Потом старик соседа спросил:
— В какую книгу ты взоры свой углубил?
— Это — диван[22] Абу Убады[23], — ответил ему сосед. — В нем высот совершенства достиг поэт.
— Какие же бейты[24] тебя восхитили?
— Вот они — строки, что сердце пленили:
Лепестки белых роз или влажно сверкающий град?
Нет! Улыбка ее: дивных перлов сияющий ряд!
Какое яркое сравнение! Слова, достойные восхищения!
Старик воскликнул:
— До предела поэзия оскудела! Ты ведь опухоль за жир принимаешь и холодные уголья раздуваешь. Вот я прочту стихи, и ты скажешь «Ах!», услышав в них все о красивых зубах.
И старик продекламировал:
Отдаю я всю жизнь за уста, что смеются пленительно,
И за белые зубы — сверкают они ослепительно!
Не равны им по блеску ни жемчуг морской удивительный,
Ни прозрачные градины — дар облаков изумительный!
Лепестки белых роз — благовоние их восхитительно…
Несравнимо оно с ароматом тех уст упоительных!
Стихами слушатели насладились, совершенству их подивились и попросили их повторить, чтоб наизусть затвердить. И стали спрашивать, кто сочинил стихотворение это — из старых он или из новых поэтов. Старик ответил:
— Истину недостойно скрывать, правду следует знать: ваш нынешний собеседник — этих строк сочинитель. Свидетелем мне Аллах, судеб людских вершитель.
Такое утверждение вызвало в людях сомнение. Все молчали, но старик угадал, что́ каждый из них в мыслях своих скрывал, тогда он молвил, слова осуждения опережая, предметом насмешек быть не желая:
— О знатоки поэтических фраз! Не всегда ошибку воспримешь на глаз. Меж тем подозрение есть прегрешение, основание должно быть у решения. Плавлением драгоценный металл проверяется, проверкой сомнение устраняется. Людям известно с давних пор, что испытанье приносит мужу либо почесть, либо позор. Если хотите — меня проверьте, глубину тайников души измерьте.
Тут один собеседник поспешил сказать:
— Я знаю бейт красоты несравненной и прелести необыкновенной. Усладу он сердцу дает и уму — сочини подобный ему!
Жемчуг[25] пролился из ока-нарцисса на алую розу градом,
Сжала она виноградину-пальчик своим белоснежным градом.
Не успел читавший и рта закрыть, как старик уже начал свои стихи говорить:
Ярко-красной чадрою свое лицо стыдливо она прикрыла —
Молодой луны серебристый свет пурпурным закатом скрыла.
Но я умолял — и луны уголок гурия приоткрыла
И свой быстрый взгляд — ароматный кинжал — в сердце мое вонзила!
Люди находчивости старика подивились, от всех подозрений освободились и, не в силах сдержать восхищение, выказали ему уважение. А старик сказал, помолчав мгновение:
— Вот вам еще два бейта других — послушайте их:
Красавица в горести кончик банана рядами жемчужин кусала,
В одеждах печали недвижно стояла — разлуки пора наступала.
А черная ночь на прелестный день предзакатные тени бросала.
И сумрак и свет несла гибкая ветвь, что в безмолвии трепетала[26].
Поэта по достоинству тут оценили, ливень стихов его восхвалили, почли общение с ним за честь, столько одежд старику надарили, что и не счесть!
Продолжал рассказчик историю так:
— Когда я ощутил полыханье его огня, воспоминания охватили меня. На пришельца я взгляд свой устремил и узнал того в нем, кого любил! Черты Абу Зейда я в нем разглядел, но как серуджиец-мудрец поседел!
С великой удачей себя я поздравил, стопы свои к Абу Зейду направил. Поцеловал я руку его и спросил:
— Какой злой ветер тебя носил? Борода была, как ночь, черна, отчего теперь серебрится она? Ведь я тебя, шейх, еле узнал!
В ответ он такие стихи сказал:
Тяжелою поступью время идет
И властно людей за собою ведет.
Сегодня к богатству тебя приведет,
А завтра низринет, в могилу сведет.
Обманчивым блеском не будь ослеплен —
Везенье берет бесталанных в полон.
Не сетуй, что злою судьбой обделен,
Терпеть научись — и ты будешь спасен!
Не злато еще золотая руда —
Разумным не станешь без мук и труда!
И пошел старик, унося с собой нашу любовь и сердечный покой.
Перевод В. Борисова
Макама о двух динарах[27]
(третья)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Собрало нас с друзьями веселье, словно жемчужины в ожерелье. И беседы нашей огниво сыпало искры без перерыва. Не разжигая пламени спора, сучили мы нити разговора, вспоминали стихи и рассказы, веселые шутки и проказы. И вдруг перед нами — чужой, оборванный и хромой. Говорит:
— О несравненно драгоценные, неизменно блаженные! Пусть усладою будет ваше житье и сладостным — утреннее питье. Взгляните: имел я товарищей, был тороват, славил бога и был богат, владел деревьями и деревнями, одаривал щедрыми дарами. Но вот одолели меня превратности, оседлали меня неприятности, черные беды чредою ко мне вошли, искры злобной зависти обожгли, так что ладони мои обеднели, жилище и двор оскудели, иссякли источники благ земных, иссохла земля в полях моих, распался дружеский круг, и ложе каменным стало вдруг.
Пошли измены и перемены, рыданье родных услышали стены. И привязь пустая — нету коня; кто завидовал мне — стал жалеть меня. Пропало, богатство, погибло добро — скот, и золото, и серебро. Плакал даже недруг злорадный — даже он моим бедам не рад был.
Так судьба, ко мне беспощадная, и бедность нещадная белым сделали черный висок, и в горле застрял кусок. Стали мне обувью мозоли, страсти ушли поневоле, голодовка тело мне изнурила, бессонница веки мне насурмила. На стоянке теперь я не жгу огней, боясь привлечь незваных гостей. От колючек за мною кровавый след; я стараюсь забыть, как сидел в седле; жду с нетерпеньем урочного дня, когда смерть заберет меня.
Где же он — мой утешитель, где он — благородный целитель? Клянусь тем, кто земную мне жизнь подарил и с племенем Кайлы[28] породнил, — навек я с нуждой побратался, в ночи без приюта остался!
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Пожалел я тут бедного старика, но подумал: «Откуда течет красноречья река?» Я вынул для искушенья динар, горевший на солнце, как жар, краснобаю его показал и сказал:
— Если эту монету в стихах прославишь, в свой карман ты ее отправишь.
И тут же стихи полились в ответ — а в них ни слова чужого нет:
Как славен он! Сверкая желтизной,
Из края в край обходит мир земной!
Чеканка на челе таит секрет
Его бессмертной славы под луной.
Залог победы, как он людям люб,
Он мнится всем сияющей звездой,
И, словно из людских сердец отлит,
Пылает диск динара золотой.
Владельцу звон его судит успех,
Кто одинок, тому он брат родной.
Найдешь ли где помощника верней?
Эмиру власть дана его рукой,
Владыка без него — ничтожный раб,
Беду сомнет атакой он одной.
Низвел с небес он столько полных лун,
И пленников, застигнутых бедой,
Он столько раз у смерти выкупал,
И уголь гнева засыпал золой.
Клянусь Творцом, создателем земли, —
Когда б не страх, что будет грех большой,
Сказал бы: в мире силы нет другой!
Так закончив, он руку протянул и мне хитро подмигнул:
— Благородный слов назад не берет: коли гром прогремел, то и дождь польет!
Я бросил ему золотую монету — достойную плату за оду эту. Он сунул динар себе в рот, молвил:
— Пусть Аллах его бережет!
И стал подбирать полы одежд, готовясь в путь, вновь полный надежд. Но тут моей щедрости разгорелся пожар: я вынул еще динар и сказал:
— Меня опьянил твоего красноречия пыл. Эта монета тоже будет твоей, но не хвалу, а хулу спой ты ей.
Едва я договорить успел, как старик такие стихи запел:
Будь проклят он, обманщик и хитрец,
Двуликий лицемер и ловкий лжец.
В предательском обличий двойном —
Жених убранством, желтый, как мертвец!
О, если бы не страсть людей к нему,
На них бы так не гневался Творец,
И руку вору не рубил палач,
И бедняком не помыкал подлец,
И должника не мучил кредитор,
При виде гостя не дрожал скупец,
Завистник взором не губил людей…
Когда ж настанет злу его конец?!
Он ускользнуть готов, как беглый раб,
Кто на него надеется — слепец.
Хвала тому, кто отшвырнет его
Без жалости, без страха, как мудрец,
И скажет твердо: сгинь ты наконец!
Я промолвил:
— Ливень обилен твой!
