– Так не бывает – вмешался Ёж.
– С сегодняшнего дня нигде, – повторила Яна. – В Ярославль я не вернусь. Я буду поступать в театральное.
– То есть тебе нужна вписка?
– Чего?
– Ну вписка, место где можно вписаться, – путанно объяснил Ёж.
– Наверно. – Яна снова закрыла глаза.
Очень хотелось спать, сквозь сон Яна слышала как парни вполголоса переговариваются.
– У меня полон дом шнурков – говорил Космос.
– И у меня тоже предки, – отвечал Ёж. – У кого бы её вписать? Может её к Весне отвезти?
– Да ты что, до Весны далеко, уже наверно электрички не ходят. Можно Жуку позвонить.
– А Жук сейчас вписывает?
– Ну попросим – впишет.
– А может к Мыши?
– А чо – идея. Янка! – Космос потряс Яну за плечо.– Мы тебя впишем у Мыши. Ты не пугайся и не удивляйся – там большая тусовка, отвязный народ, тебе там понравится.
– Спасибо, ребята – сказала Яна.
– Только ты там не бей никого – строго и серьёзно предупредил Космос. – Ишь, Жан Клод Ван-Даммка нашлась…
– Дамка! – громко сказал Ёж.
– Чего?
– Теперь её будем звать Дамка.
– Точно! – Космос кивнул.
* * *
Яна проснулась и ощутила, что лежит в одежде на чём-то мягком. Она открыла глаза – это была комната, большая и светлая, только находящаяся в жутком состоянии – стены были исписаны и изрисованы, остатки обоев свешивались клочьями, мебели не было вообще, кроме стула без ножки, стоящего в углу и огромного чёрного чемодана, старого-старого, валяющегося распахнутым у батареи – очевидно его использовали как шкаф. Повсюду были разбросаны какие-то шмотки, мешки, одеяла, весь пол наполовину был завален матрасами, а на верёвках, протянутях под потолком огромные пучки какой-то травы, от которой в комнате приятно пахло свежескошенным сеном.
Сама Яна лежала в углу на матрасе, заботливо прикрытая рваным серым пледом. Вчерашнее помнилось смутно, во рту пересохло и очень хотелось пить. Яна стала вспоминать – как же она здесь оказалась? И тут, как заноза, в сердце всплыло воспоминание о предательстве Олега, только уже не такое сокрушительное как вчера, немного потускневшее, но всё равно окрашивающее мир в чёрные цвета. «Весь мир – дерьмо!» – вспомнила Яна, и на душе немного полегчало от этого заклинания. Затем она вспомнила подъезд, милиционера и сморщилась – и что это на неё нашло вчера? Затем был трамвай… Затем… Что же было затем? Они куда-то шли, ребята поддерживали Яну… Потом дверь, слова: «это Дамка, она из Ярославля, ей нужна вписка»… Потом кто-то протягивает чашку горячего чая, потом Яну заботливо кладут в угол и укрывают одеялом. Какой кошмар, надо же было так напиться? Всего-то полбутылки портвейна, правда на голодный желудок…
Яна скинула одеяло и встала. Мир немного гудел и покачивался, но сохранял поразительную чёткость и резкость – краски были яркими, воздух прозрачным, короче жить было можно.
Яна подошла к двери и выглянула в коридор – коридор был длиннющим, заваленным досками и ещё каким-то мусором. В глубине раздавались голоса. Яна пошла на шум и вышла на кухню. Тут сидело несколько человек, среди которых Яна узнала Ежа.
– О, Дамка пробудилась, – обрадовался Ёж.
К Яне подошла небольшого роста хрупкая девушка со взрослым лицом. На её руке висело несколько плетёных браслетиков из разноцветных ниток.
– Меня зовут Мышь, – сказала она. – Ты как сегодня, нормально?
– А что? – спросила Яна.
– Говорят вчера тебе было плохо.
– Было – вздохнула Яна.
– Ну ты в крейзу не падай, всё будет хорошо. Ты из Ярика?
– Откуда?
– Из Ярославля?
– Ну да, из военного городка.
– Тьфу-тьфу-тьфу, не к весне будь сказано. – Ёж постучал по столешнице и все засмеялись.
– Чай в чайнике, а гречку уже всю схавали, – сказала Мышь. – Ёж, налей Дамке чаю.
Ёж полез искать пустую кружку. Яна сказала что сейчас придёт, и отправилась на поиски туалета. Туалет находился в самом конце разгромленной квартиры и был тоже весьма плох. Из мутного зеркала на Яну глянула оплывшая, немного печальная физиономия, Яна кое-как умылась и вернулась на кухню. Ей вручили чашку чая и она села на пол в уголок, на матрас – матрасы были разбросаны и на кухне. Рядом села Мышь.
– Мышь, а что у тебя в квартире такой разгром? – спросила Яна.
– Не грузись, просто дом старый, а мы на последнем этаже.
– Ты здесь живёшь?
– Ну вроде как. Вообще это нежилое помещение, но у нас как бы художественная мастерская.
– Ты художница? – удивилась Яна.
– Да – кивнула Мышь. – Алёна Меньшова, может слышала?
Яна призадумалась. Нет, конечно художников она не знала и вообще не интересовалась этим, но зато подумала, что Мыши определённо намного больше лет, чем могло показаться сначала.
– Тут нас трое художников – я, Кельвин и Вуглускр. – продолжала Мышь.
– Кто-кто?
– Ну ты их не знаешь, они вечером придут. Тебе у меня нравится?
– Нравится – искренне улыбнулась Яна.
– Ну живи – улыбнулась в ответ Мышь. – Только у нас с хавчиком проблемы.
– С чем?
– Ну с едой. Цивильная ты какая-то, не системная.
– Чего? Какая?
Мышь вместо ответа засмеялась. Смех у неё был звонкий, но смотрела она при этом куда-то в пространство, вверх, и это было странно.
– Слушай, Мышь, а ты не знаешь что нужно чтобы в театральное училище поступить?
– О, – Мышь поглядела на Яну с уважением, – Это тебе надо у Кельвина спросить вечером, он поступал когда-то.
– И чего, не поступил?
– Поступил, поучился и ушёл.
– А почему?
– Каждому своё. – Мышь пожала плечами.
Они помолчали. Яна оглядывала просторную кухню – действительно, в углу стояла картина без рамы, на ней было что-то непонятное – какие-то закручивающиеся спирали, узоры. Под картиной сидел малыш лет двух, не больше. Он тихо перебрасывал в руке старую ободранную деревянную ложку и весело поглядывал на сидящих в кухне.
– А это кто? – спросила Яна.
– Бэбик? Это Мелкий. Мой бэбик.
– Твой? А отец где?
– Рольф? Его нет. – сказала Мышь.
– Сбежал, сволочь? – неожиданно вырвалось у Яны.
– Не, умер от передоза.
– Извини… – прошептала Яна. – От наркотиков?
– От черняшки – ханкой ширялся, – ответила Мышь.
Яна помолчала.
– А ты?
– А что я? Мне не привыкать, я так уже трёх своих похоронила. Хорошо хоть Вуглускр у меня в этом смысле лапочка, кришнаит.
– Нет, в смысле, ты сама – не того?
– Черняшкой двигаться? Нет, я ещё пожить хочу. – Мышь вдруг быстро взглянула на Яну. – И кстати учти, на этой вписке закон – опиюшников выписывают пинками, так что не вздумай сюда приносить чего.
– Да ты что? – обиделась Яна. – Я не наркоманка и не забулдыга какая-нибудь.
Она вдруг вспомнила в каком состоянии её вчера привели сюда и осеклась.
– Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить – тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колёса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые чёрным, медленным двигаются – вышвыриваем с лестницы.
– Я ничего не поняла.
– Ой, боже! Перевожу для цивилов – выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесёшь – ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.
Яна помолчала.
– Да ты не грузись, всё нормально, это я так, профилактическую работу веду, – сказала Мышь.
В углу напротив сидели Ёж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дёргал струны.
– Спой «яйца»! – попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.
– Как вы задолбали со своими яйцами, – вздохнула Мышь, – откуда у меня на вписке берутся панки?
– Я не панк, я хиппи! – запротестовал Ёж, – Это Космос панк.
– Да все вы хороши. – Мышь встала и вышла из комнаты.
Ёж ещё раз перебрал струны и хитро спросил:
– Значит «яйца»?
– «Яйца!» – хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились ещё двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.
Ёж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жёсткий ритм – раз, два, три, четыре…
О, стыд и срам – я ходил по дворам,
Переулками славы, аллеями гордости,
Одинокий мент попросил документ
И повесился от безысходности –
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Все мы яйца-а-а-а!
Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своём матрасу. Но дальше вышла заминка – Ёж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили ещё раза три, с каждым разом всё громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.