ничего.
Альберт кивнул в знак приветствия. В принципе, он может и назад повернуть. Есть у него кое-какая заначка, в районе пяти тысяч долларов, деньги по нынешним временам серьезные, с них новую жизнь и начнет. Он ведь и на воле в прошлом крутился-вертелся, покупал-продавал, неплохо поднялся, это в девяностые. А в конце восьмидесятых валютой занимался, лохам фальшивки впаривал, на этом, в общем-то, он и погорел. И в девяностых не сложилось. Резко поднялся, но круто упал. Жалкие крохи только и остались. Но ему на раскрутку хватит. В общем, не пропадет без Антрацита.
– Приехали, а тут… – шумно вздохнул Филимон.
– Что – тут? – пристально посмотрел на него Антрацит.
– Э-э… несчастный случай? – замялся Филимон.
– Менты подъедут, так им и скажешь: несчастный случай. Давай на ворота, менты сейчас будут, встретишь, проводишь.
Филимон ушел, Антрацит проводил его взглядом, подошел к Альберту, скупо улыбнулся, кивнул, вроде как поздоровался. Но руки не подал. Типа, не до церемоний сейчас. Беда в дом пришла, не стало его любимой женщины, не до разговоров сейчас.
А девушка интересная, будь она сейчас живой, Альберт мог бы и залюбоваться ею. И лицо, и фигура – все при ней.
– Давай, приступай, – только и сказал Антрацит.
– К чему?
– К работе! – удивленно повел бровью авторитет.
Альберт кивнул, осторожно приблизился к трупу, присел.
– Ты чего? – возмущенно спросил Антрацит.
– Эй! – Здоровяк протянул к нему руку.
Альберт заметил печатку с гранатом на безымянном пальце. Камушек немаленький для перстня, что-то белое на нем: или мел после бильярда, или что-то другое. Но рука при этом чистая. Да и на костюме никаких следов мела. Только древесные волокна на стрелках брюк, совсем чуть-чуть. И на туфлях немного, почти незаметно. А так туфли блестят, как у кота что надо.
– Мирон! – осадил Антрацит.
Здоровяк кивнул, подался назад, Альберт склонился над трупом, втянул воздух. От девушки пахло свежим алкоголем, но не так, как если бы она выпила и выдыхала перегаром. И еще он уловил едва заметный аромат французских духов. Еще слабее пахло хлорированной водой, которая заглушала французский аромат. Волосы влажные, но только снизу, от макушки сухо. Заколки на них. В бассейне Юля плавала, причем без шапочки, с распущенными, хотя и заколотыми местами волосами. Халат она тоже надевала на влажное тело. На слегка влажное – после того, как его промокнули полотенцем. Материя не то чтобы прилипла к телу, но прилегала к нему плотно. Лацканы халата смяты, как будто девушка запахивала халат нервным порывистым движением.
Халат запахивался и снизу, но это произошло уже после того, как девушка упала. Или Мирон закрыл обнаженные ноги, или Антрацит.
След от удара Альберт осмотрел наспех, вскользь. Похоже, падая, девушка ударилась виском об угол стола. Но синяк посмертный. Синяк, напоминающий трупное пятно. Когда-то по молодости Альберт подрабатывал в морге, слышал разговоры врачей. И уши покойникам отрезал, пальцы по просьбе пацанов с района. Они уже тогда коммерсантов кошмарили. Прижмут жертву, покажут, как они пальцы и уши должникам отрезают, и терпила уже на все согласен… Веселое было время.
Собираясь подняться, Альберт осмотрел пол под трупом. Рана, в общем-то, бескровная и пены у рта нет, значит, на пол ничего не пролилось. А пол хоть и до блеска натерт, но далеко не стерильный.
– Что ты там все высматриваешь? – поморщился Антрацит.
– Юрий Витальевич, ну вы же меня знаете.
– Да знаю, – кивнул босс.
Альберт в зоне и охранял его, и водку доставал через вертухаев. Водку, чай, сахар и даже наркоту. Девочек приводили, он организовывал. В общем, через него можно было достать если не все, то многое. В принципе, ничего сложного, главное, мосты к людям правильно подводить, Альберт это умел. И еще он мог вычислять крыс и стукачей. Заметит неладное, посмотрит в глаза, понаблюдает немного, а там и приговор. Нюх у него на эту нечисть. И глаз-алмаз, все видит, все замечает. Поэтому Антрацит и позвал его к себе – крыс в своем окружении выявлять, вопросы всякие решать. И в зоне Альберт решалой был, и на воле остается им.
Глядя под ноги, Альберт осторожно поднялся на второй этаж. На лестнице ничего не нашел, а в холле у дверей в кабинет обнаружил заколку с волос покойной. Трогать ничего не стал, Антрацит же не просил заметать следы. Если не просил, значит, он ни в чем не виноват. Значит, постарался кто-то другой. Возможно, по его просьбе. Хотя вряд ли босс причастен к убийству, если Альберт уже на втором этаже и входил в его кабинет.
Антрацит жил на широкую ногу, денег на личный комфорт не жалел, отделка и обстановка везде как в лучших домах Парижа и Лондона, и кабинет не исключение. Ремонт недавно сделан, стены идеально зашпатлеваны и покрашены, нигде никаких царапин. Мебель дорогая, новая, нигде ни одной пылинки. И картины в одинаковых рамах из красного дерева, как будто педант дизайном здесь занимался. А картины непростые, именитых мастеров, наверняка подлинники. Антрацит всерьез занимался искусством: первая ходка за кражу картины из музея, вторая – за мошенничество с антиквариатом. Вряд ли картины краденые, иначе бы сейчас здесь такой шорох стоял… А так висят картины, никто их не снимает, не выносит, во всяком случае сейчас.
Альберт задержал взгляд на картине с обнаженной девушкой под водопадом. Не рисунок, а бестолковое буйство фантазии в красках, в обнаженке ни малейшей чувственности, но картина старая, и в этом ее ценность… А может, и не совсем старая. Может, всего лишь искусственно состаренная. Рассматривая картину, Альберт заметил мелкую закорючку: то ли чертик микроскопический под пяткой у купальщицы прыгает, то ли это знак качества в современном исполнении. Также внимание привлекла царапинка на стене возле самой картины.
– Ты здесь? – беззлобно спросил Антрацит, останавливаясь в дверях.
Немолодой он уже, хоть и слегка, но за пятьдесят, волосы совершенно седые, в зоне они отливали желтизной, а сейчас на голове белый снег. Видно, красит чем-то, но спрашивать об этом не стоит. Характер у Антрацита взрывной. Спокойный, спокойный, а потом как шарахнет – с места, без разгона.
– Да вот любуюсь. Как будто в галерею попал.
– Мазня.
– Да, но стоит дорого.
– Не то слово, – кивнул авторитет.
– Круто здесь у вас… Особенно ступеньки.
– Что – ступеньки?
– Ступеньки. На лестнице. Высокие.
– Заметил?
– А Юля ваша… Марковна… Как часто она с перил съезжала?
– Да частенько. Ступеньки – да, крутые…
– А перила крепкие.
– А перила крепкие… – эхом повторил вор. И, немного подумав, добавил: – И скользкие.
– А Юля… Марковна злоупотребляла? – спросил Альберт.
– А что? – резко спросил Антрацит.
Грузный он мужчина, но плечи широкие, как у всякого разжиревшего на старости лет штангиста. Вид свежий, как у перезрелого толстокорого лимона на ветке. И мягкий уже плод, и сморщенный, но соки из земли еще тянет.
В дверях появился Мирон, напуганный, глазки бегают. Он и пытался скрыть свой страх под напускной крутостью, но Альберт все видел.
– Там это, менты подъехали, – косо глянув на него, сказал Мирон.
– Ты иди. – Антрацит выразительно посмотрел на Альберта.
Мирон вывел его через запасной ход.
– И куда мне? – спросил Альберт, осматриваясь.
Участок огромный: сосны, пруд, баня бревенчатая, шашлычная беседка, дорожка по периметру вдоль забора, причем под крышей, во время дождя бегать можно или просто патрулировать.
– Ну, можешь в беседку.
– А почему не в баню? – спросил Альберт.
– Ну да, запашок от тебя… – поморщился Мирон.
Альберт усмехнулся. От него да, пахло с дороги, но от этого экземпляра несло крысой.
– Тогда я в баню.
– Только осторожно, а то спалишь еще!
Альберт кивнул, глянув на Мирона. С чего это он так за хозяйское добро переживает? Или боится, что с него и за баню спросят – вдогон после Юли?..
– Нормально все будет, не переживай!
Баня большая, двухэтажная, на втором этаже – массажная и бильярдная. В массажной кушетка, матрас на ней, белье, подушка, видно, кто-то иной раз ночевал здесь. От дома до бани метров сорок-пятьдесят, не так уж и далеко, если разобраться. Дорожка к ней вдоль забора ведет, та, которая под крышей. И дорожку эту с переднего двора не видно. Наверное.
Альберт осмотрел баню, дровницу и занялся печью, растопил ее, сел, долго смотрел, как разгорается огонь, наслаждаясь запахом березового дыма. Наконец заполыхало в полную силу, огонь с гулом облизывал своды чугунной топки, тяга усилилась, дым с шумом уходил в трубу. Подбрасывая дрова, Альберт продолжал смотреть на огонь. Любимое занятие, помнится, в зоне он частенько бывал в кочегарке. И не только
