есть, тебя не смущает, что ты здесь останешься один?
– Я выгляжу смущенным? – он посмотрел мне в глаза, во взгляде была твердая уверенность, впечатление он оставлял неизгладимое.
– Ты много знаешь, это бесспорно. Скажи мне, куда я попаду?
– Ты? Понятия не имею!
– Но ты…
– Что я?
– Ты выглядишь так, будто исследовал сотни миров, возможно тысячи или…
– Ты выглядишь точно также.
Я опешил. Но разговор нужно было продолжать!
– Знаешь, ты напоминаешь мне Финнигана.
– Финниган? Хороший мужик, о тебе неплохо отзывался.
И снова он увиливал.
– Дак что ты знаешь? Скажи мне!
– Я на допросе?! – издевательски, с противной усмешкой он задал никуда не ведущий вопрос.
– Я скоро отправляюсь, неужели грешно поделиться знаниями? Прояви уважение!
– Вечно вы хотите все знать, – бросил Истопник. – Будто что-то изменится. Ты знаешь достаточно, чтобы идти дальше. И ты не можешь знать большего. Ты просто не вместишь.
– В смысле?
– Твое тело имеет ограничения, что, впрочем, естественно и логично.
– Вот! уже информация!
– А то ты не знал!
– Неет… – я погрозил пальцем – ты знаешь больше.
– Я знаю иначе. Если тебе интересно, я точно могу сообщить, что больше в этом мире тебе делать нечего.
– Откуда знаешь?
– Душа подсказала.
– Ну да. Как обычно.
Истопник развел руками:
– Это естественно.
– Кто бы сомневался!
– Послушай, я не умнее тебя. Не считай меня провидцем или мудрецом.
– Я хочу знать, куда попаду.
– Никто не знает, куда он попадет.
– Так уж никто?
– Кроме той веселой компании, что сейчас в Диком Лесу. – он рассмеялся.
– Скажи, они что-нибудь нарушили?
– Нет.
– Я их еще увижу?
– Ну ты и болтун… – устало он сказал, и как-то обреченно, – не зря Финниган говорил. Откуда ж мне знать?! По крайней мере, проход в тот мир будет закрыт…
– И не откроется…
– Точно.
– И это душа подсказала.
– Верно.
– Я не уйду, пока не узнаю чего нового. Мне нужна информация.
Истопник глубоко вздохнул и выдал:
– Послушай это!..
Он сделал паузу, почесал бородку и продолжил, словно бы в уме написал слова, а затем прочел:
– Представляющие путь души как перемещение из одной точки в другую, заблуждаются. Заблуждаются и те, кто рисует в голове белую тонкую линию, которая незначительно меняет траекторию после достижения каждой точки.
Я слушал внимательно, пытаясь уловить и осмыслить каждое слово.
– Такой маршрут часто сравнивают с обозначенным на бумаге созвездием, когда автор соединяет светила той самой тонкой ровной линией. Только многие забывают, что эта линия у них в голове, а светила и вовсе могут быть нарисованными, ровно как на бумаге.
– Если честно, я представлял что-то подобное. Но как же на самом деле? – мне не терпелось узнать еще.
– Душа не движется по заданной траектории, не исполняет маршрут. Потому что нет ни маршрута, ни траектории. Нет ничего, кроме движения. По крайней мере, это то, что ты должен знать сейчас, и можешь знать вообще. Остальное, в принципе не важно.
– Я думал, мы прокладываем пути, формируем маршрут.
– Это спорно.
– Почему спорно?
– А кто прокладывает, кто формирует?
– Я формирую.
– А кто ты?
Разговор начал походить на поиск нуля с Финниганом, потому я оставил вопрос.
– Но если спорно, значит, есть маршрут, то есть… может быть.
– Забудь про эти слова, ибо они – только сотрясение воздуха, следы на бумаге. Каждое слово можно наполнить каким угодно смыслом.
– Тогда скажи, как движется душа!
– Я не знаю.
– Раз не знаешь, как можешь утверждать, что нет маршрута и траектории?
– Да потому что я и есть душа. И я так говорю.
Я глянул на него недоверчиво.
– Но разве мы не заключены в своем теле?
– Заключены, но это не меняет ничего, если ты возник. В каждом теле возьми столько, сколько надо, ведь если бы существовало такое тело, которое бы не заключало душу в себе, то это была бы пустота, отсутствие тела как такового. Теряется всякий смысл. Понимаешь?
– Чего-то… я не знаю…
– Хорошо, что не знаешь, откуда тебе знать? Душа знает. А ты – учишься. Вот и учись, голову не забивай, дурного не думай. А начнешь – иди проспись.
– Сложно как-то все, – махнул я.
– Нет ничего сложного, все сложности сам себе создаешь.
Некоторое время я пытался осмыслить слова Истопника, а потом кивнул:
– Чего опять?
– Дак что же делать?
– Идти по пути, – спокойно изрек истопник, – движение – жизнь. Ты не можешь не идти по нему.
– И ты по нему идешь?
– Иду, как видишь.
Попрощавшись, я отправился в хижину, а в голове были только слова: «Но ведь это движение кто-то создает!»
***
Я застыл в хижине, ловя музыку дождя, нежно играющего по тонкой крыше. Глядя в проем, я думал, каково сейчас на улице, встречать капли живительной влаги, смахивать с лица, расплываясь в тихой улыбке.
А мне угодно ютилось в хижине: аромат намокших соседских дров под навесом и сладкий, молодой дым, который те давали, занимаясь в наскоро затопленной печи, пробуждали огонь в душе, а горенья треск и свист нагоняли ласковую дремоту. Вдохновленным, благостным, я засыпал, отправляясь навстречу новому дню.
А мгновением позже, встречая рассвет, здорово потягивался и хорошенько перебирал вещи в инвентаре.
Я отправлялся в путь, навстречу новому, и одновременно забытому, ибо все, что узнаем, вселенная знает, а мы, будучи ее частью – вспоминаем.
Я обходил Лагерь с глубоким чувством благодарности. За теплые вечера и добрые посиделки у костра, за хорошее, человеческое отношение. За то, что не серчали, когда воровал, не держали обиду подолгу, которую мог причинить, сам не ведая; за жизненные уроки обитателей лагерей, за их жадность и леность, за глупость и мудрость. За все благодарен.
Утренние угольки вечерних костров безжизненно долеживали свое мгновение, когда я выходил за ворота. И казалось, на смену им придут точно такие, пройдя весь путь от свежих дров под навесом до застывшего угля на земле.
Я просто уйду: помашу рукой оторопелому каменному стражнику и пойду дальше, дорогой неуставшего. Ведь дорогу осилит идущий.
***
Я достал заготовленную склянку с молотыми Темными Грибами и залил водой. Хорошенько встряхнув, убрал получившуюся смесь, дал настояться, пока возился с кустиком.
Бумага мятая и непослушная, косячок получился неладным, норовил расползтись. Не справившись со второй попытки, оставил завертку as it is.
Отложив хлопоты в сторону, я поглядел с холма на Лагерь и окрестности.
В тот момент Лагерь не казался волшебным творением сна, а виделся закрытым, за вуалью недоступности, из которой выглядывали очертания замка. Создавалась туманная картина, говорящая – сейчас, в эту секунду, там никого нет.
При желании получалось разглядеть очертания Лагеря у Болота. Где-то там, море поигрывало прибрежной синевой, блестело под светилом, хотело что-то рассказать, уставшее от груза тайн. Я надеялся, кто-нибудь услышит робкий шепот волн. Ветер бился и летал, словно ударяясь о край купола. Не раз я усаживался на берегу и слушал.
Где он появляется? Пока не примешь грибы да травку, не узнаешь. Не стал мудрствовать лукаво, закурил скрутку, запивая горечь грибной водичкой. То еще удовольствие!
В глазах не плыло, ничего не менялось, все обыденно. Я докурил горькую скрутку, допил воду из склянки. Кусочки грибов, осевшие на дне, были
