и всей планеты. Стремление к наживе толкало человечество на открытие новых континентов, а затем двигало через шторма и опасности перегруженные золотом галеоны. Это божество поили человеческой кровью – оно любит человеческую кровь. Ему приносили в жертвы человеческие жизни – оно любит человеческие жизни. Ведь главное в подлунном мире – своя выгода и расчет. Все остальное – от блаженного Моисея, который только и был способен, что сорок лет водить людей по пустыне, которую можно пройти за неделю.
Маккерфи поправил перед зеркалом дорогой галстук с тщательно завязанным узлом.
– Хай. – Он щелкнул по носу свое изображение. И подумал в очередной раз, как же хорошо быть циником.
Циник – это, несомненно, более совершенное существо. Оно лишено иллюзий, сбросило с себя шелуху предубеждений. Все эти романтики, все эти блюстители высокой морали – опасные сумасшедшие, рабы иллюзий. Это дефект психики. То ли дело – циник. Это человек, знающий цену предубеждениям и пустым словам. Маккерфи лелеял свой цинизм. Подкармливал. Тешил.
Он подхватил портфель и вышел из кабинета. Запер его на два оборота ключа. Спустился по лестнице вниз. Прошел мимо рослого, как фонарный столб, морского пехотинца, кивнул ему, улыбаясь широко и фальшиво:
– Привет, сержант.
Сержант вытянулся, отдав честь. Скорее всего, он знал, кем является в посольстве этот человек.
«Форд» стоял перед посольством США. Немного в стороне толпилась кучка народа с плакатами «Руки прочь от Югославии», «Янки, вы не хозяева мира!»
– Жалкие дураки, – прошептал Маккерфи.
Эти люди считают, будто могут что-то. Будто от них зависит многое, в том числе пятна на солнце. Тратят время на выстаивание в пикетах. Убогих всегда в России ценили. Вот их столько и развелось.
Первый пункт – Китайгородский проезд. Серое – бетон со стеклом – убогое здание в старинном московском переулке с вывеской «Министерство культуры Российской Федерации». В просторном холле перед столом, за которым сидел вахтер, нервно прохаживался молоденький клерк. Увидев американского атташе, он расцвел:
– О, господин Маккерфи. Пропуск уже оформлен.
Вахтеру под нос пропуск. И в тесном лифте – на пятый этаж.
Просторный кабинет. Обрюзгший, лысый и толстый его хозяин – руководитель департамента Министерства культуры. Исповедь русского интеллигента о трудностях русской жизни – по воздействию на психику сравнится разве только с зубоврачебным креслом.
– Гибнет культура Достоевского, – вещал руководитель.
– Это большая проблема. Но все проблемы временные, – кивал Маккерфи.
Все выслушано уже не раз. На великую культуру выделяется мало денег… Но заодно Маккерфи обнюхал червячка, заброшенного лысым чинушей, – мол, в музейных фондах скопилось много экспонатов, не представляющих большой ценности и не заслуживающих хранения в запасниках. Для поддержки музеев можно кое-что реализовать. Не заинтересована ли американская сторона в этом – благо с документами на вывоз проблем не предвидится. Попросту Маккерфи предлагали принять участие в махинации. С такими заходами он встречался не в первый раз. Сам атташе по культуре лезть в подобные авантюры не мог, но готов был дать подсказку своим знакомым бизнесменам.
Дальше – Остоженка. С маловразумительным фондом оказалось все проще. Его руководитель клянчил помощь с американской стороны, лучше в баксовом выражении, обещая благодарность современников и потомков.
– Конечно. Вы заняты благородным делом, – кивал Маккерфи. – И народ Америки не поскупится на моральную поддержку.
При словах «моральная поддержка» лицо хозяина фонда стало кислым, как свежевыжатый лимонный сок. Эти идиоты думают, что США не считают денег и готовы платить всем, кто изъясняется им в любви!
Вручение премий лучшим журналистам состоялось в бизнес-центре на Красной Пресне. Там собрались монстры журналистики.
– О, мистер Маккерфи, – слышалось со всех сторон. Обращались к нему чаще на плохом английском, он отвечал на хорошем русском.
– Как дела? – спрашивал он гиен пера.
– Отлично.
– Как пишется?
– Прекрасно.
Прессу надо любить. Прессу надо лелеять. С русскими журналистами он находил общий язык. Они служили его божеству – золотому идолу. Только аппетиты у них – как у колибри. Эта пресса пока что покупается дешево. На заре перестройки издавалось всего несколько журналов и газет, чьи сотрудники жили на долларовой капельнице. С этого началось наступление на полях информационной и идеологической войны. Каждый вложенный тогда доллар вернулся миллионом. А тут еще член Политбюро по идеологии Александр Бакулев – агент управления, завербованный в Канаде, одну за другой передавал главные газеты проамерикански настроенной интеллигенции. Маккерфи уже работал тогда в Москве. Это было победное наступление его службы! Хорошие времена. Битву за вывернутые мозги этого народа они выиграли.
Американские суперсовременные технологии обработки сознания, глобальное социальное конструирование – это высший уровень цивилизации. У лапотной России с самого начала не было никакого шанса. Только полные болваны могли сесть играть в шахматы с гроссмейстером, даже не выяснив до конца, как ходят фигуры.
Вручение премий прошло достаточно быстро.
– За заслуги перед демократией, – бубнил ведущий.
Номинанты хорошие. Отличные номинанты. Правда, есть проколы, подумал Маккерфи. Влацису, пожилому журналисту из бывшей партийной газеты, дали премию зря. Его нудные проповеди отбили половину читателей у издания, но он старый друг. Приходилось отметить. А вот те два бородатых сукина сына отработали свои деньги. Это новое поколение. Разоблачители. Живут на скидываемой им информации. Телеведущая – глупая курица, прославившаяся чудовищно пошлыми сентенциями, – любимица публики, своя в доску, вечно озабоченная мировым благом. Русские таких любят. Тоже полезное домашнее животное.
– За большой вклад в просвещение народа, – долдонил ведущий.
Маккерфи усмехался про себя. Марионетки. Они считают, что манипулируют общественным мнением. А сами на ниточках в руках большого кукловода. Общаясь с этими людьми, культурный атташе все яснее, к удовлетворению своему, понимал, что с Россией покончено навсегда. Нет будущего у страны, где пророками выступают такие шуты.
После торжественной части, на которой атташе по культуре пробубнил о заслугах прессы перед демократией, присутствующих ждал фуршет. За годы работы в Москве они осточертели Маккерфи больше всего на свете. Они страшно напоминали ему акции по бесплатной раздаче обедов Армией спасения где-нибудь в Далласе.
Хотя фуршет проходил утром, нажрались все как вечером. Грязнобородый журналист-разоблачитель все пытался облобызать Маккерфи, и тот с трудом ускользнул от него.
– Мистер Маккерфи, – произнес главный телеведущий страны – неумный усач с застывшим многозначительным выражением на лице. Его проповеди соотечественники воспринимали как откровение. Он сжимал в руке фужер, словно противотанковую гранату. – Вы уже уходите?
– Пора. Дела не ждут, – развел руками Маккерфи.
Действительно, «елочка» не ждала.
* * *
Главный оперативный координатор «Пирамиды» Гермес глядел на несколько таблеток «елочки» на столе. Рядом с таблетками лежал отчет экспертов, фармакологов, психологов об исследованиях действия этого сверхнового наркотика на психику. Генерал внимательно изучил эти бумаги.
– Дьявольское изобретение. – Гермес положил руку на отчет.
– Не без этого, – кивнул Медведь.
– Что, ты думаешь, главное в этой отраве?
– Она – заменитель жизни, который напрочь вытесняет реальную жизнь.
– Всю историю человечество стремится найти такой
