он использовался лишь эпизодически, пока купцы и миссионеры с Запада, словно возвращая древний дар, не принесли на Восток методы европейской типографии. Со времен Фэн Тао до времен Ли Хун-чана китайцы придерживались блочной печати как наиболее приемлемой формы для своего языка. Несмотря на это ограничение, китайские печатники вывалили на народ огромную массу книг. Династические истории в сотнях томов были изданы между 994 и 1063 годами; весь буддийский канон в пяти тысячах томов был завершен к 972 году.16 Писатели оказались вооружены оружием, которого у них никогда не было; их аудитория расширилась от аристократии до средних и даже низших классов; литература приобрела более демократический оттенок и более разнообразную форму. Одним из источников сунского Возрождения стало искусство блочной печати.
Подстегнутая этим освобождающим изобретением, китайская литература теперь превратилась в небывалый поток. Вся слава гуманистического возрождения в Италии была предвосхищена на двести лет. Древние классики были удостоены сотни изданий и тысячи комментариев; жизнь прошлого была запечатлена учеными-историками и записана для миллионов читателей в новом чуде шрифта; были собраны огромные антологии литературы, составлены великие словари, а энциклопедии, как мастодонты, пронеслись по земле. Первой из них была энциклопедия У Шу (947-1002); за неимением алфавита она была разбита на категории, охватывающие в основном физический мир. В 977 г. сунский император Тхай Цун приказал составить большую энциклопедию; она насчитывала тридцать два тома и состояла по большей части из выборок из 1690 ранее существовавших книг. Позднее, при императоре династии Мин Юн Ло (1403-25), была написана энциклопедия в десяти тысячах томов, которая оказалась слишком дорогой для печати; из одного экземпляра, дошедшего до потомков, все сто шестьдесят томов, кроме одного, сгорели во время боксерских бунтов 1900 года.17 Никогда еще ученые так не доминировали над цивилизацией.
3. Возрождение философии
Чу Хси - Ван Ян-мин - За гранью добра и зла
Не все эти ученые были конфуцианцами, ведь за пятнадцать веков выросли конкурирующие школы мысли, и теперь интеллектуальная жизнь буйной расы будоражили многочисленные споры о том и о сем. Буддизм просочился в китайскую душу и добрался даже до философов. Большинство из них теперь придерживались привычки уединенной медитации; некоторые из них зашли так далеко, что презирали Конфуция за презрение к метафизике и отвергали его метод подхода к проблемам жизни и ума как слишком внешний и грубый. Интроспекция стала общепринятым методом исследования Вселенной, а эпистемология впервые появилась среди китайцев. Императоры принимали буддизм или даосизм как способы повышения своей популярности или дисциплинирования народа, и временами казалось, что правление Конфуция над китайским умом должно закончиться.
Его спасителем был Чу Хси. Как Шанкара в Индии восьмого века собрал в интеллектуальную систему разрозненные идеи Упанишад и сделал философию Веданты верховной; как Аквинат в Европе тринадцатого века вскоре сплел Аристотеля и св. Павла в победоносную схоластическую философию, так и Чу Ся в Китае двенадцатого века взял разрозненные апофегмы Конфуция и построил на их основе философскую систему, достаточно упорядоченную, чтобы удовлетворить вкус ученого века, и достаточно сильную, чтобы сохранить на семь веков лидерство конфуцианцев в политической и интеллектуальной жизни китайцев.
Основной философский спор того времени был сосредоточен на интерпретации отрывка из "Великого учения", который Чу Си и его оппоненты приписывали Конфуцию.* Что означало удивительное требование, что упорядочение государств должно основываться на правильном регулировании семьи, что регулирование семьи должно основываться на регулировании самого себя, что регулирование самого себя зависит от искренности мысли, а искренность мысли возникает из "предельного расширения знаний" через "исследование вещей"?
Чу Си ответил, что это означает именно то, что сказано; что философия, мораль и государственная деятельность должны начинаться со скромного изучения реальности. Он без протеста принял позитивистский уклон ума Мастера; и хотя он трудился над проблемами онтологии дольше, чем Конфуций мог бы одобрить, он пришел к странному сочетанию атеизма и благочестия, которое могло бы заинтересовать мудреца из Шантунга. Подобно "Книге перемен", которая всегда доминировала в метафизике китайцев, Чу Си признавал некий явный дуализм в реальности: повсюду Ян и Инь - активность и пассивность, движение и покой - смешивались как мужское и женское начала, работая над пятью элементами воды, огня, земли, металла и дерева, чтобы произвести явления творения; и везде Ли и Чи - Закон и Материя - в равной степени внешние, сотрудничали, чтобы управлять всеми вещами и придавать им форму. Но над всеми этими формами, объединяя их, стояло Т'айцзи, Абсолют, безличный Закон Законов, или структура мира. Чу Си отождествлял этот Абсолют с Тьен или Небом ортодоксального конфуцианства; Бог, по его мнению, был рациональным процессом, не имеющим личности или образной формы. "Природа есть не что иное, как Закон".18
Этот закон Вселенной, по словам Чу, также является законом морали и политики. Нравственность - это гармония с законами природы, а высшая государственная мудрость - это применение законов нравственности к поведению государства. Природа во всех конечных смыслах хороша, и природа людей хороша; следовать природе - секрет мудрости и мира". Чой Мао Шу воздерживался от уборки травы перед своим окном, "потому что, - говорил он, - ее порыв подобен моему собственному"".19 Можно было бы заключить, что инстинкты также хороши и что можно с радостью следовать им; но Чу Си осуждает их как проявление материи (Чи) и требует подчинить их разуму и закону (Ли).20 Трудно быть одновременно моралистом и логиком.
В этой философии были противоречия, но они не мешали ее главному оппоненту, мягкому и своеобразному Ван Ян-мину. Ведь Ван был не только философом, но и святым; медитативный дух и привычки буддизма Махаяны глубоко проникли в его душу. Ему казалось, что великая ошибка Чу Ся заключалась не в морали, а в методе; исследование вещей, по его мнению, должно начинаться не с изучения внешней вселенной, а, как говорили индусы, с гораздо более глубокого и откровенного мира внутреннего "я". Физическая наука всех веков не сможет объяснить ни побег бамбука, ни рисовое зерно.
В прежние годы я говорил своему другу Чиену: "Если, чтобы стать мудрецом или добродетельным человеком, нужно исследовать все под небесами, то как в настоящее время какой-либо человек может обладать такой огромной силой?" Указав на бамбук перед павильоном, я попросил его исследовать его и посмотреть. И днем, и ночью Чиен занимался исследованием принципов работы бамбука. В течение трех дней он изнурял свой ум и мысли, пока его психическая энергия не истощилась, и он заболел. Сначала я сказал, что это из-за недостатка энергии и сил. Поэтому я сам взялся за
