как я говорю своим корреспондентам, всегда подмечайте детали».
Я кладу газету обратно на стол, закрываю глаза, оставаясь в полумраке.
Я смотрел в зеркало заднего вида и видел небольшой синe-белый мусорный мешок, лежащий на пустой дороге. Сердце билось так сильно, что казалось, оно сейчас выпрыгнет. Сознание начало возвращаться вместе со страхом, я еще не испытывал ничего подобного. Мешок дернулся. Я отстегнул ремень безопасности, дрожащей рукой прикоснулся к ручке двери. Мой путь от машины до мешка казался вечностью, притом что мешок лежал не так далеко. Мешок снова дернулся, и мне захотелось вернуться обратно в машину, но я не сделал этого, потому что подумал, что обратно я буду идти еще дольше.
Когда я подошел к мешку, увидел, что это человек, чьи ноги были вывернуты, а джинсы порваны не потому, что так задумано, а потому, что из них торчат кости и брызжет кровь. Белая майка залита кровью. Руки тоже в крови, а голубая джинсовая куртка изрядно порвана. Лицо замерло и смотрело на меня. Волосы были мокрые и слипшиеся, левая щека стерта об асфальт, из макушки струилась кровь. Глаза смотрели сквозь меня, куда-то в сторону темного неба. Я увидел, что из нагрудного кармана его куртки торчит пачка сигарет. Я присел на корточки, достал одну и закурил.
Лужа крови разрасталась, и я не понимал, что делать и кому звонить. В секунду все начало разрушаться. Я представил, как Юлька все еще не спит и ждет, когда я приеду домой, потом я начал представлять, что ребята на Светиной вечеринке до сих пор продолжают танцевать, как отец в панике бегает по номеру и кричит на голую девушку, как Алекс сейчас дома курит косяк, как кто-то ждет этого парня, но он уже не придет.
Я докурил и вернулся в машину. Откинул голову на спинку сиденья и громко закричал. Хлынувшие слезы закрыли мои глаза полупрозрачной пеленой.
В Москве обещают солнечную погоду и шквальный ветер. На телефон периодически приходят сообщения от МЧС. В ленте фейсбука [2] вижу несколько фотографий людей, которые исчезли и их хотят найти. Читаю информацию о них, но она ничем не помогает. Часто пересматриваю семейные фотографии, где мы все вместе у прадеда. На всех фотографиях я стою с серьезным выражением лица, хотя у меня не могло быть никаких печалей. В одном из шкафов в гостиной нахожу VHS-кассеты с записями, которые делал отец на первую свою камеру, хочу посмотреть их, но вспоминаю, что дома нет видеомагнитофона. В небе часто пролетают стаи птиц, и я залипаю каждый раз, когда их вижу. А когда устаю от них, погружаюсь в изучение социальных сетей.
В одном из постов я читаю историю, как один человек во время зимнего отдыха увидел северное сияние и побежал за ним, когда оно начало исчезать. В итоге он так и не вернулся домой, а его исчезновение заметили только на вторые сутки. Я иногда думаю, что ты можешь находиться в поле зрения других людей и даже что-то делать, но в одну секунду ты можешь просто исчезнуть, и о тебе не сразу вспомнят.
Я пью воду, но она не утоляет жажду. В инстаграме вижу у одного своего старого приятеля фотографию Сергея Бодрова — младшего: он идет по городу в очках и с сигаретой в пальцах, ниже цитата: «Ты становишься на углу оживленной улицы и представляешь, что тебя здесь нет. Вернее, тебя нет вообще. Пешеходы идут, сигналят машины, открываются двери магазинов, сменяются пассажиры на остановке. То есть в принципе мир продолжает жить и без тебя. Понимать это больно. Но важно…» Я выключаю телефон и думаю только об одном. Об одном и том же. А потом выхожу на набережную, долго гуляю и много курю. Один.
— Юль, хотел тебя спросить… — начинаю я. — Мне Артем сказал, что видел тебя как-то с Алексом.
— Ну да. Это так давно было.
— Зачем ты с ним встречалась?
— Он хотел поговорить — вот и встретились.
— О чем? Алекс… Алекс… он хороший парень, но лучше с такими не видеться. Часто. В общем, он не научит хорошему.
— Он хотел о тебе поговорить. Он скучал без тебя, ты ему не отвечал. И он хотел о тебе узнать через меня. Он говорил, что ты единственный друг, который не стал абонентом.
— Странно.
— Он скучал по тебе. Давай закроем эту тему.
На «Авито» покупаю за три тысячи видеомагнитофон.
В комнате вожусь с подключением плеера к телевизору, не понимая, что и куда нужно вставить, и в итоге на ютубе нахожу ролик, как это сделать. В гостиной из шкафа забираю стопку кассет и возвращаюсь в комнату. Вставляю одну кассету в плеер и чувствую, как она механически выскальзывает у меня из рук, жужжа пропадает внутри черной прямоугольной коробки, которая должна показать мне моменты прошлого, стертые в моей памяти. Черный экран вздрагивает, и через пару секунд по изображению снизу вверх пробегают помехи и пропадают где-то сверху телевизора.
На экране появляется женский силуэт в воздушном платье, красном в белый цветочек. Женщина движется в сторону фонтана ВДНХ, золотые фигуры которого кажутся еще ярче под солнцем. Она держит за руку маленького мальчика лет четырех. На нем джинсовые шорты и белая майка-поло, у него светлые волосы. Потом камера фокусируется на Останкинской башне, шпиль которой прокалывает единственное облако на чистом летнем небе. Камера немного дрожит, увеличивая башню, и, когда кадр достигает максимального приближения, слышится женский голос:
— Может, сахарной ваты? — Я понимаю, что это голос мамы. Камера резко уходит от башни, начинается тряска в кадре, а когда изображение уменьшается, в нем появляется мама, сначала не в фокусе. Она улыбается и смотрит в камеру. На ней ярко-красная губная помада, на шее — тонкая золотая цепочка.
— Ваты? — слышу папин голос за кадром.
— Андрей хочет, — говорит мама.
Камера теперь следит за мальчиком, которого она держит за руку. Этот мальчик — я. Я смотрю в камеру и щурюсь от солнца.
— Андрей, хочешь ваты? — спрашивает папа.
— Да, — говорю я и тяну мамину руку в сторону фонтана. Мама разворачивается и идет вместе со мной. Теперь камера наблюдает за нами сбоку.
— У меня сегодня первый выходной, наверное, за месяц, — мама смеется, глядя прямо на меня с экрана. — Может, тебе оператором быть моим? — говорит она в сторону камеры.
— Сколько им платят? — спрашивает папа.
— М-м-м… немного, — смеется мама и уводит взгляд от камеры.
Отец долго держит кадр на маме: на ее ногах, спине, руках. Глаза, которые, казалось, тоже смеются. Мы с мамой сидим у фонтана, она что-то мне рассказывает. Потом снова смотрит в камеру и посылает воздушный поцелуй в ее сторону. Папа смеется, его смех слышен за кадром. Я долго смотрю куда-то вверх, отец проследил направление моего взгляда, и на экране появляется белая полоска, разрезавшая голубое небо. Потом в кадр попадает самолет, который исчезает за единственным облаком. Отец снова переводит камеру на нас с мамой, я спрыгиваю со скамейки и бегу в его сторону. С моей головы слетает
