В этот момент он был готов к атаке Зефа, точнее был уверен что готов. Но реакция Зефа его ошеломила – эта туша, казавшаяся массивной и неуклюжей ещё секунду назад уже была развёрнута лицом к нему, и в воздух перед самыми его глазами взметнулась рука. Всё происходило в доли секунды, агент отпустил шприц и дёрнулся, поджимая руки, закрывая лицо… И не успел.
Рука Зефа еле заметно качнулась в воздухе. Боевику, сидящему сзади с автоматом, показалось что она всего лишь дрогнула – раздался хруст и голова сидящего рядом безвольно откинулась – его шея была безнадёжно раздроблена ударом ребра ладони. В следующую долю секунды боевик напрягся чтобы вскочить, не зная ещё – то ли выпустить очередь по салону, то ли подбежать к месту, где творилось что-то странное, но ничего из этого он сделать не успел – его голова словно разорвалась изнутри и вокруг наступила вечная тьма – это Гек выполнил свою роль.
Бритоголовый среагировал правильно – вместо того чтобы прыгнуть к тому злосчастному месту и попытаться усмирить толстяка, делающего непозволительно резкие движения, он рефлекторно отпрыгнул назад, одновременно поднимая дуло автомата. И когда сзади послышался выстрел – точнее не выстрел, а резкий свист влетевшей в салон пули, треск разрываемой ею обшивки самолёта, сливающийся с глухим, немного чавкающим звуком вхождения в мягкое тело, и снова со звоном обшивки, бритоголовый среагировал ещё раз – он пригнулся, бросившись на пол. Это были не сознательные, осмысленные действия – просто рефлекс, выработавшийся за долгие годы: стреляют-ложись. Он так и не понял что произошло, и совсем уж было непонятно как фигура этого внезапно взбесившегося неуклюжего толстяка-журналиста вдруг оказалась перед ним. Это казалось невозможным – до кресла, на котором сидел толстяк ещё долю секунды назад, было не менее трёх метров. Бритоголовый всё-таки был бойцом – он ударил. Ударил, потому что мозг подсказывал – поднять ствол автомата уже нет времени. Это будет потом, после удара. Он ударил ближайшей рукой, левой. Без замаха, на замах тоже не было времени, с места – туда, в самый центр появившейся перед ним фигуры. Ударил и почувствовал, что кулак рассёк воздух. И в следующий момент что-то вспыхнуло и салон самолёта перевернулся, кружась и затухая…
* * *Яна, услышав команду Зефа, среагировала немедленно. Боевик, стоявший над ней, в полуметре чуть справа, как раз задумчиво разглядывал её фигурку, безвольно прислонившуюся к переборке. Самого начала движения он не уловил, ему лишь показалось, что тело хнычущей девушки превратилось в туго скрученное в волчок туловище гигантской змеи, даже не змеи – стальной пружины. Такой же чёрной и упругой пружины, как была в дедушкином будильнике, который он, будучи ещё семилетним пацанёнком, разобрал из любопытства. И был жестоко наказан за это. Злосчастный будильник напоминал ему о себе всю жизнь – покалеченным глазом и вот этим запечатлевшимся глубоко в памяти ощущением неминуемой чёрной стальной ленты. Наверно он ничего не запомнил в тот момент, когда жёлтая бронзовая шестерёнка дёрнулась под нажимом перочинного ножика и отъехала в сторону, отлетела придерживающая пластинка и пружина развернулась. Скорее всего уже потом, когда он три недели валялся в больнице с повязкой на глазу, память задним числом достроила в мозгу это картину и расписала её в самых тёмных красках, разграничив всю жизнь на две полосы – белую полосу «до пружины» и чёрную полосу «после», оставив на всю жизнь яркое воспоминание страшной ленты, стремительно разворачивающейся, заслоняя собой весь мир, отодвигая его на дальний план. Эту сцену он потом не раз видел во сне. И даже когда вырос и стал воином, сражаясь и убивая, попадая в самые жуткие ситуации и выходя из них, он не боялся ничего. Ничего, кроме старой детской пружины – поэтому никогда не носил на руке часы.
И теперь старый детский страх вернулся – мир снова треснул на две части – мир «до» и мир «после». То, что ещё долю секунды было хнычущей журналисткой, оказалось пружиной – такой же стальной и смертоносной. Она вдруг раскрутилась во всю ширь из маленького комка, притулившегося внизу у переборки. Боевик не успел ничего сделать, а если бы и успел – навряд ли стал, слишком глубоко сидел в мозгу старый детский страх, убеждавший его в том, что нет и не может быть спасения от пружины. И когда чёрные кольца ленты, которые когда-то были руками девушки, мелькнули перед ним, он уже всё понял. А потом был снова удар в глаз, только на это раз намного сильнее, и всё вокруг потухло и расплылось в багровом мареве простой и бесконечной человеческой боли.
Без труда уложив одного боевика, Яна бросилась ко второму – тот едва успел обернуться на шум. Это был матёрый солдат войны, инструктор рукопашного боя. Именно его планировали поначалу сделать подсадной уткой в самолёте, пока руководство штаба не поставило на эту роль Хоси. Боец был приземист и широк в плечах. На его теле не было ни грамма жира – долгие тренировки выгнали жир, заменив его мышцами, и переродили мышцы, переделав все волокна из статичных, тягловых, в скоростные. Боец имел чёрный пояс каратэ по школе Шотокан, второй дан – до войны, до развала Союза, он руководил одной из спортивных школ. Когда началась война он ушёл добровольцем, стал инструктором и начал готовить будущих боевиков. Он был опытен и сразу понял что девчонка-журналистка оказалась бойцом-профессионалом. Правда взявшимся совершенно не за своё дело. Раньше бы он оценил по достоинству красивый и оригинальный заход, которым она уложила ближайшего охранника – впрочем слабака, плохо владеющего рукопашной техникой, зато прекрасно стреляющего. Но сейчас боец не мог восхищаться изяществом и мастерством – это всё осталось в прошлой, довоенной жизни. И теперь его не смущала необходимость убить женщину, он даже испытал чувство радости от того, что придётся убить не просто женщину, а профессионалку. И он сам дёрнулся навстречу ей, даже не подумав схватиться за автомат, висящий на груди, и увидел как её лёгкое тельце метнулось к нему – вперёд и чуть вбок.
Мысль привычно распалась на части, мозг перестроился в боевой компьютер, отдающий приказы органам – серии связок, отработка рефлексов. Это скорее походило на потоки импульсов, чем на мысль. Мыслей больше не было, мозг начнёт мыслить когда кончится схватка, сейчас это просто нервный узел, координирующий тело. Вот открыт её корпус, руки подняты, опорная нога передняя – импульс: подсечь? Нет, неэффективно, отмена. Сейчас был бы красивый удар маваши-гири, с разворотом ноги в полёте, вот сюда в шею всей ступнёй… Но нельзя в бою поднимать высоко ноги – это хорошо в довоенном спортзале на соревнованиях, в бою это смерть – в ответ будет короткая подсечка, удар в пах. А впереди – профессионалка. И тянутся доли секунд, вот она опускает руки в воздухе, тело в ответ с ускорением устремляется вперёд, с бешеной скоростью преодолевая оставшееся расстояние. Ударить ногой в живот. Нога пошла. И… мимо. Не заваливаться корпусом назад! Не терять позиции! Хорошо же готовят теперь спецназ. Но всё равно она труп. Рука на старт. Без замаха – тоже мимо, лишь лёгкое касание её рукава. А девчонка в стороне, появилась сбоку и взмах, и молнией летит в лицо маленький кулак, повёрнутый вертикально. Да куда тебе – это всё старо, разве можно взять старого волка на лобовой удар? Бой профессионалов – это шахматная партия, которую надо рассчитывать на несколько ходов вперёд, потому что на каждый удар есть контрудар, на каждый выпад есть блок. И всё это наработано годами тренировок и срабатывает безупречно в пределах одного удара. Глупо, девчонка явно целит попасть кулаком в лицо – но я же не труп, я более чем не труп. Хочешь выиграть – обыграй меня, проведи серию, которая меня обманет, заставит открыться, повернуться под удобным тебе углом или нарушит моё равновесие. Но с первого удара попасть в лицо – это глупо, девочка. И рука привычно идёт на блок. Аге-уке. Сначала вверх посылается кулак – вверх и чуть вперёд, наперерез, мимо летящей руки, но рука приближается, и тут начинает разворачиваться потянувшееся вверх за кулаком предплечье, и сейчас две руки столкнуться и одна из них отлетит. И отлетит конечно нападающая, и даже не потому что она меньше и слабее, а просто потому что летит под слабым углом, параллельно земле, а блокирующая рука идёт от пояса и подкреплена всем весом корпуса… Ещё доля крохотного мига и этот хрупкий вертикальный кулачок отлетит в сторону и вверх, и это глупая ошибка – этого нельзя было допустить, ведь в этот момент будет открыта вся твоя левая половина тела и туда конечно пойдёт удар, с этой же правой ноги, с натяжкой. И вот руки столкнулись. И её почти полностью вытянутая рука тонкой рябиновой веткой отлетает прочь. Отлетает легко. Даже слишком легко отлетает. Даже странно – никогда не было такого ощущения, блок уходит как в кисель, как в воздух. Этого не может быть!! Не может быть, потому что так не бывает! Но сделать уже ничего нельзя, можно попробовать только отшатнуться, запоздало понимая в чём дело – летящий в лицо кулак не был напряжён, он был жив и подвижен, и выкинутая в блоке рука подбила не её руку, превращённую в монолитный разящий лом, а только передний сегмент руки, до локтя – и рука без напряжения поддалась, сложилась в локте как на шарнире и откинулась вместе с кулаком назад, а вот локоть… а локоть не остановился, а продолжает лететь вперёд с той же скоростью. Да, бой – это шахматы, только у неё оказались совершенно другие шахматы, и она играет по другим правилам – сейчас она легко пожертвовала ферзя-кулак, а дальняя пешка-локоть пошёл в дамки. И некому его остановить, потому что рабочая рука – конь – скакнул наискосок в блоке, изогнулся буквой "г" и теперь далеко за пределами схватки, а чтобы его вернуть нужен всего ход, а этого хода уже нет. И ослепительный удар локтя в переносицу, ломающий хрящи снизу вверх, вбивающий их снизу вверх, снизу вверх, внутрь головы, в мозг. Мир взрывается. Откуда такая силища в хрупком локте? Но не думай, девочка, что меня так просто взять. Мои хрящи ломаны-переломаны сотни раз, и пускай моя голова откинулась назад и пускай глаза сейчас почти ничего не видят от боли, но ты же здесь, я знаю, ты рядом, а у меня осталась вторая рука. И если её выкинуть под правильным углом, то где-то здесь должна быть твоя голова, или горло, или грудь, ты же почти вплотную, на расстоянии локтя… Получай! И второй кулак как гружёный ядерным зарядом бамбардировщик послушно срывается с места и летит в цель, снизу вверх, а противовесом ему начинает опускаться вниз другая рука – та, которая так облажалась с блоком. И корпус скручивается и усиливает импульс, добавляя к мощи стартовавшего кулака ещё мощь второй опускающейся вниз руки, и мощь скручиваемого корпуса – вот это правильный удар, удар всем корпусом, он раздробит тебя в клочья. Вот кулак уже близко. Проклятие, у неё же тоже есть вторая рука – как это она делает с такой короткой дистанции? Как ей это удаётся? Хорошо отбивай, посмотрим как это у тебя получится. Не отбиваешь? А что же ты делаешь? Ты думаешь, если ты в полёте прикоснулась к моей руке, то сможешь её остановить? Наивно. Ага, ты просто хочешь своей рукой проводить мой кулак до цели? Ну что же, проводи. Только не кулак, а всё тело, вложенное в кулак. А, чёрт. Соскальзывает. Моя рука соскальзывает с курса. Как ты это делаешь, чёрт побери? Как тебе это удаётся? Ты своим касанием поймала в полёте мою руку и идёшь вместе с ней, еле заметно сдвигая её в сторону, не прикладывая почти никаких усилий, моя рука сама катится вдоль твоей как рыба по льду – катится не туда, куда направлялась, а чуть вбок. Совсем чуть-чуть, но зато там тебя уже нет. Ну ладно, ведь теперь снова мой ход, не так ли? Партия рукопашного боя всегда расписана по ходам – блок, удар, блок, удар. Я сделал удар, ты блок, теперь мой ход. Пока мой ход ещё продолжается – рука продолжает движение – у меня есть время придумать следующий удар. Стой! Что ты делаешь! Это не по правилам! Как ты можешь делать одновременно два хода – одной рукой отводить мой удар, а другой одновременно наносить новый. Девочка, запомни, блок и удар не делаются одновременно, потому что для хорошего удара и для хорошего блока нужен импульс, корпус, монолитное движение всего тела. Хотя ведь этот твой блок нельзя назвать блоком – это лёгкое поглаживание, почему-то ловко отводящее мой удар. Но вот твой удар… Если ты его делаешь одновременно… Одновременно со своим скользящим блоком, одновременно с моим ударом… Да, признаю – это мат. Локоть, зависший после твоего удара в переносицу над моей головой, стремительно падает вниз и я уже знаю чем это кончится – сейчас из-за локтя покажется кулак, тот самый, отбитый, загнанный вверх моим неудачным блоком, и с жуткой инерцией, накопленной за время разворота в локте-шарнире, плашмя свалится мне на голову. На лоб? Снова на переносицу? Ну вреда большого от этого не будет – лоб крепкий, а переносица… да что с ней уже станет? Только лицо залито кровью, ну обольётся ещё раз. А это что? Ещё что-то? Почему твой локоть уходит не вниз, а вправо, уходит по гнутой траектории? Ты разве не хочешь меня ударить плашмя сверху вниз? А как же ты хочешь? О, шайтан! Зачем я послал вниз вторую руку-противовес? Теперь она безнадёжно внизу, а моя голова и шея сбоку открыты, и туда ты и направляешь кулак, разворачивая его сверху и вбок – вокруг локтя как камень на верёвке… Но всё равно ты меня не возьмёшь, я отшатнусь, отпрыгну, пригнусь, как мне дотянуться до автомата? Где рука какая-нибудь? Только не паниковать! Где? И…
