Мейсон снова посмотрел туда, где стоял Пол Дрейк.
– Пол, – попросил он, – попробуй приоткрыть дверь в свидетельскую комнату. Я хочу знать, в дружественной ли обстановке проходит беседа. Мне важно увидеть выражение лица Сюзанны, когда она будет выходить оттуда.
– Сейчас узнаю, что можно будет сделать, – ответил Дрейк, – но предупреждаю – близко к двери мне подойти не удастся. Там целая команда горилл охраняет покой своего разгневанного вожака.
Несколько минут спустя в зал с папкой под мышкой вошел доктор Оберон. Судебный пристав пригласил присяжных и судью, которые быстро заняли места за столом.
– Где обвинитель? – спросил судья Моран.
Один из помощников прокурора взглянул на дверь, ведущую в комнату свидетелей. В его движениях, взгляде сквозило явное беспокойство и даже тревога.
– Господин районный прокурор сейчас будет, – сказал он. – Но, насколько мне помнится, защита намеревалась задать несколько вопросов доктору Оберону. В отсутствие прокурора я и мой коллега будем представлять обвинение.
– Хорошо, – согласился судья Моран. – Я полагаю, ни у кого нет возражений допросить доктора Оберона?
Мейсон пристально посмотрел на свидетеля.
– Насколько мне помнится, доктор, вы заявили, что причиной смерти явилась пуля, выпущенная из револьвера калибра ноль тридцать восемь и застрявшая в полости мозга?
– Вы совершенно правы.
– Проводили ли вы исследование в целях определения причин, вызвавших смерть?
– Не понимаю. Что вы имеете в виду?
– Я хочу обратить ваше внимание на фотографию, сделанную во время вскрытия. На ней видна правая рука пострадавшего и два крошечных пятна на ней. С какой целью сделана эта фотография?
– Именно из-за этих пятен.
– Это вы распорядились сделать этот снимок?
– Да, сэр.
– А почему?
– Ну, видите ли, пятна были... Я полагал, что такой снимок стоило сделать. Я считаю, что при вскрытии следует фиксировать любую аномальность, а тем более в случаях убийства.
– Скажите, что вы находите аномального в этих пятнах?
– Они напоминают проколы кожи.
– Почему вы сразу не сообщили об этом, доктор?
– Меня об этом не спрашивали.
– Скажите, доктор, если человек правша и пользуется шприцем, наверное, он сделал бы себе укол на левой руке, как вы думаете?
– Конечно.
– Значит, вы полагаете, что эти проколы сделаны гиподермической иглой?
– Вполне вероятно.
В это время Бергер на цыпочках вошел в зал и занял место за столом между двумя своими помощниками. Его лицо пылало. Он был зол.
– Скажите, вы исследовали труп на предмет присутствия в нем морфия? – спросил Мейсон, когда районный прокурор устроился в своем кресле.
– Нет.
– А на предмет содержания других наркотических средств?
– Нет. Я только определял причину смерти.
– Скажите, доктор, если сейчас провести эксгумацию тела, можно обнаружить в нем следы морфия?
– Дайте подумать. Когда произошло убийство?.. Да, я думаю, что можно.
Мейсон обратился к судье.
– Ваша честь, – сказал он, – я прошу вашего согласия на проведение эксгумации тела. Я подозреваю, что в момент смерти Дуглас Хепнер находился под действием морфия, который ему ввели те, в чьи руки он попал.
– У вас есть основания для такого утверждения? – спросил судья Моран.
– Много оснований, – ответил Мейсон. – Что было найдено в карманах пострадавшего? Сколько денег в банкнотах? Странички записной книжки, на которых имелись записи, исчезли, а вместо них вставлены новые листы. У пострадавшего были сигареты в серебряном портсигаре, но не было ни спичек, ни зажигалки. Одним словом, ничего такого, с помощью чего он смог бы зажечь сигарету. Не было и перочинного ножа. Я полагаю, что перед смертью Дуглас Хепнер оказался чьим-то пленником.
– Одну минуту, одну минуту, – со злостью выкрикнул Хэмилтон Бергер, вставая с кресла. – Все это лишь заявления, не подтвержденные фактами. Это домыслы защиты, которые невозможно доказать.
– Их действительно нельзя будет доказать, если мы похороним доказательства, – возразил на выпад Мейсон.
– Совершенно согласен, – отметил судья Моран. – Даже в том случае, если окажется, что пострадавший действительно получил дозу морфия, остальные утверждения доказать не представится возможным.
– Нет, это можно сделать с помощью тех фактов, которые я намерен представить в качестве доказательств, – твердо сказал Мейсон.
– Разрешение на эксгумацию дается только в крайних, я бы сказал чрезвычайных, обстоятельствах, – пояснил судья Моран и обратился к доктору Оберону: – Доктор, вы лично видели эти проколы на руке?
– Да, сэр.
– Что дало вам основание предположить, что они являются следами от иглы шприца?
– Состояние кожного покрова руки и характер проколов. Они могли быть сделаны только такой иглой и притом... незадолго до смерти.
– Тогда почему вы не пытались определить, какой препарат был введен?
– Я... мне сказали не делать этого.
– Кто вам сказал?
– Я позвонил районному прокурору и сообщил о своей находке. Он спросил мена о причинах, вызвавших смерть, и я ответил, что смерть наступила от пули калибра ноль тридцать восемь, проникшей в полость головного мозга через затылок. Он сказал: «Хорошо, причина смерти ясна. Что же вы еще хотите?» – и повесил трубку.
В зале воцарилась гробовая тишина.
– Я попытаюсь разъяснить это недоразумение, – сказал Бергер, поднимаясь со своего места, – ибо слишком хорошо знаю, как легко может дотошный представитель защиты перевернуть совершенно очевидные доказательства и превратить их...
– В данных обстоятельствах, – прервал его судья Моран, – это не имеет значения. Патологоанатом должен был полностью выполнить свои обязанности. Разрешите мне задать вам, доктор, несколько вопросов. Были ли на теле следы, говорящие о том, что пострадавший регулярно принимал наркотики? Иными словами, были ли на теле старые середы от уколов?
– Нет, сэр. Старых следов не было. Я очень тщательно осмотрел тело. Нам часто приходится иметь дела с наркоманами, поэтому я уверен, что для завзятого наркомана отверстий слитком мало.
Судья Моран в задумчивости потер подбородок.
– Защите предоставляется право... Суд намеревается отложить рассмотрение дела для более тщательного осмысления выявившихся фактов. Правда, мне не хотелось бы откладывать дело в столь ранний час, однако мы продолжим начну работу завтра с десяти утра.
После того как судья Моран поднялся со своего места, среди немногих зрителей, присутствовавших в зале заседания, возникло заметное оживление. Теперь во взглядах присяжных, которые они бросали на подзащитную, можно было прочитать гораздо больше любопытства, интереса к этой молодой женщине и даже в какой-то степени сочувствия.
Хэмилтон Бергер, с остервенением кидая в папку разбросанные по столу бумаги, отрывисто перебрасывался фразами со своими помощниками. Потом все трое покинули зал.
Делла Стрит крепко пожала Мейсону руку.
– Задали вы им задачку, шеф, – проговорила она.
Мейсон кивнул.
Женщина-полицейский, положив руку на плечо Элеонор, сделала ей знак следовать за ней и тоже вышла из зала. Пол Дрейк подошел к Мейсону.
– Что случилось? – спросил Мейсон.
Дрейк недоуменно пожал плечами, сказал:
– Близко мне не удалось подобраться, но Сюзанну я видел, когда она выходила из комнаты. Не задерживаясь, она прошла к лифтам и ушла из суда. Бледная как полотно и совершенно разъяренная. Ты бы видел, какой эффект это произвело на Бергера. По-моему, он только и искал случая покончить с собой. Как ты думаешь, Перри, что там у них произошло?
– Произойти могло только одно, – ответил Мейсон. – Показания Сюзанны Гренджер в чем-то противоречат показаниям Ричи. Ты сказал, что Сюзанна направилась к лифтам?
– Точно.
Мейсон нахмурился.
– Это значит, что Бергер посоветовал ей идти домой, а не сидеть в суде. Тогда мы вот что сделаем: вызовем ее повесткой в суд в качестве свидетельницы защиты. Он этого не ждет. После перерыва мы преподнесем ему сюрприз.
– Как ты узнал об этих булавочных уколах? – спросил Дрейк.
– Да очень просто. Рассматривая фотографии трупа, сделанные при вскрытии, я увидел один сильно увеличенный снимок кисти правой руки. Понимаешь, эта фотография не вошла в комплект, представленный суду, и не отвечала версии обвинения. Вроде бы не было видимых причин делать этот снимок. Я долго не мог понять, почему его сделали. Потом только сообразил, что патологоанатом сделал его на случай перестраховки. При первом рассмотрении я ничего не заметил. Правда, точки я видел, но это мог быть и брак при печати. Однако затем я пришел к выводу, что хирург не зря их сделал. Этим я и воспользовался. Это был мой последний, отчаянный шанс. И как только я воспользовался им, загадка была решена. Мне нужно было найти слабые места обвинения, и я их нашел.
