января 1768 года; она шла десять вечеров, а затем была снята с проката как имевшая лишь умеренный успех; несмотря на это, она принесла автору 500 фунтов стерлингов.
Проведя год в безденежье, Голдсмит, вопреки совету Джонсона, переехал в красивую квартиру в Брик-Корте и обустроил ее так хорошо, что ему пришлось вернуться к написанию халтур, чтобы оплачивать счета. Теперь он выпускал популярные истории Рима, Греции, Англии и "Историю живой природы" - все они были бедны в научном отношении, но обогащены изящной прозой. Когда кто-то спросил, зачем он пишет такие книги, он ответил, что они позволяют ему есть, в то время как поэзия позволяет ему голодать. Тем не менее 26 мая 1770 года он выпустил свой шедевр "Опустевшая деревня", за который получил сто гиней - справедливая цена для того времени за поэму объемом всего семнадцать страниц. За три месяца было распродано четыре тиража.
Его темой стало запустение сельской местности фермерами, потерявшими свои земли в результате огораживания. В ней изображались
Милый Оберн! Самая прекрасная деревня на равнине,
где здоровье и изобилие радуют трудяг;
Он придал все радужные краски городского воображения Голдсмита крестьянскому процветанию, которое (как он предполагал) предшествовало огораживаниям. Он описывал сельские пейзажи, разнообразные цветы, "укрытую хижину, возделанную ферму", деревенские спортивные состязания и танцы, "стыдливую девственницу" и прыщавого юношу, а также счастливые семьи, где царили благочестие и добродетель. Он снова увидел своего отца, служившего в Килкенни-Уэст:
Он был дорог всей стране
и богат на сорок фунтов в год.
Достаточно, чтобы накормить бродягу, спасти расточителя, приютить сломленного солдата, навестить больного и утешить умирающего.
В церкви, с кротким и непринужденным изяществом,
Его взгляд украшал почтенное место;
Истина из его уст царила с удвоенной силой,
И глупцы, пришедшие насмехаться, Оставались молиться.
Тот школьный учитель, который дисциплинировал детство поэта, в воспоминаниях превратился в учителя "сурового на вид":
И все же он был добр, а если в чем и суров, то
в любви к учению; ...
В спорах пастор тоже владел своим мастерством,
ибо, хотя и побежденный, он все же мог спорить; ...
Словами заученными длинными и громогласными
Удивлял он взирающих деревенщин;
И все равно они взирали, и все равно росло удивленье,
Что в одной маленькой голове может быть все, что он знает.
Этот рай, по мнению Голдсмита, был разрушен огораживаниями; крестьянские фермы превратились в пастбища, крестьянские семьи бежали в города или колонии, а сельский источник честной добродетели иссяк.
Плохо живется стране, на которую надвигаются беды,
где богатство накапливается, а люди разлагаются.
Написав лучшую поэму того поколения, Голдсмит вернулся к драматургии. В 1771 году он предложил Колману новую комедию "Она стремится завоевать" (She Stoops to Conquer). Колман отнекивался, как и Гаррик, пока не вмешался Джонсон и почти приказал менеджеру поставить пьесу. Гаррик, примирившись, написал пролог. После испытаний, которые почти сломили дух автора, пьеса была поставлена 15 марта 1773 года. Джонсон, Рейнольдс и другие друзья присутствовали на премьере и рукоплескали; сам Голдсмит тем временем бродил в Сент-Джеймсском парке, пока кто-то не нашел его и не заверил, что его пьеса имеет большой успех. Спектакль шел долго; бенефисные вечера принесли Голдсмиту целый год процветания.
Среди английских писателей того времени он занял место, уступающее только Джонсону, и даже достиг иностранной славы. Он был ведущей фигурой в Клубе и часто осмеливался расходиться с Джонсоном. Когда зашел разговор о баснях о животных, он заметил, что особенно трудно заставить рыб говорить, как рыбы; а "это, - сказал он Джонсону, - не так просто, как вы думаете; ведь если бы вы заставили говорить маленьких рыбок, они бы все говорили, как киты".166 Большой Медведь иногда жестоко царапал его когтями, но не менее любил, и эта любовь возвращалась, несмотря на зависть Голдсмита к разговорному мастерству Джонсона. Сам он никогда не приводил в порядок свои знания; он не мог черпать их легко и ловко; он "писал как ангел, - говорил Гаррик, - а говорил как бедный Полл".167 Босуэлл склонялся к тому, чтобы принизить Голдсмита, но многие современники - Рейнольдс, Берк, Уилкс, Перси - протестовали против этого как против несправедливости.168 Было замечено, что Голдсмит часто хорошо говорил на собраниях, где не присутствовал Джонсон.169
Его акцент, манеры и внешний вид были против него. Он так и не утратил свой ирландский говор. Он одевался слишком небрежно, а иногда и вовсе щеголял несоответствующими полихромными украшениями. Он был тщеславен своими достижениями и не признавал превосходства Джонсона над ним как писателем. Его рост составлял пять футов пять дюймов, и он возмущался ростом и массивностью Джонсона. Его добрый характер просвечивал сквозь домашнее лицо. Портрет Рейнольдса не идеализировал его; здесь были толстые губы, покатый лоб, выдвинутый вперед нос и обеспокоенные глаза. Карикатуристы, такие как Генри Банбери, расширили рот Оливера и удлинили его нос; газета London Packet описала его как орангутанга;170 По городу ходило сто историй о его промахах в речи и поступках, а также о его тайной любви к красотке Мэри Хорнек.
Его друзья знали, что его недостатки лежат на поверхности, скрывая дух доброй воли, привязанности и почти разорительной щедрости. Даже Босвелл описывал его как "самого щедрого человека из всех существующих; и теперь, когда он получил большой запас золота благодаря своей комедии, все нуждающиеся обращаются к нему".171 Когда у него больше не оставалось денег, он брал в долг, чтобы удовлетворить требования бедняков, которые обращались к нему.172 Он обратился к Гаррику (чьи сорок фунтов не были возвращены) с просьбой выдать ему шестьдесят фунтов под обещание поставить еще одну пьесу; Гаррик прислал эту сумму. На момент смерти Голдсмит был должен 2000 фунтов. "Был ли когда-нибудь поэт, - спрашивал Джонсон, - которому так доверяли?"173
В 1774 году, когда он собирался отправиться в один из нескольких клубов, к которым принадлежал, его охватила лихорадка. Он настоял на том, чтобы прописать себе лекарство, забыв о совете Боклерка прописывать лекарства только своим врагам; он принял патентованное лекарство, и ему стало хуже. Врача позвали слишком поздно, чтобы спасти его. Он умер 4 апреля, ему было всего сорок пять лет. Толпа скорбящих собралась вокруг трупа, простые мужчины и женщины, которые почти жили на его милостыню. Его похоронили в церковном дворе Храма, но друзья настояли на том, чтобы в аббатстве был установлен памятник в его честь. Ноллекенс вырезал памятник, Джонсон написал эпитафию. Лучше было бы
