class="p1">Солдат даже не стал спрашивать, зачем? Просто стал на фоне леса. Старлей навскидку выпустил короткую, из трех пуль очередь. Первая взрыла снег у самых ног солдата, вторая ударила в бедро, а третья вошла в шею. Парень рухнул, залив снег кровью.
– По вагонам, – скомандовал майор Фомичев, поднимаясь в кабину тепловоза. – А теперь, – обратился он к машинисту, – ты передашь на станцию, что все в порядке, путь освобожден. И мы остановимся на разъезде на пять минут.
Рука машиниста потянулась к микрофону.
– Нет, сначала ты скажи это мне, чтобы голос твой потом прозвучал спокойно, – Фомичев достал из кобуры пистолет и ткнул им помощника машиниста в спину, – трогай.
Поскольку спешили, то «омеговцы» забросили снаряжение, заскочили сами и втолкнули олигарха в тот вагон-бытовку, который был ближе к тепловозу.
Павлов пробежал вагон и рванул дверь в тамбур – тут же раздались два выстрела и в снег полетели два трупа в длинных шинелях. Солдаты даже не попытались отстреливаться.
Старлей Алексеенко стоял в тамбуре и, держась одной рукой за поручень, выглядывал наружу, второй сжимал рукоять короткого десантного автомата. Состав набирал скорость. Когда из шедшего предпоследним вагона показалась голова и плечи последнего оставшегося в живых охранника – солдата оставили присматривать за варившейся картошкой, Алексеенко выстрелил. Солдат тут же исчез в тамбуре.
«Кажется, зацепил. Ничего, на станции с ним разберемся. Жаль, что вездеход пришлось оставить, хорошая машина».
* * *
За то время, что пневмовездеход мчался по ухабам, сугробам, преодолевал овраги и замерзшие ручьи, спускался и взбирался на засыпанные снегом холмы, объезжал огромные камни, похожие на стога сена, печка в салоне работала во всю мощь, и Клим Бондарев с певцом Николаем Раскупляевым успели высохнуть. Певец, в жизни не очень словоохотливый, затарахтел, как попугай, до этого долгое время просидевший в клетке под накидкой, а затем увидевший свет. Бондарев кивал, слушал, но пристально следил за дорогой. Он понимал, чем быстрее они доберутся до переезда, тем будет лучше. И Клим Бондарев старался выиграть каждую секунду, каждую минуту, каждый метр.
– Они звери, вандалы! – бил себя кулаком по колену Николай Раскупляев. – Они всю мою охрану перестреляли, как зайцев. У них ничего святого. Я ведь тоже в армии служил, оружие в руках держал.
– Кстати, – поинтересовался Клим Бондарев, – а где ты служил?
– Что? – поинтересовался певец.
– Я говорю, служил где? В оркестре? Пел на сцене в плащ-палатке и каске с картонным автоматом в руках?
– Да нет, – возмутился Раскупляев, и в зеркальце заднего вида Клим увидел его по-детски обиженное лицо.
– Что, выходит, ты после армии запел?
– Нет, и в части пел под гитару, – признался Раскупляев.
– Так где ты все-таки служил?
– В/ч пятьдесят три семьсот сорок девять.
– Круто, – произнес Бондарев, причем по его тону певец не понял, известен ему этот номер или слышит впервые. – Поподробнее, пожалуйста, – закладывая резкий вираж и объезжая огромный, как дом, валун, притащенный ледником, спросил Бондарев.
– Десантный батальон.
– Во, здорово как! Так ты, выходит, ярый десант?
– Да, – без тени смущения ответил Раскупляев.
– И стрелять умеешь?
– Приходилось.
– И с парашютом, может, прыгал?
– Двадцать семь прыжков, – без запинки, как на плацу перед командиром части, отчитался Раскупляев.
– А в звании каком на дембель ушел?
– Сержант я. Старший сержант, – уточнил Николай.
– То-то я смотрю, форму носить умеешь. Советскую, правда, но это неважно.
– Это имидж у меня такой.
– Имидж, говоришь? – сказал Бондарев и хмыкнул, пародируя своего любимого героя из «Белого солнца пустыни».
Мужчины переглянулись и рассмеялись. И этот смех их окончательно сблизил.
– Слушай, – сказал Бондарев, – доберемся до переезда, и я тебя там оставлю.
– Как это? – спросил Раскупляев, наморщив лоб и сдвинув к переносице густые темные брови.
– Да очень просто. У тебя своя жизнь, а у меня свои дела. У меня к этим мужикам свой счет.
– У меня тоже. Или ты думаешь, я не мужик?
– То, что ты мужик, я не сомневаюсь. Только вот права твоей жизнью рисковать мне никто не давал. Своей жизнью рискнуть могу, а твоей… Грех на душу брать не хочу.
– Я с тобой останусь, – очень серьезным тоном сказал Раскупляев. И не было в его голосе и тени наигранности и ложного драматизма – сказал, как отрезал.
Бондареву это понравилось.
– Ты, значит, стрелять умеешь?
– Умею.
– Из всех видов стрелкового оружия?
– Не из всех, конечно.
– Кем в батальоне был?
– Оператором ПТУРСа. Это знаешь что такое?
– Слышал, – скромно ответил Бондарев.
– Мы смертники, потому что танк сразу вспышку засекает и бьет по установке.
– Я смотрю, ты жив-здоров остался?
– Мы же не воевали, а на стрельбах только.
– Ладно, хорошо. Теперь поподробнее о том, что ты слышал.
Николай сбивчиво, но вполне связно принялся пересказывать то, что слышал от «омеговцев», когда сидел связанный в салоне пневмовездехода. Лицо Клима поначалу оставалось непроницаемым, а вот когда разговор зашел о поезде, Бондарев даже побледнел, пальцы крепче вцепились в баранку.
– А куда они рвануть собираются на этом поезде? Кстати, поезд, насколько мне известно, будет под надежной охраной. Время нынче лихое, так что наши друзья могут очень даже нарваться, – не слишком уверенно сказал Бондарев.
– Хорошо бы было, – поддержал его Раскупляев.
– Но надеяться на это не стоит, – закончил свою фразу Клим. – Эти парни знают, чего хотят, и слишком много умеют делать. Их двадцать лет дрессировали. Специалисты, которые их учили, люди не глупые, свое дело знают туго.
– Да, – сказал Раскупляев и стал вглядываться в темные пятна перелесков на белом пейзаже.
– Глянь по карте, там лесок быть должен. И если я не ошибаюсь, это именно вон тот лесок, – Бондарев кивнул на медленно приближающийся, похожий на торчащий, нарисованный черной тушью на белом листе лесок.
Бывший десантник стал разглядывать карту.
– Да, есть лес немного севернее переезда.
– Вот это он и будет. Значит, за ним переезд увидим.
Минут через пятнадцать пневмовездеход уже огибал лесок. Певец тоже припал к стеклу.
– Кажись, там тихо. Вон, даже дым из трубы идет.
Клим хмыкнул:
– Из трубы, приятель, такой дым никогда не валит.
– Тогда что же это?
– Точно сказать не могу, но, кажется мне, что-то горит на переезде. По-моему, мы опоздали, поезд уже уходит. Вот он! – и Клим показал на ползущий к горизонту состав.
На переезде стоял трейлер с распахнутыми дверями, брошенный пневмовездеход и трупы – молодые солдатики, безжалостно убитые «омеговцами» при захвате поезда.
– Вот это и охрана!
Пневмовездеход Бондарева ехал медленно, лицо Клима было серым, под скулами ходили желваки, челюсти были сжаты.
– Молодые пацаны. А ты говорил…
– Я же не знал… – заикаясь, злясь
