Роль этой темы в СЗБ заслуживает особого внимания.
Отдал дань этому приему (в содержании с той же темой) и Кирилл Туровский. Ср.: «…Исус Христос яко человек распинаем бе и яко бог и солнце помрачи и луну в кровь преложи…»; «яко человек воспив испусти дух, но яко бог землею потрясе…»; «яко человек в ребра прободен бысть, но яко бог завесу перваго закона полъма раздра»; «яко агнець кровь с водою источи…»; «яко человек во гробе положен бысть и яко бог олтарь язычьскыя церкве освяти»; «яко царь стражъми стрегом но яко бог ангельскыми вои бeсовьскым силам в твердыни ада прещаше…» («Слово на Святую Пасху», 185 об., см. Еремин 1957:412).
Одной из мотивировок является отношение к Христу: «(они же нарекоша. / сего лестьца. / и о велизeвуле бесы изгоня/ща» (178а), ср. Матф. XII:24, ХХVІІ:63, и далее: «они же яко / злодeа мучивше кресте при/гвоздиша. сего ради, пріиде / на ны гнeвъ Божіи конечныи… приде бо на землю посети/ть ихъ. и не приаша его… не возлюбиша свeта» (178а–178б) и т. п.
Эта же идея развивалась позже и Кириллом Туровским, вероятно, следовавшим в этом отношении за СЗБ. Ср.:
Добро народа послушьство, емуже языци вeровавше. Сына Божиа познаша. В жидехъ бо чюдеса створи, а языкомъ благодать и спасение дарова; они его показаша, а языци прияша; Израиль отречеся позвавъшаго въ вечную жизнь, а языкы веровавшага в небесное царство въведе… («Слово на вербницу»), ср. еще: Ветхый же закон отинудь обнища… Темь и праздьникъ суботе преста, а недeли благодать дана бысть воскресения ради…
(«Слово в новую неделю»)
и др.
В СЗБ дается и мотивировка необходимости такого хода событий. Ср.:
… къ ним же посла учени//кы своя глаголя. шедъше въ весь / миръ проповедите. евангеліе / всеи твари, да иже веруеть / и креститься спасенъ будетъ. / и шедше научите вся языкы / крестяща я во имя отца и сына / и святаго духа. учяще а блюсти. / вся елика заповeдахъ вамъ. / лепо бо бе благодати и істине на новы люди восіати. не въ/ливають бо по словеси Господню. / вина новааго ученіа благодать/на. въ мехы вет'хы. обетъ/шавъши въ иудестве. / аще ли. то просядутся ме/си и вино пролеется… (179б–180а).
В основе соотношения объемов трех выделяемых частей в I лежит тот же принцип убыстрения–возрастания (восхождения), который определяет и структуру последней трети. Первая треть (168а–175а) относится ко второй (175а–180а) и к третьей (180б–184а) приблизительно как 2:1,5:1.
Обращает на себя внимание тесная связь «неведения» и «гугьнания», аморфной речи, лишенной высших смыслов и неспособной быть средством богообщения. «Гугьнание» лишено разума, значение которого неоднократно подчеркивается в СЗБ («поите разумно», 183б, «свeтъ разума», 181б и т. д.). В этом отношении напрашивается аналогия с учением Иоанна Экзарха о разуме как смысле–значении и глаголе, т. е. слове, как материальной данности, и о преимуществе первого над последним. См. Матхаузерова 1976:33.
И далее, обращаясь к излюбленному приему, когда цитата (из Петра и Фомы) выступает не только как часть данного текста, но и как элемент ритуала, разрывающий на время текст и уводящий слушателя из сферы слова в сферу дела:
ты еси Христосъ Сынъ Бога живааго… Господь нашь и Богъ ты еси… помяни ны Господи / во царствіи своемь (183а).
Основная линия ее (Григорий Назианзин [ср. его «Гимн Христу»] — Константин Философ [ср. его опыты в греческой гимнографии, «Энкомий Григорию», «Проглас», вероятно, принадлежащий ему же] и далее [ср. «Похвалу царю Симеону», вошедшую позже в «Изборник 1073 г.»]) не могла не быть известной Илариону. Во всяком случае очевидна связь СЗБ не только с идеями Константина Философа, но и с многими штампами гимнографической литературы у южных славян.
Ср. начальные части «Повести временных лет» или «Слово о погибели Русской земли», от которого, собственно, только экспозиция и дошла до нас. Разумеется, сюда же относится и «злато слово» Святослава из «Слова о полку Игореве», где подобная схема существенно осложнена. В «Слове о погибели» повторяются и два других важных мотива СЗБ — «исполненность» всей Русской земли, принявшей христианскую веру («…всего еси испольнена землz Руская, о прававерьная вера хр[е]стияньская!») и торжество этой веры над «языками» («отселe до… то все покорено было б[о]гомъ кр[е]стияньскому языку поганьскыя страны»).
Мотивы, усвоенные многовековой традицией — от «Слова» («не худа гнезда шестокрилци…» и др.) до Гоголя и далее. — То, что Владимир «покорилъ подъ ся округьняа страны», что «землю свою онъ пасетъ правдою, мужьствомь же и съмысломъ», что он «единодержець былъ земли своеи», — всё это отсылает к идеальному образу субъекта власти (Вальденберг 1916), как она тогда понималась. То же, что он не только идеальный государь, но и тот, кто способствовал приобщению Руси к христианству, что он, наконец, христолюбец, — завершает портрет «совершенного» правителя, который, кажется, действительно в основном соответствует этим высоким характеристикам.
Ср. далее: «…каково убо спасеніе о/брeте… како бре/мя греховное расыпа… какоя тя / славы и чести сподобилъ есть… колико ты похва/ленъ отъ него имаши быти» (190а–190б).
Ср. еще: «тыже ни закона ни пророкъ почитавъ» (188б). — Тема ви́дения, соприродного вéдению (знанию), играла исключительную роль в той традиции, к которой принадлежал Иларион, хотя видение и не рассматривалось как путь к высшему знанию (ср. ниже о видимом и невидимом). Тем не менее, видеть значит узнать, признать, усвоить себе — и притом в короткий отрезок времени. В этом контексте совершенно неслучайно лейтмотивное многократно повторенное виждь в ответственнейшем месте молитвословного призыва к Владимиру, образующего ядро части II (192б–193б). Видеть всегда важно и нужно, но видеть, когда произошло приобщение благодатной вере, когда вокруг атмосфера процветания, чуда, — знак особого счастливого состояния, дара. Ср. эту же тему в начале «Речи» Моисея Выдубицкого: «Дивна днесь видиста очи наши! Мнози бо преже насъ бывшеи и желаша видити, яже мы видемъ, и не видиша… яже богъ намъ дарова…»
В других вариантах и «послухъ».
Ср. чуть раньше: Константин и Елена — Владимир и Ольга.
Ср., напр., в непосредственной связи с «Похвалой»: «Признаюсь, я во всей нашей словесности, древней и новой, ничего не знаю, что лучше, вернее и живее, с такою правдою исторической, чувством сердечным, прелестью и свежестью выражений и поэтическим колоритом изображало бы нам нашего Владимира Великого, это, по справедливому замечанию народа, действительно красное солнышко Руси. Видно в каждом слове, что говорит человек по собственному наглядному опыту, коротко знакомый с своим любимцем, следивший долго и с любовью за ним, который всматривался и вдумывался в подвиги своего единодержца Русския земли, и когда его не стало, в один раз все долголетние думы и чувства сердца высказал в своей огненной речи, запечатлел в образе, которым этот чудный и святой государь является глазам самого позднего потомства как бы присущим, живым. Так живописуют одни лишь великие художники» (Бодянский 1848:XV).
Тем не менее, некая ориентация на счет слогов, видимо, существовала. Отчасти она вытекает из синтаксического параллелизма, отчасти объясняется некоторыми другими более специальными факторами. Во всяком случае практически тенденция к изосиллабизму может быть обнаружена в целом ряде молитвословных текстов. При этом следует заметить, что в условиях, когда количество слогов в большей части стихов примерно равно и колеблется вокруг некоей постоянной величины, «унификационная» тенденция проявляется, видимо, в том, что «излишки» текста в «длинных» строках могут трактоваться как «висячие», в отношении которых возможна их «переброска» в соседний стих. На основании этого предположения допустимы, может быть, альтернативные варианты членения строк. Так, в приведенном молитвословном отрывке из СЗБ в начальных девяти стихах по Тарановскому распределение слогов по стихам таково: (1) 15, (2) 8, (3) 21, (4) 8, (5) 9, (6) 15, (7) 14, (8) 16, (9) 19. Несомненная диспропорция (как и некоторые другие соображения), возможно, дают основания для предположения об отдельных перегруппировках в составе стихов. В частности, первая часть стиха 3 могла бы быть перенесена в качестве завершения в стих 2, а стих 5 мог бы быть присоединен как вторая часть к стиху 4, т. е.:
1. 1. востани о честнаа главо. / отъ гроба твоего.
2. востани. / оттряси сонъ. неси бо уме/рлъ
3. но спиши. до обьщааго / всемъ востаніа.
4. 4. востани. / неси умерлъ. несть бо ти ле/по умрети.
и т. д. с «подравниванием» количества слогов: (1)15–2(14)– 3(15)–4(17) и т. п. Допустима и разбивка, ориентирующаяся на короткие стихи: «воcтани о честнаа главо. отъ гроба твоего. // востани. оттряси сонъ. // неси бо умерлъ…» и т. п., см. Picchio 1973:314–315. Можно отметить, что вполне оправданно сильноначальное положение "но" (как и некоторых других союзов, особенно "и", продолжающего в этом отношении традицию библейского стиха) и оттеснение "неси" из начального положения в середину стиха (части, вводимые с помощью "неси", выглядят как конструкции «второго» плана, с причинно–объяснительным значением: «встань, отряси сон, ибо (ведь) ты не умер»). Выделенность стиха 9 по количеству слогов (19) не должна вызывать удивления: стих 9 своего рода «пограничный сигнал», отмечающий конец exordium'a и переход к чисто «императивной» части (сходная ситуация с серединным стихом 5 из «Отче наш», кончающимся, как и последний стих 10, каденцией: «Яко на небеси и на земли» [] — 10 слогов при 7 слогах в стихе 4 и 8 слогах в стихе 6). Допустимы, кажется, и некоторые другие перегруппировки в составе молитвословного стихового отрывка в части II.
