением. Как хорошо, что апостолы не были похожи на нынешних отцов благочинных! Если бы апостолы жили по этому благочинному принципу («кого надо — Господь Сам приведет») — то они ограничили бы свою проповедь узким кружком спонсоров, наладили ли бы добрые кумовские отношения с местной администрацией, построили бы два десятка храмов с золотыми куполами. И сидели бы, ждали, когда придет кто-нибудь, желающий совершить требу.
На этом история христианства и кончилась бы. Ибо христианство несовместимо с язычеством не на уровне треб, а на уровне проповеди, философии. Наши требы нравятся всем. Все колдуньи приходят за крещенской водичкой. Даже атеисты приходят венчаться. Язычникам не нравится наша философия. Язычников царапала апостольская проповедь. А если бы проповеди не было — не было бы и конфликта Церкви и империи. И всё вместе мирно стухло бы в общеязыческом болоте.
Ну, как можно сложить с себя миссионерскую заботу? Св. Иоанн Златоуст, рассуждая о православных и сектантах, говорил: «И не говори мне таких бессердечных слов: «Что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего». У нас нет ничего общего только с дьяволом, со всеми людьми мы имеем очень много общего. Они имеют одну с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют Одного и Того же Владыку, получили одни и те же законы, призываются к тому же самому добру, как и мы. Не будем поэтому говорить, что у нас нет с ними ничего общего, потому что это голос сатанинский, дьявольское бесчеловечие. Не станем же говорить этого и покажем подобающую братьям заботливость. А я обещаю со всей уверенностью и ручаюсь всем вам, что если все вы захотите разделить между собою заботу о спасении обитающих в городе, то последний скоро исправится весь… Разделим между собою заботу о спасении наших братьев. Достаточно одного человека, воспламененного ревностью, чтобы исправить весь народ. И когда на лицо не один, не два и не три, а такое множество могущих принять на себя заботу о нерадивых, то не по чему иному, как по нашей лишь беспечности, а отнюдь не по слабости, многие погибают и падают духом. Не безрассудно ли, на самом деле, что если мы увидим драку на площади, то бежим и мирим дерущихся, — да что я говорю — драку? Если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку, чтобы поднять его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся? Хулящий святую веру — тот же упавший осел; подойди же, подними его и словом и делом и кротостью и силою; пусть разнообразно будет лекарство. И если мы устроим так свои дела, будем искать спасения и ближним, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление»[311].
Или: «Если 12 человек «заквасили» всю вселенную, подумай, сколь велика наша никчемность, если мы, пребывая в таком количестве, не в состоянии исправить оставшихся — а ведь в нас должно было хватить закваски на тысячи миров… Но то, скажешь, были апостолы. Что же из этого? Разве они ангелы были? Но, скажешь, они имели дар чудотворения. Долго ли эти чудеса будут служить для нас прикрытием нашего нерадения?.. ” (Беседы на Евангелие от Матфея, 46,2–3).
— Отец Андрей, что сегодня подразумевается под словом «миссия»?
— Сегодня миссия — это способ выживания Церкви в нецерковном и антицерковном мире, т. е. чем более антицерковно настроено светское, тем больше сознательности требуется от христианина, тем больше он должен знать о своей вере, чтобы твердо в ней стоять и избегать всяких подделок под Православие, избегать сомнений. Для этого надо знать веру и своим знанием делиться с людьми. Поэтому миссия — это не только обращение нецерковных людей, это и способ удержания людей, которые уже пришли в Церковь.
— Как обратить человека в православную веру?
— Обратить-то нетрудно. Трудно его там удержать. Дело в том, что молодой человек должен что-то делать, он не может просто работать подсвечником в храме. Надо придумать для него работу, зону его ответственности, чтобы каждый молодой человек понимал — это мое и от меня что-то зависит в жизни церкви. А тако в большинстве наших храмов число молодых прихожан в точности равняется числу алтарников.
Посмотрите, как действуют сектанты: когда они завербовывают своего нового адепта, они сразу посылают его на какую-то работу, на проповедь. Зачем? Пусть этот неопытный проповедник ошибается, пусть набивает шишки, но зато каждая новая неудача будет заставлять его изучать глубже какую-то тему. А главное — он будет ощущать озвучиваемые им тезисы уже как свои, а не как что-то, что было ему навязано чужим дядей. И в результате у него происходит внутренняя солидаризация с той идеологией, которую он теперь проповедует.
Далеко не все методы сектантской пропаганды нам, естественно, следует заимствовать, но, тем не менее, сама по себе идея того, что молодым людям надо дать возможность для работы в Церкви, вполне здрава. Я могу предложить сегодня такую форму:
Мне кажется, было бы здорово, если бы в наших храмах были возрождены послушания «акалуфов» — людей, стоящих у дверей. Эти молодые люди могли бы попарно дежурить у входа в храм, особенно в такие дни, когда могут зайти захожане (не прихожане, а захожане: алюди, которые только еще прокладывают свою тропиночку в храм). И вот задача этих дежурных молодых людей была бы двоякая.
Первая — обращать внимание на этих зашедших и, не подходя к ним, на расстоянии, издалека, коситься в их сторону для того, чтобы при необходимости защитить их от наших приходских ведьм. Тут надо, конечно, корректно подойти и остановить ту самую костлявую руку, о которой митрополит Кирилл говорил в мае 2002 года на московским съезде молодежи, и сказать: «Простите, матушка! Благословение отца настоятеля, чтобы с новозашедшими в храм общались мы!».
Вторая же задача — задача-максимум — при случае подойти самим и спросить: «Не можем ли мы чем-то помочь, что-то рассказать?».
Я помню свои первые месяцы в Церкви: как я хотел, мечтал, чтобы кто-то ко мне подошел, обратился, что-то рассказал. Сам я не решался людям себя навязывать, тем более, что советские времена были наполнены тотальным страхом прихожан друг перед другом.
