Образование действительно может помочь обычным людям справляться с проблемами, порождаемыми научно-техническим прогрессом, но лишь если оно не сводится к тому, о чем говорил Лорд Сноу. Ученые и инженеры создают „знания“, но сами по себе „знания“ ничего не значат, это средства без цели, всего лишь потенциал, незаконченное предложение. Называть „знания“ культурой все равно, что считать фортепиано музыкой. Может ли образование помочь нам закончить предложение, претворить потенциал науки в жизнь на благо человека?
Для этого важнейшей целью образования должна стать передача системы ценностей, понимания смысла жизни. Конечно, передача технических знаний тоже важна, но имеет уже второстепенное значение. Очевидно, было бы верхом безрассудства наделять людей огромной властью, даже не позаботившись о том, чтобы они могли разумно ею пользоваться. Сегодня, без сомнения, человечество находится в смертельной опасности, и не потому, что ему не хватает научных и технических знаний, а потому, что используются они в целях разрушения, без мудрости. Образование сможет решить наши проблемы лишь в том случае, если поможет человеку набраться мудрости.
По-моему, суть образования в передаче системы ценностей, но ценности вряд ли помогут в выборе жизненного пути, если они не восприняты нами и не стали, так сказать, частью нашего духовного облика. Система ценностей — это не просто предписания и догмы; система ценностей — это „цветное стеклышко“, сквозь которое мы смотрим на мир, это инструмент, при помощи которого мы мыслим и чувствуем, интерпретируем и ощущаем происходящее. При помощи чего мы думаем? При помощи мыслей. Наш разум вовсе не пуст, он не tabula rasa. Мы способны мыслить, лишь когда ум уже наполнен всякого рода мыслями, при помощи которых можно думать. В детстве и юности, еще до того, как сознательный ум начинает играть роль фильтра и привратника, в него беспрепятственно проникает огромное количество представлений и идей. В эти годы мы получаем в наследство множество различных мыслей, постулатов, теорий и пр. Лишь спустя немало лет мы постепенно научимся разбираться в нашем наследстве.
Прежде всего, мы наследуем язык. В каждом слове заложена мысль. Если в детстве мы выучили английский язык, то представления, заложенные в наш ум этим языком, существенно отличаются от представлений, закладываемых китайским, русским, немецким или даже американским языками. За словами следуют правила объединения слов в предложения — грамматика любого языка представляет еще один набор представлений. Изучение грамматики настолько зачаровало некоторых современных философов, что, по их мнению, всю философию можно было бы свести к изучению грамматики.
Представления, являющиеся результатом размышлений и наблюдений, привлекали особое внимание философов и не только. Однако в последнее время их изучению стали уделять слишком мало внимания. Поверхностные представления еще можно изменить на основе опыта и посредством сознательного размышления, но изменить фундаментальные, всеобъемлющие или тонкие представления очень сложно. Более того, порою невозможно даже осознать их существования, ибо они являются инструментами, а не результатом нашего мышления. Это сравнимо со зрением: наш глаз может видеть окружающий мир, но увидеть инструмент зрения, то есть сам глаз, практически невозможно. И даже когда мы осознаем существование инструментов мышления — заложенных в наше сознание представлений, критически оценить их на основе обычного опыта зачастую невозможно.
Порой мы замечаем более или менее глубоко укоренившиеся представления в умах других людей — мысли, которыми они мыслят, даже не замечая этого. Мы называем такие мысли предрассудками, что очень логично, ибо они проникли в ум и вовсе не являются результатом рассуждения. Но слово „предрассудок“ имеет негативный оттенок и означает представление, считающееся явно ошибочным всеми окружающими, кроме самого носителя предрассудка. Однако большинство представлений, являющихся инструментами мышления, нельзя назвать ошибочными. К некоторым из них, например, тем, что встроены в слова и грамматику, понятия истинности и ложности неприменимы в принципе; другие же являются не явными предрассудками, а результатами рассуждения; третьи — молчаливые допущения или предположения — вообще распознать очень сложно.
Мы мыслим при помощи представлений, а то, что мы называем мышлением, обычно является процессом „фильтрации“ ситуации или факта через уже сформированные представления. Во время размышления, скажем, о политической обстановке в стране, мы более или менее систематично рассматриваем эту обстановку с позиций наших политических представлений и пытаемся „разобраться“ в ней посредством своих представлений. И так везде. Некоторые представления входят в систему наших ценностей, то есть мы оцениваем ситуацию в свете наших представлений о добре и зле.
Очевидно, наше восприятие мира в очень большой степени зависит от представлений, которыми заполнены наши головы. Если представления преимущественно недалекие, слабые, поверхностные и запутанные, то жизнь будет казаться скучной, неинтересной, никчемной и хаотичной. И тогда нас охватывает просто невыносимое чувство пустоты. А вакуум разума с легкостью заполняется какой-нибудь большой, фантастичной идеей — политической или любой другой — которая вдруг чудесным образом все разъясняет и придает значение и цель существованию. Стоит ли говорить, что здесь кроется одна из величайших опасностей нашего времени.
В образовании, как правило, важно не просто обучение, знание фактов и не просто развлечение. Может, человек и сам не уверен, что именно он желает найти, но думаю, на самом деле он ищет представления, помогающие понять смысл мира и его собственной жизни. Если человеку понятен смысл происходящего, то он чувствует к этому сопричастность, если же происходящее бессмысленно, то ничего, кроме отчуждения и страха, оно не вызывает. „Ну что же это такое?!“ — то и дело говорят люди в бессильном протесте против бессмысленности окружающего мира. Если разум не принес с собой в мир набор инструментов мышления — мощных представлений, мир предстает перед ним как хаос, масса бессвязных феноменов и бессмысленных явлений. Такой человек похож на путешественника, вдруг оказавшегося в незнакомом краю без всяких признаков цивилизации, без карты и без каких бы то ни было ориентиров. Для него все бессмысленно, необъяснимо, неинтересно; он не может ни в чем разобраться.
Вся традиционная философия — это попытка создать упорядоченную систему представлений, инструментов понимания мира. По словам профессора Куна „в представлении греков философия — это попытка человеческого ума разобраться в системе знаков и символов и, таким образом, определить место человека в мире как всеобъемлющем порядке“. Классическая христианская культура позднего Средневековья давала человеку полную и удивительно целостную систему распознавания знаков, то есть систему жизненно важных представлений, рисующих детальное понимание вселенной, человека, и его места во вселенной. Однако эта система была разрушена, что привело к замешательству и отчуждению, необычайно ярко описанному Кьеркегором в середине прошлого века:
Кто-то тыкает пальцем в почву и по ее запаху определяет место, где он оказался. Я тыкаю пальцем в существование — оно ничем не пахнет. Где я? Кто я? Как я здесь очутился? Что это за мир? Что он значит? Кто заманил меня в это место и бросил одного?.. Как я пришел в этот мир? Почему у меня не спросили… и вот я стою среди таких же, как я, будто меня купил похититель, продавец душ. Откуда у меня интерес к этой большой игре, что называется реальностью? Почему я должен этим интересоваться? Разве у меня нет выбора? И если я обязан участвовать в ней, то где режиссер? Кому я могу пожаловаться?
Может, режиссера вообще не существует. По утверждению Бертрана Рассела, вселенная — просто „результат случайного соединения атомов“, а научные теории, ведущие к такому заключению, „если и не абсолютно бесспорны, то настолько близки к истине, что любая философская система, их отвергающая, обречена… Безысходное отчаяние — теперь единственный удел человеческой души“. Астроном сэр Фред Хойл говорит о „поистине ужасном положении, в котором мы оказались. Вот мы живем в этой фантастической вселенной без малейшего представления о том, имеет ли наше существование хоть какой-то смысл“.
Из отчуждения рождается одиночество и отчаяние, „встреча с пустотой“, цинизм, пустая болтовня, которыми грешит большая часть экзистенциальной философии и современной литературы. Или отчуждение, как я отметил выше, обращается в ярое служение фантастическому учению, которое, хоть и чудовищно упрощает реальность, но все же дает ответы на все вопросы. Итак, в чем же причина отчуждения? Вроде бы все прекрасно: наука празднует громкий триумф, власть человека над природой тверда и непоколебима, а технический прогресс идет по миру семимильными шагами. Вряд ли отчаяние религиозных мыслителей вроде Кьеркегора и таких ведущих математиков и ученых, как Рассел и Хойл, было вызвано недостатком технических знаний. Мы умеем делать очень многое, но знаем ли мы, что и зачем делать? Ортега-и-Гассет говорил об этом коротко и ясно: „На человеческом уровне бытия мы не можем жить без представлений. От них зависят наши действия. Жизнь — это постоянный выбор между разными действиями“. Что же тогда образование? Это передача идей, позволяющих человеку делать выбор или, по словам Ортеги, „вести жизнь, которая все же немного больше, чем бессмысленная трагедия или презрение к самому себе“.
