также повлиял тот факт, что в личной жизни он прибегал к психотерапии и, в отличие от большинства руководителей компаний, был готов признаться в этом, чтобы снять клеймо, которое иногда накладывалось на него в корпоративной сфере. "Я всегда считал, что нужно слушать. Это просто хороший менеджмент".
Я не мог понять, действительно ли он это имел в виду. Как и у любого другого вновь назначенного генерального директора, у Луни был серьезный стимул для проведения кампании очарования. Его предшественник в BP Боб Дадли подвергался критике со стороны инвесторов за отстраненность, и совет директоров BP выбрал Луни на эту должность отчасти потому, что был заинтересован в изменении имиджа компании. Луни еще предстоит воплотить эту смелую риторику в реальные планы действий. Сработают ли эти планы, если он предпримет реальные действия? Я не знал. Но сам факт того, что он использовал этот язык, поражал. Во-первых, он показывал, что генеральный директор может перенять некоторые черты менталитета и мышления антрополога - хотя и без использования этого слова или его заимствования из этой дисциплины как таковой. Луни объяснил это просто хорошим "менеджментом". Но удивительно, что в условиях нестабильного мира так мало руководителей компаний активно применяют эти принципы.
Второй поразительный момент - это то, как на Луни влияет окружающая среда. Он хотел сказать мне и всему миру, что взаимодействует с экологическими активистами потому, что ситуация меняется быстрее, чем кто-либо ожидал. Такие компании, как BP, не только подвергались нападкам со стороны таких людей, как Тунберг, но и испытывали давление со стороны более крупных инвесторов. За год до нашей встречи на сайте цена акций ВР упала почти наполовину, так же как и цена акций других энергетических компаний. Некоторую часть этого падения объясняла экономическая боль, связанная с более широкой блокировкой COVID-19. Однако инвесторы избегали акций нефтегазовых компаний, опасаясь, что в будущем этот сектор не будет столь же прибыльным, как в прошлом, поскольку правительства ограничивали использование ископаемого топлива, а потребители были обеспокоены изменением климата. В связи с этим возросло беспокойство по поводу "проблемных активов" - так сокращенно называется идея о том, что запасы нефти и газа, которыми владеют компании, добывающие ископаемое топливо, могут оказаться бесполезными, что сделает компанию менее ценной, чем предполагали инвесторы. Или, говоря иначе, такие вопросы, как экология, ранее казались вне моделей инвесторов и экономистов. Их называли "внешними эффектами" и часто игнорировали. Теперь же внешние факторы грозили стать настолько важными, что перечеркивали все модели. Идея оставить их "внешними" в поле зрения выглядела все более нелепой - как это было известно любому антропологу.
Большинство инвесторов объясняли это резкое изменение в своем отношении к компании как развитие движения за "устойчивое развитие" или "зеленые финансы", либо с помощью аббревиатуры "ESG", что означает "экологические, социальные и управленческие принципы". Также использовалось понятие "стейкхолдеризм", т.е. идея о том, что люди, управляющие компаниями, должны стремиться не просто к получению прибыли для акционеров, как это в свое время утверждал Милтон Фридман, экономист Чикагского университета, а защищать интересы всех заинтересованных сторон: сотрудников, общества в целом, поставщиков и т.д. Но когда я слушал выступление Луни, мне пришло в голову, что есть и другой, более простой способ объяснить происходящее: корпоративные и финансовые лидеры уходят от туннельного видения и переходят к латеральному видению. Видение компаний, сформулированное Фридманом в 1970-х годах, было сфокусированным, ограниченным и упорядоченным: От руководителей компаний ожидалось, что они будут преследовать только одну цель (прибыль акционеров) и игнорировать почти все остальное; или, если быть более точным, позволять правительствам и благотворительным группам беспокоиться о "внешних эффектах". Критики утверждали, что это близоруко и эгоистично. "Если вы находитесь в системе, где для выживания необходимо получать прибыль, вы вынуждены игнорировать негативные внешние эффекты", - сетовал Ноам Чомски. Но большинство лидеров бизнеса и экономистов свободного рынка утверждали, что ориентация на прибыль акционеров позволяет компаниям быть энергичными и тем самым стимулировать рост.
Однако когда Луни смотрел на меня с видеоэкрана, перед ним открывался мир, в котором инвесторы требовали не только доходности, но и внезапно обратили внимание на контекст деятельности компаний и последствия их действий. Или, говоря иначе, не только Луни вел себя так, как будто он каким-то образом проглотил курс антропологии для начинающих; так же вели себя и инвесторы. В связи с этим возникает интригующий вопрос: Почему именно в этот исторический момент так много инвесторов стали придерживаться более латерально-антропологического взгляда?
Связь между ESG и антропологией не всегда была очевидна для меня. Я наткнулся на нее - как это часто бывает в моей карьере - не только по ошибке, но и по расчету. Эта история началась летом 2017 года. В то время я руководил редакцией Financial Times в Америке, и мне приходилось следить за финансами, бизнесом и политикой. Меня постоянно забрасывали письмами сотрудники отделов по связям с общественностью крупных компаний и учреждений, которые хотели предложить нам свои материалы. Однажды, пролистывая бездонную черную яму своего почтового ящика, я обратил внимание на то, что в заголовках писем постоянно встречаются слова "устойчивое развитие", "зеленый", "социально ответственный" и "ESG". Обычно я их игнорировал или удалял. С личной точки зрения я с пониманием относился к инициативам, направленным на борьбу с изменением климата или неравенством. Но мое журналистское образование заставляло меня с инстинктивным подозрением относиться к тем, кто работает в сфере PR и может предложить историю, в которой компании предстают в выгодном свете. Я был вдвойне циничен, поскольку читал исследования антропологов (и других специалистов), описывающие, как понятие "благотворительность" иногда может стать дымовой завесой для деятельности и социальных моделей, которые могут быть не выгодны. (В качестве примера можно привести мастерское исследование фонда Херши в Пенсильвании, которое проиллюстрировало противоречия, возникающие вокруг корпоративной "благотворительности").
"На самом деле ESG должно означать "закатывать глаза, ухмыляться и охать", - шутил я про себя. Как бы то ни было, весной 2017 года мое внимание привлекла другая проблема: Дональд Трамп и его непрекращающиеся красочные твиты из Белого дома. Но однажды, нажимая на кнопку удаления на своем компьютере, я вдруг задумался: А не повторяю ли я одну и ту же ошибку? Много лет назад, когда я пришел в FT, предрассудки поначалу заставили меня сторониться экономики, потому что она показалась мне скучной. Так же было и тогда, когда я впервые столкнулся с деривативами и другими сложными финансовыми инструментами. Быть может, моя шутка про "опускание глаз, усмешку и стон" была просто очередным слепым пятном? Я решил
