— воскликнул он. — Эй, все!
Мы провели три часа, перебирая все это, иногда раскладывая на благоразумные стопки, иногда читая вслух и хохоча. Джефф в то время писал для «Стража» кинообзоры, и в 1994 году он написал, что «Криминальное чтиво» представляет собой «иконоборческое произведение кинематографа, которому было бы суждено войти в анналы величия, если бы уже сейчас оно не достигло этого превосходного канонического статуса».
— Можешь смело использовать это в любой будущей лекции, — сказал он. — Можешь смело цитировать вот такенскими кусками.
Ольхе хотелось обсуждать каждую школьницу с интересной стрижкой. И он был в восторге от фотографий моложавых дамочек вроде Присциллы Мэнсио. Он сказал:
— Они состояли в клубе веб-серфинга?
— Только главные очкарики, — сказала я. — Надеюсь, они все теперь миллиардеры.
К полуночи мы были уже совершенно счастливы и измотаны и вот-вот отправились бы спать, но, к восторгу Ольхи, наткнулись на полную подборку фотографий Джимми Скальцитти: с «Камелота», и матрасной вечеринки, и, наконец, из комнаты Джимми в общаге. В белом деловом конверте оказалось более тридцати шести фото, но некоторые были копиями. Я поразилась, что там же лежали и негативы; еще одна вещь, о которой не спрашивала полиция штата. Увы, ничего нового мы там не нашли: эти же снимки были в Сети. Тем не менее мы увлеклись раскладыванием их по порядку на кровати.
В конце 2018 года в интернете возник большой интерес к тому, чтобы рассмотреть чьи-нибудь кроссовки и сличить их подошву с отпечатком на двери сарая для инвентаря. Временная шкала на снимках ничего не объясняла, если только кто-нибудь не подошел к матрасам позже, чтобы помочь навести порядок, но с точки зрения тех, кто был убежден в невиновности Омара, попробовать стоило. Подходящая обувь могла бы стать маленькой уликой в его пользу. Но единственной обувью, какую можно было разглядеть достаточно отчетливо, были резиновые сапоги Асада Мирзы.
— Знаете, кто бы по полной оргазмировал от этого? — сказал Джефф, выкладывая на кровать фотографию с Бет и Шипучкой. — Тот заморыш с «Ютьюба».
— Боюсь, даже буквально.
Мы раскладывали их рядами, сверяясь с негативами, чтобы установить хронологический порядок, и складывали в стопку одинаковые отпечатки. Сперва шли снимки «Камелота» — ужасные, поскольку Джимми не разрешали использовать вспышку, — а дальше чьи-то размытые ноги и синяя куртка «Норс Фейс» в темном лесу (на этот раз он очевидно включил вспышку), и временная метка показывала уже 9:58.
Дальше шел снимок от 9:59 с печально известным «кровавым пятном», которое очевидно было лишь грязью на спине свитера Робби. Фрейминг был шире, чем на увеличенной фотографии, которую я видела в интернете. Пятеро ребят, трое повернуты спиной. Два лица — Сакины Джон и Асада Мирзы — светились в лучах «костра» из фонариков, у обоих были красные дьявольские глаза. Мы всех называли по именам для Ольхи, но он и так уже всех знал.
Дальше: фото от 10:02 с Робби, обнимающим за плечи Бет и Дориана. Здесь он стоял не спиной, а лицом: это фото очевидно обеспечивало ему алиби и именно его активней всего обсуждали в Сети. Пользователи «Реддита» бесконечно комментировали его. («Насколько вообще надежна временная метка какого-то фотоаппарата из 1990-х? Там ведь нет синхронизации по Гринвичу, как на смартфоне. Могут быть большие расхождения. Часовые пояса, летнее время и т. п.!») Но при любых расхождениях фотографии охватывали сорок пять минут, до самой последней, на которой Шипучка пьет пиво — и если только все эти ребята не перелетели в свои общежития по воздуху, то нужное количество времени учтено. Понадобился бы кто-то поумнее Джимми Скальцитти, чтобы несколько раз менять настройки часов. Я рассматривала последние три снимка, показывающие пол в комнате Джимми в общаге, проникаясь спокойствием оттого, что учтены все тридцать шесть фотографий, и вдруг Ольха сказал:
— Хм.
Словно тревожный звоночек.
Я заглянула ему через плечо, пытаясь понять, на что он смотрит. Он взял фотографию с пятном грязи, где все стоят спиной, и сказал:
— Это Серено, да? — Ольха указал мизинцем на спину Робби. Это был он, его растрепанные волосы, спина той же лыжной толстовки Грэнби золотистого цвета, в которой он был на других снимках, те же мешковатые джинсы.
Я сказала:
— Ну, да. Это не кровь.
— Это я знаю.
Ольха надул губы.
— Просто грязь.
— Точно.
Он снял это фото своим айфоном, сделал контраст на максимум и увеличил изображение на спине толстовки Робби. Брызги грязи проходили ровно посередине, расширяясь книзу и сужаясь кверху. Границы снимка были на несколько миллиметров шире, чем на фото в Сети, так что было видно больше грязи, уходящей вниз. Но так или иначе это была не кровь.
— Вот что я думаю, — сказал он. — Это от велика. От езды на велике по грязи.
Я понятия не имела, к чему клонит Ольха, но мне стало трудно дышать.
— Нет, — сказал Джефф. — Ни у кого не было велика. Кто вообще станет ездить по кампусу на велике? Смысла нет.
Но Ольха был прав. Именно так выглядели со спины футболки Лео, когда мы ездили к родным Джерома в Висконсин и он катался по их ферме.
Ольха увеличил снимок на максимум, словно хотел прочитать некий ответ в темном пятне.
— Это от велика, — сказал он.
— Это от велика, — повторила я тупо.
Джефф сказал:
— Окей, но у кого был велик?
— Ну, если… у детей, — сказала я. — Да? У учительских детей.
Я вспомнила, как Тайлер, сын мистера Левина, нарезал круги на своем детском BMX по всесезонной трассе. Для школьников было бы идиотизмом передвигаться по кампусу на колесах, но если у вас был пятилетний ребенок, вы все равно покупали ему велосипед. Детям нужно как-то учиться.
Джефф сказал:
— У него, наверно, был дома.
Ольха сказал:
— Он катался на велике у себя в Вермонте на Рождество? В грязи? И взял с собой грязный свитер, который не стирал три месяца?
— Возможно, — сказала я. — Или в февральскую неделю. Что-то здесь не так. Почему у меня подскочил пульс?
Джефф уставился на фото и сказал:
— Господи! — Словно тоже все понял, и теперь я одна оставалась в неведении.
Ольха сказал:
— Проговорите это со мной. Проговорите.
Он сел на край кровати, и остальные фотографии соскользнули к нему.
Как же много времени мне потребовалось. Какой же дурой я была. И да, главная проблема была в том, что я так зациклилась на вас, не замечая ничего, кроме вашего алиби, ваших мотивов, ваших грехов, вашей лжи, что теперь вместо того, чтобы испытать озарение, я словно увидела слепящую вспышку. И различала только самые края, как при затмении.
Я сказала:
— Он ехал на велосипеде, потому что… окей, он ехал на велосипеде на вечеринку. Остальные шли пешком, а он — на велосипеде?
Джефф ходил туда-сюда, обхватив голову.
Ольха сказал:
— Он ушел после «Камелота». И они пошли туда. И вот… вот они идут туда, сперва заходят в общежития, выходят, может, в девять. Идут полчаса. Медленно, из-за ноги Майка Стайлза, так?
И даже тогда я не догадалась.
— Он не с ними, — сказал он. — Не сначала. Они идут группами, девятнадцать ребят, они не следят, кто там с кем. Половина уже захмелела.
Я сказала, во всяком случае одними губами:
— Он не с ними.
Разве такое возможно? Это требовалось подсчитать. Я схватила блокнот «Кальвин-инна» и ручку Джеффа со стола и стала писать:
20:45 +/– кончается Камелот
21:00 выходят
21:30 матрасы
21:58 первое фото с матрасов
21:59 первое фото Серено
22:45 уходят с матрасов
23:05 вернулись в общаги
Джефф взял у меня ручку и обвел первые пять пунктов: от окончания «Камелота» до первого фото с Робби Серено. И приписал «1:14». Такая уйма времени. Даже если
