— Могли бы вы узнать автомобиль?
— Не могу быть вполне уверенным, так как не видел номерного знака.
— Но что это, как вы думаете, была за машина?
— Возражаю, поскольку такой вопрос требует личного заключения свидетеля, — вмешался Мейсон.
— Возражение принято, — согласился судья. — Свидетель ясно заявил, что не мог увидеть номер машины, а что он подумал, не имеет никакого значения.
— Хорошо, что вы сделали? — спросил окружной прокурор.
— Я быстро закончил одеваться, снова вскочил в машину и помчался на поиски. Но на этот раз все закончилось гораздо скорее. Я обогнул город и не увидел нигде и следа машины миссис Лоррейн Элмор. Поэтому я вернулся к себе в номер, лег в постель, постарался уснуть, но сон не приходил. Так что я часов в пять или в половине шестого снова оделся и поехал в город позавтракать в ресторане. Когда я вернулся, в мотеле уже был Перри Мейсон. Войдя к себе, я стал бриться. И тут услышал вопль, не разобрав, откуда он. Но у меня из головы еще не выветрились ночные события, и я решил узнать, что происходит. Я подошел к двери своей комнаты, даже не успев добриться, одетый только в нижнюю рубашку и брюки… И тут узнал про убийство.
Маршалл с поклоном повернулся к Мейсону и, улыбаясь, сказал:
— А теперь приступайте к перекрестному допросу, и могу вас заверить, что со стороны обвинения вы не услышите никаких возражений… Давайте, допрашивайте о чем только вам заблагорассудится!
Судья Мейнли постучал по столу кончиком карандаша.
— Господин обвинитель, — сказал он, — Суд не собирается без конца делать вам замечания. Я не желаю больше слышать не относящиеся к делу замечания, и мне не нравится ваш вызывающий тон. Слушая вас, можно подумать, что вы оказываете защите снисхождение, предоставляя возможность начать перекрестный допрос.
— Я, действительно, делаю уступку, если хотите знать! — ответил Маршалл. — Я официально заявил, что не стану возражать, какие бы вопросы ни задавали свидетелю при перекрестном допросе.
— Терпеть не могу подобные фокусы, — проворчал судья Мейнли. — Приступайте к перекрестному допросу, господа защитники.
Мейсон поднялся и внимательно взглянул на свидетеля.
Минуту Летти с вызовом смотрел ему прямо в глаза, но потом, не выдержав, отвел их в сторону и заерзал в кресле.
— Итак, вы помолвлены с Линдой Кэлхаун?
— Совершенно верно.
— Как давно?
— Более пяти месяцев.
— Назначена ли дата вашей свадьбы?
— Мы ждем окончания мною юридического колледжа.
— Кто вам дает средства на обучение?
Маршал вскочил с места.
— С разрешения Высоко Суда, это…
— Садитесь! — рявкнул судья Мейнли. — Вас никто не тянул за язык, когда вы тут громогласно заявили, что не станете возражать против любых вопросов. Вы повторили обещание не один раз, так что Суд вам поверил. Какое бы возражение вы теперь ни выдвинули, оно будет отклонено. Так что не тратьте понапрасну время и садитесь!
— Но это же явно не относится к делу! — сказал Маршалл.
— Почему? — спокойно ответил Мейсон. — Это может показать предвзятость свидетеля.
— Мне нет никакого дела, что это может показать! — усмехнулся судья Мейнли. — Окружной прокурор недвусмысленно заявил, что вы можете задавать свидетелю любые вопросы, какие вам только заблагорассудится, и возражений с его стороны не будет. Я пытался предостеречь мистера Маршалла, но он настаивал. Продолжайте перекрестный допрос, мистер Мейсон.
— Моя невеста ссужает меня деньгами, которые дают мне возможность закончить образование, — ответил Летти. — Позднее я с нею рассчитаюсь.
— Рассчитаетесь, женившись на ней?
— Да.
— А после этого те деньги, которые вы станете зарабатывать, будут общей собственностью?
— Я не думал над этим.
— Когда в последний раз вы видели Линду Кэлхаун до того, как несколько минут назад вы вошли в здание суда?
— Девятого числа этого месяца.
— И с девятого числа вы больше не виделись с невестой до той минуты, как вошли в зал?
— Я… да, девятого числа я в последний раз с нею разговаривал.
Мейсон, все так же внимательно всматриваясь в свидетеля, произнес:
— Я вас в последний раз спрашиваю, когда вы в последний раз видели ее?
— Видел мельком на улице в Калексико.
— Когда?
— Вчера.
— Вы с нею разговаривали?
— Нет.
— На каком расстоянии вы находились от нее?
— Около ста ярдов.
— Сделали ли вы попытку ее догнать?
— Нет.
— А что вы сделали?
— Пошел в свой отель и позвонил туда, где она остановилась.
— Вы просили позвать ее к телефону?
— Да.
— Это было сразу после того, как вы заметили ее на улице в Калексико?
— Да.
— В таком случае, вы знали, что ее не будет в номере?
— Да.
— Ну, и что вам сказали по телефону?
— Я попросил Линду Кэлхаун, а когда мне сообщили, что ее номер не отвечает, я спросил, могу ли оставить для нее записку. Мне ответили положительно, и я продиктовал несколько слов, чтобы она обо мне не волновалась.
— Итак, вы ей позвонили именно в то время, когда точно знали, что ее нет на месте?
— Она одновременно не могла быть в двух местах.
— Значит, вы нарочно дождались, когда она ушла, и тогда стали звонить?
— Нет… так получилось.
— Вы оставили ей записку потому, что предполагали, что она станет волноваться за вас?
— Естественно.
— Уже прошло порядочно времени, как она не имела от вас известий?
— Да.
— День или два?
— Два.
— И вы оставили ей эту записку с просьбой не волноваться, потому что любите ее и знаете, что она не может не тревожиться за вас и не думать, куда вы пропали?
— Да.
— Тогда почему вы не позвонили ей раньше?
— Потому… потому что мне было сказано, что никто не должен знать, где я нахожусь.
— Кто вам это сказал?
— Окружной прокурор, мистер Болдуин Маршалл.
— И вы подчинились его распоряжению?
— Я предпочел бы сказать так — я выполнил его просьбу.
— В такой степени, что предпочли оставить вашу невесту волноваться за вас, искать вас и не знать, где вы?
— Я только что вам объяснил, что продиктовал для нее записку, чтобы она не беспокоилась.
— Но вы этого не делали вплоть до того момента, пока не убедились, что ее нет в номере, и она не сможет лично ответить на ваш звонок?
— Ну…
— Иными словами, вы долго ничего не делали, чтобы уберечь ее от волнения?
— Вы правы, я это признаю.
— И все только потому, что окружной прокурор не велел вам ей звонить?
— Он мне сказал, что чрезвычайно важно никому не знать, где я нахожусь… Я спросил, не могу ли я сообщить об этом своей невесте, и тогда он мне разрешил оставить для нее записку, но запретил лично разговаривать. Он не хотел, чтобы меня кто-нибудь видел.
— Так… Скажите, после вашей беседы с окружным прокурором вы отправились в Мексикаль?
— Нет, сначала в Тихуану.
— В Тихуану? — деланно удивился Мейсон. — И сколько времени вы там пробыли?
— Переночевал.
— А потом поехали в Мексикаль?
— Да.
— Автобусом?
— Нет.
— В частной машине?
— В арендованном самолете.
— Кто же его арендовал?
— Мистер Болдуин Маршалл, окружной прокурор.
— Во время перелета мистер Маршалл упоминая мое имя?
— Ваша Честь, — не выдержал окружной прокурор, — вопросы адвоката зашли далеко в сторону, так что даже смешно… О чем я разговаривал с этим свидетелем, совершенно не касается разбираемого дела и не может на него влиять. При прямом допросе свидетеля ничего не обусловливало необходимости спрашивать о том, что сейчас интересует мистера Мейсона, поэтому я решительно протестую.
— Возражение отводится! — рявкнул судья Мейнли. — Продолжайте, мистер Мейсон, задавать любые вопросы, так как я уже понимаю, что вы имеете основания сомневаться в непредвзятости свидетеля.
— С разрешения Высокого Суда, — снова запротестовал Маршалл, — все это не имеет никакого отношения к настрою свидетеля. Всем совершенно ясно, что я принял необходимые меры для того, чтобы оградить Джорджа Летти от постороннего влияния.
— Мы не станем обсуждать этот вопрос, — холодно отрезал судья Мейнли, — решение уже принято. — Он повернулся к свидетелю: — Вам был задан вопрос: упоминал ли мистер Маршалл имя Перри Мейсона?
— Да.
— Неоднократно? — спросил Мейсон.
— Он обсуждал ваши действия довольно подробно.
— Он много раз упоминал мое имя?
— Да.
— Сколько? Раз десять?
— Я не считал.
— Но много раз?
— Да, много.
— И окружной прокурор сказал вам, что он рассчитывает на то, что ваши показания произведут на защиту впечатление разорвавшейся бомбы, поэтому он и принимает все меры для того, чтобы вы не разболтали эту историю кому-то еще?
— Кажется, да… Да, сэр.
