лучший способ как-то выразить все свои юношеские чувства?
Я вспомнила одного человека, которого выпустили после сорока трех лет в камере смертников, и он сказал, что самое лучшее на воле — это петь в душе, где ты можешь сам регулировать воду. Он сказал: «Захочу — буду петь оперу под кипятком».
Еще был человек, которого выпустили после сорока лет, в инвалидном кресле. Он сказал в новостях: «Я не думаю о потерянном времени, потому что знаете что: время по любому не течет назад. Все, что есть у меня впереди, все — мое, как и у вас». Его пригласили на Кэмден-ярдс [90] и подняли на ноги, чтобы он мог почувствовать траву босыми ногами.
После спектакля я вернулась к Фрэн и Энн выпить пива, и мы засиделись.
Фрэн показала мне новостное видео, записанное тем утром: Эми Марч стоит перед тюрьмой штата, лицо изможденное, но взгляд непреклонный. Она говорит:
— Наша победа в том, что Омар теперь знает, сколько людей верят ему. Он сказал мне, что благодарен нам за это — за то, что все больше людей понимают, что он невиновен, и будут продолжать бороться за его свободу. Он готов к новым битвам. Не забывайте, что он спортсмен: он знает, что такое выносливость.
Пока я смотрела это, Фрэн стала массировать мне плечи и сказала:
— Значит, запрягаемся по новой?
Глупо было с моей стороны желать Омару еще нескольких часов надежды, но с чем еще он жил все это время, как не с надеждой в самом чистом, неразбавленном виде? По сравнению с ним я ничего не знала о надежде.
Мальчики захотели показать мне свои навыки ниндзя на заднем дворе, и я рада, что у меня хватило дури попробовать тарзанку.
Я решила отставить пиво, пока мы с Фрэн не выполним, что собирались. Я хотела быть трезвой для этого.
Я не собиралась обходить вдоль и поперек весь кампус: я прекрасно все помнила с тех пор, как была здесь в 2018 году. Так что я прошла по Северному мосту, вернулась по Среднему, а затем дошла до середины Южного, где остановилась и села, свесив ноги из-под нижнего поручня. На ветвях деревьев только-только распустились нежнейшие, малейшие листочки, желтовато-зеленые, но внизу лесная подстилка уже цвела пышным цветом — мох, побеги и вьюнки, несколько фиалок и первоцветов, — а маленький ручей на дне оврага легко журчал, вероятно, талой горной водой.
Я думала о Карлотте. Как знать, помните ли вы ее. Может, помните, что была такая колючка, к которой не подкатишь. А может, она для вас просто белый шум, как и все, что не касается ваших наваждений. Так или иначе, для меня дружба с ней значила бесконечно много.
Чего я еще вам не сказала, с чем еще толком не свыклась, так это что я приехала в Грэнби, чтобы мы с Фрэн могли высыпать восьмую часть праха Карлотты в Тигровую Плеть. Карлотта этого хотела. Она любила это место.
На мосту я снова сказала себе, что это уже произошло, что мы потеряли ее целых три недели назад. Я пока гнала от себя мысли о ее детях, но я представила, что она теперь рядом со мной, что она свободна находиться, где захочет. Ей было сорок пять. Теперь ей снова стало семнадцать. Не в том ужасном смысле, как с Талией: вспоминать Талию в семнадцать все равно что вспоминать кого-то на краю обрыва. А представлять молодой Карлотту — это представлять ее парящей в небе, когда весь мир как на ладони. Девушкой, живущей не столько на том свете, сколько до начала времени.
Я вспомнила, как весной третьего курса Карлотта с Фрэн решили сделать мне сюрприз, когда я участвовала в гребле по Хусатонику в Кенте. Я услышала, как Фрэн на берегу радостно скандировала мое имя, а Карлотта развернулась и показала мне задницу. Я рассмеялась и чуть не сбилась с ритма, но я обожала ее за это.
И это воспоминание воскресило другое — может, в тот же день, а может, позже, — как на последнем отрезке реки я увидела бегущего вдоль берега Омара, который поехал с нами, чтобы бинтовать нас и прикладывать лед к суставам. Вода была бурой от талого снега, и две старшекурсницы отсутствовали из-за гриппа, поэтому на корме впервые оказалась напуганная второкурсница, и гребли мы хуже некуда. Даже на третье место нечего было рассчитывать, но Омар решил, что мы соревнуемся с ним. Он дал нам обойти себя и продолжил бежать за нами, не отставая, и хотя мы плыли так медленно, что он наверняка мог обогнать нас, он этого не делал — как только он замечал, что мы на пределе сил боремся с течением, он сбавлял ход, притворяясь, что запыхался. За пять ярдов до финиша он остановился и согнулся пополам, словно не мог больше сделать ни шагу, — в этом было столько дурашливой расточительной доброты.
Даже не знаю, почему, несмотря на свинцовую тяжесть, опустившуюся мне на плечи вчера, в тот момент я испытала удивительную легкость — я была готова взмыть в небо. Должно быть, из-за пива.
Эти растения внизу — везунчики, появились раньше всех. Тем, кто родится в овраге позже, душным летом, придется бороться за место под солнцем. Большинство справится. Все зеленое как-то сумело выжить.
С того места, где я сидела, я видела нижний кампус и слышала крики ребят, толкавшихся на ходу в школьном дворе.
Я уже забыла названия большинства растений, но в классе Дэны Рэмос я знала их все. Я прожила в Новой Англии всего четыре года, но узнала и усвоила из окружающего мира больше, чем за всю предыдущую жизнь в Индиане, не говоря о жизни в Эл-Эй, где на моей улице все время расцветает что-то новое и нереально яркое. Но я еще могу назвать вам кое-что из флоры Нью-Гемпшира, его могучих деревьев и недолговечных цветов: триллиум волнистый, свидина канадская, болиголов, кальмия узколистная, кипарисовик Лавсона, сангвинария.
Подо мной и надо мной, в густых лесах, уходящих за горизонт, их листва вырабатывает сахар из чистого света.
[90] Кэмден-ярдс — стадион в городе Балтимор, штат Мэриленд.
Благодарности
Для начала биографическая заметка: вот уже двадцать один год, как я живу в кампусе школы-интерната, в которой училась в 1990-х. (Для самых любопытных: я познакомилась с мужем в аспирантуре и утащила его обратно в Чикаго, где он пытался найти работу преподавателя; в итоге его приняла к себе моя альма-матер. Это казалось чем-то странным только первые месяцы. Нет, я не дежурная по общежитию и не преподаю там. Хоть и живу в квартире при общежитии.) Я бесконечно благодарна этой школе как за прекрасное образование, так и за щедрую финансовую помощь. Всем, кто знает эту школу, должно быть очевидно, что она совершенно не похожа на Грэнби.
Также всем, кто меня знал по старшей школе, должно быть ясно, что Боди — это не я, и смею надеяться, не менее очевидно, что среди моих знакомых нет прототипа Дэнни Блоха. Если я зашла так далеко в проработке своих персонажей, что невольно придала кому-то сходство с кем-либо, кого я знаю или знала в школьные годы, это чистая случайность. (За одним исключением: у меня в классе действительно была воровка нижнего белья.) Вы же понимаете, если бы я захотела написать книгу о реальных людях, она бы получилась крышесносной, но это была бы другая история.
Огромная благодарность Стефани Хаусман, блестящему и увлеченному общественному защитнику штата Нью-Гемпшир, за то, что она скорректировала и доработала юридические аспекты в книге, рассказала мне о пенитенциарной системе Нью-Гемпшира и в целом оказалась отличной читательницей.
Я также благодарна следующим людям: Полу Хоулсу, который храбро помог мне с люминолом и брызгами крови; Лиз Силвер, оперативно прояснившей некоторые юридические вопросы; Бекки Финдли и Сьюзи Вон за помощь с байдарочной терминологией; доктору Киприану Георге, консультировавшему меня по неотложной медицинской помощи. Любые ошибки по всем этим темам исключительно мои.
Джордин
