— Ну, а если руки неопытные и монета без истории, тогда сколько?
Он пожал плечами.
— Монета может быть добыта незаконным путем, украдена или подделана. Конечно, это вовсе не обязательно. Редкие монеты находят иногда в самых неожиданных местах: в старых ящиках, в потайных ящичках письменных столов… Нет, нет, уверяю вас, это бывает не часто. Но случается. Я знаю, одна очень ценная монета была найдена, когда антиквар ремонтировал старинный диван. Диван в течение 90 лет простоял в одной и той же комнате, в доме в Фолл-ривер, в Массачусетсе. Никто не знал, как монета туда попала… Но, вообще-то говоря, подозрение в краже очень велико, особенно в нашем штате.
Он рассеянно посмотрел куда-то в угол. Я внимательно следил за ним. Мне кажется, ему можно было доверить секрет, разумеется, его собственный.
Он медленно перевел взгляд на меня и сказал:
— С вас пять долларов.
— Э… э?
— Пять долларов, пожалуйста.
— За что?
— Не глупите, мистер Марло. Все, что вы от меня услышали, вы могли бы найти в публичной библиотеке. Например, в «Указателе» Форсдайка. Вы предпочли прийти ко мне и отнять у меня мое время. За это я прошу заплатить пять долларов.
— А если я не заплачу? — сказал я.
Он откинулся назад, закрыл глаза, в углах губ заиграла слабая улыбка.
— Вы заплатите, — сказал он.
Я достал из бумажника пятерку, осторожно положил перед ним бумажку и подтолкнул ее к нему кончиками пальцев.
— Вот пять долларов, мистер Морнингстар, — сказал я.
Он открыл глаза, посмотрел на бумажку и улыбнулся.
— Теперь, — сказал я, — поговорим о том, как некто пытался продать вам дублон Брашера.
Его глаза раскрылись чуть пошире.
— Неужели некто пытался продать мне дублон Брашера? Зачем ему это было нужно?
— Ему нужны были деньги, — сказал я. — Отвечать на вопрос он был не расположен. Он знал, что вы давно занимаетесь этим делом, что ваш офис находится в этой сомнительной развалине, в которой все может случиться. Знал, что офис — в конце коридора, а вы человек пожилой, который, хотя бы по состоянию здоровья, не станет делать лишних движений.
— Как много он знал, — сказал Илайша Морнингстар сухо.
— Знал ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать свой бизнес, как вы или я. Да и разузнать все это не составляло труда.
Он поковырял мизинцем в ухе, вынул оттуда на кончике пальца немного серы и небрежно вытер мизинец о пиджак.
— И все это вы вывели из того простого факта, что я звонил миссис Мердок и спрашивал, не продает ли она дублон Брашера?
— Конечно. Замечательно, что и у нее появилась та же мысль. Как я уже говорил по телефону, вам было известно, что монета не продается, поскольку вы давно занимаетесь этим делом и, как я установил сейчас, достаточно серьезно.
Он чуть-чуть наклонился. Он не улыбался, но был доволен, как только может быть доволен человек с воротничком, как у Гувера.
— По-видимому, вам предлагали купить эту монету, — сказал я, — но при подозрительных обстоятельствах. Вы купили бы ее, если бы за нее просили недорого. Но вам надо было знать, откуда она. И даже зная, что она краденая, вы бы все равно ее купили, если бы заплатить пришлось немного.
— Я… я купил бы, да? — Казалось, он не очень-то и удивился.
— Конечно, купили бы. Ведь вы опытный делец. Купив краденую монету по дешевке, вы бы продали ее обратно владельцу, положив себе в карман разницу, как это всегда делается.
— Итак, Мердок-Брашер украден, — сказал он резко.
— Не надо меня цитировать, — сказал я, — пока это секрет.
Он так и засуетился. Вдруг засунул в нос пальцы и вырвал оттуда волосок, дернув щекой и моргнув глазом. Посмотрев сначала на волосок, потом на меня, он сказал:
— Сколько вы заплатите, если я верну монету?
Я, улыбаясь, наклонился к нему.
— Тысячу. Сколько заплатили вы?
— По-моему, вы очень умный молодой человек, — сказал он.
На его лице появилась гримаса, подбородок запрыгал, грудь заходила ходуном, раздался хриплый звук, словно выздоравливающий после долгой болезни петух учился снова кукарекать. Так он смеялся. Он прямо давился смехом.
Потом его лицо опять стало серьезным, черные глаза стали глазами дельца.
— 800 долларов, — сказал он, — 800 долларов за великолепный экземпляр дублона Брашера.
— Прекрасно. Он при вас? Итого — 200 долларов разницы. Вполне достаточно. Быстрый оборот, законный доход и никаких проблем.
— Здесь ее нет, — сказал он. — Не считайте меня за дурака.
Он достал из жилетного кармана старинные серебряные часы на черном брелоке и, скосив глаза, посмотрел который час.
— Скажем, завтра утром, в одиннадцать, — сказал он. — Приносите ваши деньги. Если я останусь вами доволен, то мы договоримся.
— Вот и хорошо, — сказал я, поднимаясь. — Деньги я как-нибудь достану.
— Можно и подержанными бумажками, — сказал он задумчиво, — хорошо, если 20-и долларовыми, но и 50-и долларовые подойдут.
Я усмехнулся и пошел к двери, но быстро вернувшись с полпути, я оперся руками о стол и посмотрел ему прямо в лицо.
— Как она выглядела?
Он, мне показалось, чуть побледнел.
— Ну, та девушка, что приносила монету.
Он побледнел еще больше.
— О'кей, — сказал я. — Нет, не девушка, мужчина, ее помощник. Какой он из себя?
Он сморщил губы, опять сложил ладони горкой.
— Мужчина средних лет, полный, пять футов и семь дюймов роста, фунтов 170 весом. Он назвался Смитом. Одет в голубой костюм, черные туфли, зеленую рубашку и такого же цвета галстук, шляпы на нем не было. В кармане пиджака коричневый платок с каймой. Волосы русые, чуть седые. На макушке лысина в полдоллара и на щеке шрам в два дюйма. Кажется, слева. Да, слева.
— Неплохо, — сказал я. — Дырку на правом носке не заметили?
— Ах, совсем забыл снять с него ботинки.
— Досадное упущение, — сказал я.
Мы замолчали, глядя друг на друга полу-пытливо, полу-враждебно, точно новые соседи. Вдруг он опять засмеялся.
Пятидолларовая бумажка по-прежнему лежала на столе, прямо перед ним. Я протянул руку и взял ее.
— Возьму-ка я ее себе, — сказал я, — раз уж разговор пошел о тысячах.
Оборвав смех, он пожал плечами.
— Завтра, в одиннадцать, — сказал он, и пожалуйста, без фокусов, мистер Марло. Не воображайте, что не сумею себя защитить.
— Надеюсь, — сказал я, — тем более, что в руках у вас динамит.
Я вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, прошел первую комнату, открыл дверь в коридор и закрыл ее, не выходя из комнаты. Конечно, должны были быть слышны мои шаги по коридору, но дверь была закрыта, и я надеюсь, старик не забыл, что у моих ботинок резиновые подошвы. Я подкрался по дырявому ковру к его двери и встал за ней возле столика с пишущей машинкой. Детский трюк, который иногда удается, особенно после умной болтовни и острот. Как финт в футболе. Если бы ничего не получилось, мы бы еще немного поиздевались друг над другом.
Трюк сработал. Из-за двери послышалось сморкание, потом петуший смех, потом кашель, скрипнуло кресло и послышались шаги.
Из двери дюйма на два высунулась грязная седая голова. Она замерла на мгновение, оглядывая комнату (я перешел во взвешенное состояние), потом исчезла. Пальцы с грязными ногтями соскользнули с края двери и дверь, щелкнув, захлопнулась. Ко мне вернулось дыхание, и я приник ухом к двери.
Послышался скрип кресла, стало слышно, как он набирает телефонный номер. В одно мгновение я схватил трубку телефона, стоявшего на столике. Ему долго не отвечали, наконец, мужской голос проговорил: «Да?».
— Флоренс-аппартментс?
— Да.
— Могу я поговорить с мистером Ансоном из квартиры 204?
— Подождите у телефона, я погляжу, дома ли он.
Мы стали ждать. В трубке был слышен шум, — особенно досаждал репортаж о бейсбольном матче, — вероятно, где-то рядом был радиоприемник. Потом тот же голос сказал:
— Его нет. Что ему передать?
— Я позвоню попозже, — сказал мистер Морнингстар.
Я положил трубку, быстро скользнул к двери, медленно-медленно открыл ее (со скоростью падающей снежинки), потом, прильнув к двери всем телом (чтобы заглушить звук), вышел и закрыл ее.
Я восстановил дыхание только у лифта. Достал карточку, которую дал мне Джордж Ансон Филипс в вестибюле отеля «Метрополь». Тогда у меня не было времени рассмотреть ее как следует. На ней четко значилось: Корт-стрит, 128, Флоренс-апартментс, квартира 204. Я все еще держал ее в руке, когда пришел лифт, гремя, как грузовик с гравием на крутом повороте.
Было 3 часа 50 минут.
Банкер-хилл — старый, ветхий, заброшенный воровской город. Когда-то здесь селились люди из верхних слоев общества. С той поры сохранились готические особняки с лепкой, с угловыми окнами «фонарем», со стрельчатыми башенками и большими верандами. Теперь комнаты в этих особняках сдавались, паркетные полы истерлись, широкие плавные лестницы покрыл тот дешевый лак, который называется грязью. В высоких залах высохшие владелицы особняков переругивались с вороватыми слугами. На широких верандах сидели старики, солнце грело их ноги в заплатанных туфлях. Взгляд их был устремлен в пустоту, на лицах застыло выражение, какое бывает у генерала, проигравшего битву.
