идут, а назад, значит, тару везут.
– Спасибо тебе, дядя Коль, большое дело сделал! – еще раз похвалил его Олейников и вернулся к поглощению пищи.
Цибуля ковырнул вилкой, проглотил пару кусочков, вздохнул и, отодвинув от себя тарелку, спросил:
– Ты когда поедешь-то?
– Куда? – сделал вид, что не понимает, Олейников.
– На кудыкину гору! – с обидой в голосе ответил Цибуля. – В Ригу-то?
– А с чегой-то ты взял, что я в Ригу еду?
Цибуля замолчал, надулся, вытащил из жилетки часы-луковицу, посмотрел на время, потом извлек из другого кармана склянку с настойкой и сделал глоток. Олейников, следивший за его манипуляциями, вздохнул, подошел к Цибуле и обнял его.
– Ладно, дядя Коль, не обижайся. Завтра и поеду. Куртки эти замшевые, как теперь стало ясно, они в Ригу сбывали.
– Сотрудникам? На радиозаводе? – удивился Цибуля.
– Ну почему обязательно на радиозаводе?.. Они могли завод лишь как транспортировочный узел использовать. Так что где-то там, в Риге, оптовик сидит. И этот оптовик наверняка с самим хозяином подпольного цеха знаком – обороты-то большие были…
Цибуля с восхищением посмотрел на Олейникова.
– Дядя Коль, кстати, ты такого, Салеева Руслана Викентьевича, не знаешь? – спросил Олейников, доставая из кармана паспорт убитого директора подпольного цеха.
– Не слыхал…
– А пошукаешь?
– Пошукаю.
– Ну а фотоаппарат и простыня у тебя хотя бы найдутся? – вглядываясь в фотографию Салеева в раскрытом паспорте, спросил Олейников.
* * *
Полумрак ванной комнаты был слегка разбавлен светом красного фонаря. В кювете с раствором проявлялась фотография Олейникова размером на паспорт. Прихватив ее пинцетом, он сполоснул отпечаток в ванночке с водой, опустил в закрепитель и, выждав несколько секунд, прицепил готовую фотографию прищепкой на бельевую веревку.
Потом взял паспорт Салеева, нагрел над фонарем страничку с фотографией владельца и, аккуратно поддев лезвием бритвы, отделил ее от бумаги. Приложил на освободившееся место собственное фото. Затем, разрезав пополам сырую картофелину, с ювелирной точностью перевел гербовую печать с фотографии директора цеха на свою.
* * *
Самолет приземлился в Риге рано утром.
Олейников с маленьким чемоданчиком, который он не сдавал в багаж, вышел из здания аэропорта, взял такси и уже через час любовался через высокие окна кафе-стекляшки на пеструю жизнь прибалтийского города.
– Что буу-дете закаа-зывать? – с характерным латышским акцентом спросил его подошедший официант.
– Можно что-нибудь национальное? – спросил Олейников.
Официант бросил на Олейникова высокомерный взгляд и с достоинством произнес:
– На-ци-онааль-ное кон-чи-лось в сороко-воом году!
Олейников улыбнулся:
– Тогда сосиски и чай.
Официант, гордо встряхнув головой, удалился.
Олейников достал блокнот и, решая, с чего начать поиски оптовика, стал набрасывать схему подпольного бизнеса:
ПРОИЗВОДСТВО → ТОВАР → ТРАНСПОРТИРОВКА → ОПТ → РОЗНИЦА → ДЕНЬГИ
Поразмыслив немного, Олейников обвел в кружок слово «СБЫТ».
* * *
В комиссионном магазине на улице Петера Стучкаса, что до войны называлась Тербатас, толпился народ. Чего только не было на прилавках: магнитофоны и радиолы, часы, фарфор и хрусталь, ковры и паласы, одежда и обувь. Несмотря на недавно принятое постановление Президиума ЦК КПСС «Об усилении борьбы против контрабандной деятельности», большая часть товаров была заграничного производства – сказывалась близость Рижского торгового порта.
Продавец с видом важного и неприступного вельможи прогуливался вдоль длинных рядов вешалок, на которых красовались разного фасона и цвета костюмы, плащи и пальто. Дойдя до секции, где висели замшевые куртки, продавец протянул руку, чтобы поправить ценники, как вдруг вешалки раздвинулись, и прямо перед его носом возникло улыбающееся лицо Олейникова, стоявшего с другой стороны ряда с чемоданчиком в руке.
– Хорошие куртки… – цокнул языком Олейников.
– Очень… – смутившись от неожиданности, с прибалтийским акцентом произнес продавец и для убедительности добавил: – Импортные. Эф-Эр-Гэ.
– ФРГ? – недоверчиво переспросил Олейников, проверяя на ощупь материал.
– ФРГ! – настойчиво повторил продавец. – Моряки привозят, сдают нам на продажу…
Олейников стремительно обошел разделявшую их вешалку и с лучезарной улыбкой приблизился к продавцу.
– У меня, собственно, вот какое дело… – сказал он, ловким движением руки достал из своего кармана денежную купюру и, взмахнув ею перед носом продавца, быстро опустил в карман его халата.
На лице продавца тут же отобразилось полнейшее внимание к персоне Олейникова.
– Можно ли заказать у этих «моряков», – продолжил, улыбаясь, Олейников, – крупную партию таких же курток?
– Партию?.. – переспросил продавец, забыв про прибалтийский акцент.
– Для начала штук тридцать, – наклонившись к продавцу, зашептал Олейников. – Я являюсь руководителем студенческого хора, и, согласно творческой концепции, мне бы хотелось одеть всех хористов в одинаковые замшевые куртки.
– Хористов?.. – поднялись брови продавца.
– Хористов, – кивнул Олейников, многозначительно оглядевшись по сторонам.
– А… я понимаю… – протянул продавец. – Вам надо говорить с директором магазина. Он очень любит хоровое пение. Пойдемте!
* * *
– Значит, тридцать штук? – недоверчиво глянул на улыбающееся лицо Олейникова директор комиссионного магазина, крупный лысый мужчина лет шестидесяти с белесыми ресницами.
– Тридцать, – подтвердил Олейников, присаживаясь на стул напротив директора и забрасывая ногу на ногу. – Для начала…
– Ну и как бы вы хотели оплатить? – с усмешкой спросил директор. – По частям или полностью?
– Полностью. – Олейников, звонко щелкнув замками, вынул из чемоданчика толстую пачку денег и положил ее на стол.
Благожелательная улыбка озарила лицо директора.
– У нас в магазине таких курток всего четыре, – сказал он с придыханием. – В других еще, может быть, штук пять осталось. А кожаные вас не интересуют?
– Из уважения к вам, Арнольд Соломонович, – сказал, закуривая, Олейников, – могу взять одну кожаную. Лично для себя. Но хористам… Не могу нарушать творческую концепцию – нужна замша. – И, подмигнув директору, добавил: – Думаю, и вам лично это будет интересно.
Взгляд директора метался от денег к Олейникову, он соображал.
– Я же понимаю, – продолжил Олейников, пустив к потолку колечко дыма, – что у вас есть кто-то, кто обеспечивает централизованные поставки этих изделий. И отнюдь не из-за рубежа. А у меня много «дружественных хоровых коллективов». Сведите меня с поставщиком, и семь процентов комиссионных – ваши.
Пальцы директора забили барабанную дробь по полированной крышке стола.
– Арнольд Соломонович, – сказал Олейников, перестав улыбаться, – если бы я был из ОБХСС, то согласился бы и на кожаные куртки, а поскольку…
– Десять… – перебил его директор.
– Что «десять»? – не понял Олейников.
– Десять процентов, – сказал директор, пожирая взглядом пачку банкнот на столе, – и я помогу развитию хорового пения в стране!
* * *
Вечером того же дня Олейников с директором комиссионки сидели за столиком в закрытом для простых советских граждан ресторане гостиницы «Интурист». Директор уже изрядно выпил, его тянуло на откровенность.
– Мы этикетки эти сами пришиваем – и в комиссионки… – вещал он, периодически соскальзывая локтем со стола. – Все думают, что это
