Перевод С. Болотина и Т. Сикорской
Я зарою свой меч ж щит
Там, где ручей журчит.
Я зарою свой меч и щит
Там, где ручей журчит, —
Не хочу больше воевать!
Я не желаю воевать,
Мне надоело воевать,
И я не буду воевать!
Нет, не хочу я воевать,
И не пойду я воевать —
Войны не нужно мне
опять!
Я зарою свой самолет
Там, где река течет.
Я зарою свой самолет
Там, где река течет, —
Не хочу больше воевать!
Я зарою стальной линкор
Между высоких гор.
Я зарою стальной линкор
Между высоких гор, —
Не хочу я больше воевать!
Я убит, я уничтожен,
я хожу совсем больной:
та, что мне всего дороже,
стать не хочет мне женой!
Стать не хочет мне женою,
хоть в меня и влюблена,
потому, что я индеец
и что белая она.
Я навек с тобой
прощаюсь,
о любимая моя!
Я забыть тебя стараюсь,
только как, не знаю я!
Светлокосая девчонка
раз пришла в пуэбло
к нам.
Что нельзя в нее
влюбляться,
понимал я это сам,
но немедленно влюбился
и гулял повсюду с ней,
и притом еще гордился,
что в селе я всех длинней!
Я сжимал ей руку нежно,
причинить боялся боль.
Так, должно быть,
с королевой
обращается король.
И она со мной шутила,
научила пить меня,
так что я теперь без виски
не могу прожить и дня!
А когда пришла
проститься,
уезжая навсегда,
говорила мне, что любит,
что не хочет мне вреда,
что ей жаль, что я индеец,
что я кожею не бел…
И ушла она навеки,
я же смерти захотел.
Белой девушки любимец,
я, индейский парень, был
вроде комнатной собачки,
я недолго был ей мил,
а теперь я возвратился
вновь к народу моему,
все добры ко мне, но
пью я
и, что делать, не пойму.
Я навек с тобой прощаюсь,
о любимая моя!
Я забыть тебя стараюсь,
только как, не знаю я!
Сто лет назад в стране у нас
война гражданская велась,
и вот настал победы час
тому назад сто лет.
Сказали нам в конце войны,
что негры с белыми равны,
что мы свободные сыны
одной большой страны.
И вот прошло с тех пор сто лет,
но нам свободы нет как нет.
Каких добились мы побед
за сотню с лишним лет?
Что взяли мы за сотню лет?
Что знали мы за сотню лет,
хоть ждали мы уж сотню лет
хотя прошло сто лет?
Мы знаем — через сотню лет
на всех прольется солнца свет,
и будет каждый им согрет
еще через сто лет.
Навстречу новым временам
шагать и внукам и сынам,
но слишком поздно будет нам…
Зачем же ждать сто лет?
Переводы С. Болотина
В число любимцев американской молодежи вошли авторы–исполнители старшего поколения — Элизабет Коттон и Мальвина Рейнольдс, а также необычайно одаренный молодой поэт, писатель и музыкант Ричард Фаринья, погибший в самом начале своего творческого пути.
Одно из самых интересных явлений в новейшем музыкально–поэтическом фольклоре США связано с процессами взаимодействия англосаксонской и афро–американской традиций. В 60–х годах среди черных, подобно взрыву, вспыхнуло стихийное стремление защищать, хранить и развивать духовную самобытность, искусство, обычаи и привычки, так или иначе связанные с африканской традицией.
В дни негритянских волнений, вслед за убийством негритянского лидера Мартина Лютера Кинга, над всей Америкой разносилась пламенная песня–речь Джеймса Брауна, известного автора и исполнителя блюзов, начинавшаяся словами: «Скажи во весь голос: я череп и горд!»
К этим же годам относятся и выступления в защиту своих прав индейского народа. Индианка по происхождению Баффи Сейнт Мери стала известной исполнительницей песен, в которых говорилось о тех временах, «когда мы головы держали высоко», о том, что «прошлое растоптано».
Поезд, поезд, вдаль лети!
Днем и ночью я в пути,
но в какой я еду край,
никому не открывай!
Мчись, товарный,
вдоль равнин,
здесь в вагоне я один,
вижу только огоньки,
слышу ветер да гудки.
Если в вольный край пути
не удастся мне найти,
я один умру в тоске
от любимой вдалеке.
Ты меня в земле сырой
под каштанами зарой,
чтобы поезда гудок
на заре я слышать мог!
Перевод Т. Сикорской
Нехорошо стоять в пикете,
Нехорошо — в тюремной клетке.
Наверно, есть пути иные,
Но там удачи тоже редки.
«Нехорошо» — твои слова:
Ты скажешь раз, ты скажешь два…
Но коль цена свободы такова, —
Пусть будет так.
Нехорошо громить лавчонки,
Спать на полу, а не в постели,
Кричать о правде и свободе
В универмаге и в отеле.
«Нехорошо» — твои слова.
Ты скажешь раз, ты скажешь два…
Но коль цена свободы такова, —
Пусть будет так.
Пытались мы договориться,
Мы выставляли загражденья,
Но мистер Чарли[11] нас не слушал,
А может, глух он от рожденья.
С ним — бесполезны все слова,
С ним дело выгорит едва.
Но раз цена свободы такова, —
Пусть будет так.
Детей крадут в каком‑то штате,
В другом стреляют в спину негру.
Ты говоришь, что это плохо, —
Но разве ты при этом не был?
Как мышь молчал. Не раз, не два.
А вот теперь нашел слова.
Но коль цена свободы такова, —
Пусть будет так.
Нехорошо стоять в пикете,
Нехорошо — в тюремной клетке.
Наверно, есть пути иные,
Но там удачи тоже редки.
«Нехорошо» — твои слова.
Ты скажешь раз, ты скажешь два...
Да, ты, дружище, голова,
Но раз цена свободы такова, —
Пусть будет так.
Перевод В. Викторова
ЧТО ОНИ СДЕЛАЛИ С ДОЖДЕМ?
Дождичек падает,
сердце нам радует —
мы ведь давно его ждем!
Травы веселые
подняли головы...
Что же случилось
с дождем?
Ветром повеяло, тучу рассеяло,
дым разостлался кругом.
Что ж они сделали,
что ж они сделали
с этим невинным дождем?
Листья промокшие,
травы поблекшие —
все сожжено, как огнем...
Ласковый, вкрадчивый
дождичек крапает —
что происходит с дождем?
Мальчик, что кружится
летом по лужицам, — где он?
Не слышно о нем!
Некому ножками
топать дорожками,
песенку петь под дождем…
Жгут землю голую
капли тяжелые…
Где же ответ мы найдем,
что они сделали,
что они сделали
с этим веселым дождем?
С далеких звезд
земля едва видна,
как детский мяч она.
На ней морей узор
и цепи темных гор…
С далеких звезд
земля едва видна…
Зачем же людям там
нужна
кровавая война?
Их жизнь лишь миг!
Так не должны ль они
беречь все дни свои
и песнями любви
наполнить солнечные дни!
С далеких звезд
земля едва видна,
как детский мяч, она
мала,
но сердцу так мила!
Переводы С. Болотина и Т. Сикорской
