Когда я говорю это о человеке, я не говорю о человеке как об абстракции. Всякий раз как я говорю «человек», я имею в виду вас. Мой человек конкретен, не абстрактен, мой человек не концепция, это вы. И это тот образ жизни, которым вы проживаете многие жизни, живя мертвой жизнью. Вот почему вы такие скучающие, скучающие до самого основания, такие уставшие, уставшие от жизни. Тысячу и один раз вы думали о самоубийстве, чтобы прекратить весь этот вздор, но даже этого вы не можете сделать. Даже это невозможно, потому что в вас всегда остается подозрение, что в жизни останется многое, что вы упустите. Где-то в самой глубине, в самой сердцевине сердца вы знаете, что это не настоящая жизнь, которой вы живете.
Возможность следует за вами как тень. Вы можете сократить эту возможность до понятия рая, седьмого неба, или мокши, но они не что иное как возможность вам быть действительно живым. Если вы живете таким образом, все в вашей жизни будет извращено. Вы смотрите, но в ваших глазах слезы, и тогда ваши глаза затуманены. Вы смотрите, но ваши глаза заполнены мыслями, тогда ясность не видна. Тогда вмешиваются ваши мысли. Если вы смотрите и ваши глаза окружены предрассудками, эти предрассудки становятся барьером: вы смотрите, но ничего не видите.
Вы слушаете меня, но я знаю, что вы редко меня слышите. Очень редок тот момент, когда в вас возникает понимание моих слов. Напротив, вы продолжаете меня слушать, но это очень скучно, в этом нет накала, нет биения сущности. Слова продолжают попадать в ваш слух, но ничто не меняется в вас, они не проникают в вас. Вы не уделяете им свое внимание, они только оседлали ваше внимание и сознание, но не проникли внутрь. Вы просто слушаете их, слушаете так, словно вы во сне и кто-то говорит. Вы слушаете так, будто вы мертвы.
Мне бы хотелось рассказать вам анекдот, который произошел в жизни одного суфийского мистика. Этот человек не был известным. Он вел жизнь совершенного чужака в этом мире. Он и был известен как «чужой», потому что никто не знал его имени, и он никому не говорил, откуда он пришел, куда он шел, кто он. Он странствовал из города в город, и люди воспринимали его как «чужого», ни на кого не похожего, с оригинальным лицом, на котором не было маски.
Он пришел умереть в маленький городок, где проживал Джалалутдин Руми; он пришел туда умирать из-за Джалалутдина Руми. Когда он умер, потребовалось провести формальности: перед тем как хоронить, человека надо формально вымыть, поэтому позвали профессионального банщика. Он обмывал тело святого, и когда дошел до интимных частей тела святого, вдруг мертвое тело как бы ожило и схватило банщика за руку мертвой хваткой.
Конечно, банщик испугался до смерти: мертвое тело схватило его за руку. Он стал кричать, вопить, сбежались люди. Они пытались освободить руку банщика, но хватка мертвеца была такой крепкой, что оказалось невозможным освободить банщика из этой хватки. Тогда кто-то вспомнил и сказал: «Лучше позвать Джалалутдина Руми, он кое-что знает». Собрался весь город, и Джалалутдин Руми пришел. Он пошептал на ухо мертвецу: «Он профессиональный банщик, он не знает состояния вашей сути, он не знает, кто вы. Простите его за его греховный поступок». Кулак немедленно разжался.
Суфии рассказывали об этой истории сотни лет. Что случилось в тот миг? Я не знаю, правда это или нет, и это не имеет значения, — история прекрасна и сообщает о том, что сознательный человек жив, даже будучи мертвым. Вот какое значение видится мне. Человек нечуткий и несознательный мертв, даже будучи живым, то мертвое тело не было мертво, а ваши живые тела — не живы.
Жизнь подразумевает напряженность жизни. Вы живете так разреженно, так рассредоточенно, так расплывчато, что никогда не сможете узнать, что такое жизнь. Потом вы начинаете делать одну вещь постоянно, и это будет непонимание; все ваше понимание будет непониманием.
Ко мне пришел один человек. Он рассказывал о своем Мастере: «Этот человек очень скромный. Однажды он даже коснулся моих ног. Он такой скромный и такой простой».
Я рассказал этому человеку историю. Как-то раз кто-то спросил суфийского мистика Джунанда — было известно, что Джунанд прожил почти со всеми Мастерами того времени, пока он учился, искал, исследовал, — как он узнал, что все те Мастера были настоящими, потому что на одного настоящего была тысяча шарлатанов. У него была способность сразу оценить, кто был настоящим, и он всегда избегал шарлатанов и шел к настоящему.
Когда он сам стал просветленным, кто-то сказал: «Одна вещь осталась для нас загадкой. Как вы узнавали, когда вы сами еще не были просветленным? Какой у вас был критерий? Вы почти всегда правы. Какой у вас прием? Вы интуитивно узнаете или у вас есть какой-нибудь метод?»
Джунанд сказал: «У меня есть для этого метод. Я иду к человеку, о котором известно, что он Мастер и становлюсь очень застенчивым, очень самоуничижительным, я омываю его ноги слезами, текущими из моих глаз, падаю на землю; я себя полностью уничижаю и потом смотрю, что будет. Если видя мою застенчивость, человек становится высокомерным, властным, я бегу от него как от чумы. Я бегу от него как можно быстрее».
Вопрошающий спросил: «А если человек не становится властным и надменным, что тогда?» Джунанд сказал: «Если самоуничижаясь, я видел, что другой человек, Мастер, тоже начинал самоуничижаться, становился застенчивым, когда я касался его ног, он касался моих ног, тогда я тоже убегал как можно быстрее».
Вопрошающий еще больше смутился и сказал: «Я пришел разрешить проблему. Вы ее еще более затруднили. Оба раза вы убегали? Когда же вы оставались? Как должен реагировать Мастер?» Джунанд сказал: «Он вообще не должен реагировать. Уничижен ли я или нет, он должен оставаться собой. Если он стал надменным, это была его реакция — видя застенчивого человека, он захотел властвовать над ним. Если он сам становится застенчивым, это означает, что, видя застенчивого человека, он начинает соревноваться, он хочет доказать, что он застенчивее меня.
Это тоже высокомерие, очень утонченное, но тоже эго. Оно говорит: «Ты не можешь доказать, что ты застенчивее меня». Поэтому он сам начинал самоуничижаться».
Я убегал от двух типов людей и оставался с тем, кто просто смотрел на меня и оставался собой, кто не реагировал. Он достиг уравновешенности, равновесия, то что индусы называют ститх-прагия, человек, чей внутренний огонь осознания не колышется, у кого внутри плещут волны. Он не реагирует, не думает реагировать, ему все равно, что бы вы ни делали. Вы никаким способом не можете обеспокоить его. С таким человеком я оставался».
Поэтому я сказал человеку, который говорил, что его Мастер был таким самоуничижительным, что когда он касался ног Мастера, Мастер тоже касался его ног; я сказал ему: «Пойди опять, но на этот раз не касайся его ног, а веди себя высокомерно и говори с ним так, будто ты выше его». Он сказал: «Это будет трудно. Я очень много лет ему предан». Я сказал: «Не беспокойся, тебе нужно попробовать это сделать. Тебе все станет ясно, и тогда ты опять придешь ко мне».
Он ушел и пришел обратно как раз через неделю и сказал: «Все изменилось. Когда я не трогал его ног, он не трогал моих и посмотрел на меня с таким осуждением, что казалось, будь это возможно, он вышвырнул бы меня в седьмой круг ада. А когда я вел себя высокомерно и стал говорить так, будто знаю больше него, он приказал ученикам вышвырнуть меня. Меня вышвырнули». Я спросил его: «Что ты теперь скажешь?»
Когда ты идешь к человеку, если он ведет себя в соответствии с твоими представлениями, это вводит в заблуждение; если он не ведет себя в соответствии с твоими представлениями, это тоже вводит в заблуждение. У вас навязчивые идеи. Они не позволяют вам понять. У вас есть формулы, а понимающий человек не имеет при себе формул и живет в данный момент, живет свободно. Помните это: он живет в этот момент, живет спонтанно и не следует никаким идеологиям. Идеологии существуют для дураков, тупиц, которые не чутки. Они заменители осознания.
Оттого что вы слепы, что вы не понимаете, вам предлагаются некоторые заменители, чтобы регулировать вашу жизнь и упорядочить ее. Если вы понимаете, вы отбросите прочь все эти суррогаты, потому что у вас есть истина, вы живете с сознанием.
Но как вы можете понять человека, который свободен? Вы рабы, так или иначе рабы, даже если восстаете против того что вы рабы, — восставшие рабы, но все же рабы. Как вы в своем рабстве можете понять свободного человека? Рабство окружает вас как дым, как ширма, и через это рабство вы смотрите на свободного человека. Что бы вы ни увидели будет неверно вами понято. Что бы вы ни поняли, никогда не будет вами понято, пока ваши глаза полностью не очистятся от дыма, от идеологии, от всех навязчивых идей, образов, теорий, концепций. Пока вы не придете к свободному человеку с непосредственной сущностью — конечно, чуткие, но без идей, без умствования — только тогда вы можете судить.
