пожалуй, не рискнут сходить с дороги в темноту, а это означало, что и не устремятся в погоню за группой.
А еще – он очень хотел продержаться как можно дольше. Он понимал, что выжить, пожалуй, ему не удастся, а вот прожить лишние десять минут, да хотя бы одну лишнюю минутку – очень хотелось. И не ради себя, а, опять же, ради тех, кого он сейчас прикрывал. Ради Мажарина, ради Черных, ради Сенникова, ради Яна, а главное – ради Павлины. Чтобы все они, а главное – Павлина, смогли уйти как можно дальше, запутать следы, раствориться в темноте… Да-да, Павлина в этом перечне была главной, и Мартынок не думал, правильно это было или неправильно, а просто он стрелял в сторону дороги, стремительно перекатываясь с места на место.
Немцы стреляли в ответ, но, сдается, сходить с дороги не собирались. Может, они опасались соваться в неведомую для них темноту, может, у них были какие-то другие намерения и планы – ничего этого Мартынок, конечно же, не знал. Да и не это сейчас было главным, а главным было то, что группа уходила все дальше и дальше.
Выстрелы между тем со стороны дороги стали звучать все реже, а вскоре и вовсе затихли. Раздались резкие голоса и звяканье железа – похоже было, что немцы, постреляв для острастки в ночное пространство, не рискнули покидать дорогу, а стали рассаживаться по машинам, чтобы ехать дальше.
Со стороны дороги зарычали моторы, вспыхнули фары. Похоже было на то, что немцы и впрямь уезжали.
– Ну надо же! – сам себе сквозь зубы проговорил Мартынок. – Уезжают! Поезжайте, бакланы, поезжайте… Не до вас мне сейчас.
Машины тронулись с места, и вскоре их рычание затихло вдали. Но Мартынок по-прежнему лежал, распластавшись на мокрой холодной земле, и не шевелился. В этом была своя логика. Да, немцы и впрямь уехали, но все ли? А может, они оставили здесь засаду? И та засада только того и ждет, чтобы Мартынок утратил бдительность и поднялся в полный рост. Значит, нужно выждать. Нужно убедиться – есть ли засада, нет ли ее. А уже потом думать, что делать дальше.
Мартынок пролежал так больше часа, однако же ничего не услышал и не увидел. На шоссе царила полная тишина. Лишь дважды за это время туда и обратно проехали грузовики, но они даже не притормозили.
– Ладно, – сказал наконец самому себе Мартынок. – Пора и нам убираться с этого места!
Он поднялся, но не в полный рост и прислушался. По-прежнему было тихо. И тогда Мартынок пошел, изо всех сил стараясь ступать неслышно. Так, полусогнувшись, он прошел примерно километр и только тогда выпрямился во весь рост.
Куда он шел? Конечно же, вдогонку за группой. Он, конечно, не знал, в какую именно сторону Мажарин повел своих подчиненных. Наверно, на земле можно было найти какие-то следы, и Мартынок их обязательно нашел бы, но не темноте же! Как их найдешь в такой беспросветной мгле? У Мартынка имелся при себе фонарик, но светить им было небезопасно. Да и много ли им высветишь? А потому оставалось рассчитывать на логику.
Значит, так. Слишком далеко от дороги Мажарин и группа уйти не могли потому, что им обязательно нужно было перейти эту дорогу. Вроде бы логично. Далее. Городок Штайне находится на северо-западе. А стало быть, группа пойдет именно на северо-запад. Может быть, даст небольшой крюк, чтобы на всякий случай запутать следы, но обязательно двинется на северо-запад. «А северо-запад вон в той стороне», – сориентировался Мартынок.
Итак, Мартынку необходимо идти вдоль дороги – не слишком к ней приближаясь, но и не слишком удаляясь. Какое расстояние смогла преодолеть группа, спасаясь от выстрелов? Самое большее два километра. Бежать дальше не было смысла, здесь уже пули не достанут, а потому группа, скорее всего, рывком пересекла дорогу и сразу же свернула на северо-запад. И будет она идти и идти, пока не настанет рассвет.
Наверно, какой-то добрый и могущественный ангел вел Мартынка. Он прошел два километра вдоль дороги на север, незамеченным пересек дорогу, свернул на северо-запад, отошел от дороги на добрых три километра, и только тут начал заниматься рассвет. И Мартынку наконец-то повезло – он напал на след! Это был отпечаток подошвы от десантного башмака. Отпечаток был совсем маленьким, не мужским, а это означало, что след оставила женщина. Какая такая женщина могла расхаживать по этой пустынной местности, да еще обутая в десантные башмаки, да еще ночью? Только Павлина, и никто другой. Ну а коль это Павлина, то, значит, и все другие были от нее поблизости.
Мартынок устало и радостно улыбнулся: он был на верном пути. Оглядевшись и никого не заметив, он пошел на северо-запад, изо всех сил стараясь не сбиться с взятого направления. Примерно через километр он обнаружил еще один отпечаток подошвы от десантного башмака, если судить по размеру, мужской.
…Группу он настиг через два с четвертью часа пути. Группа остановилась на дневной отдых в глинистой, поросшей сухим бурьяном ложбине. На посту в это самое время был Ян. Вначале он услышал чьи-то шаги, а затем увидел человеческую фигуру. Ян совсем уже было хотел поднять тревогу, но фигура показалась ему удивительно знакомой. Он вгляделся внимательнее и узнал Мартынка. Ян мигом забыл о мерах предосторожности и буквально свалился на дно ложбины. Все спали, но, конечно, тотчас проснулись от шума и с тревожным недоумением уставились на Яна.
– Холера ясна! – Ян от волнения даже позабыл русский язык. – Там… там! Он идзе! Идет!
– Кто? – уставился на него Мажарин. – Кто идет!
– Он! – только и мог выговорить Ян.
Мажарин мигом вскарабкался на поверхность, выглянул и тоже на какой-то миг утратил дар речи, потому что увидел Мартынка! Живого и невредимого! Мартынок тоже заметил Алексея и устало махнул рукой. Уже ничуть не таясь, Мажарин бросился навстречу Мартынку. Остальные также увидели Семена. И, наверное, тоже хотели кинуться ему навстречу, но опомнившийся Мажарин сделал предостерегающий жест рукой. Он буквально на себе втащил Мартынка в ложбину.
– Ну вот, – улыбнулся Семен. – А вы думали, что я вас не найду! Петляли, путали следы… А я – вот он. Можете не сомневаться, это и вправду я, Сема Мартынок собственной персоной!
И тут его взгляд упал на Павлину. Павлина сидела на корточках, не сводила глаз с Семена и дрожала мелкой дрожью. Она не верила своим глазам…
– Это и в самом деле я, – повторил Семен, но на этот раз его слова были адресованы Павлине,
