Элен направилась на охоту за ребятней, а я подошел к лавке. Внутри человек, одетый в несвежий халат, обслуживал клиента. Через некоторое время я услышал на противоположном тротуаре шум, свидетельствующий о том, что Элен удалось собрать порядочную группу юных зрителей, что-то около полутора десятков, которые болтали с конфетами во рту. Я подал Элен незаметный знак и вошел в лавку. Продавец птиц, провожавший своего клиента, бросил удивленный взгляд на скопище детей, затем обернулся ко мне:
– Месье, вы желаете?…
– Вы – Пельтье? – спросил я.
– Да, месье.
– Мое имя Бюрма. Нестор Бюрма. Это у меня Бирикос нашел свою смерть. Вы его знали, не так ли?
– Да, месье, но…
– Он оказал вам услугу?
– Я не понимаю…
– А вы, вы оказали ему другую.
– Послушайте, месье…
– Это вы будете меня слушать, Пельтье. Бирикосу надо было порыться у меня в конторе в мое отсутствие. Поскольку убить меня он не мог, так же, как и держать взаперти в своем отеле, он подумал, что у вас будет то самое местечко. Наверняка Бирикос не поставил вас в известность о своих намерениях, но для меня это безразлично. Он попросил вас предоставить в его распоряжение вашу лавку, не знаю уж, какую часть вашей лавки, чтобы подержать меня там. Видите ли, дорогой мой, а я этого не люблю.
Он побледнел. Цвет его лица стал таким же, как и халат не первой свежести. Этакий грязноватый цвет.
– Послушайте,– простонал он.– Да. Ему понадобилась моя задняя комната. Я не мог ему отказать. Не знал… Не спросил, для чего. Дал ключи, а потом нашел их в дверях. Но я не знал, ничего не знал, месье Бюрма. Клянусь вам…
– Все равно, мне это не нравится. Бирикос был подлецом. Во всяком случае, он обошелся со мной, как подлец. И ты, наверно, такой же. Кто знает? Легавые, пожалуй, не прочь будут узнать, что ты одолжил свое помещение Бирикосу, чтобы держать там взаперти с кляпом во рту частного детектива. Что ты думаешь обо всем этом, продавец птиц? Тебя это огорчает?
– Вы… вы хотите… позвать… полицию?– пролепетал он.
– Тебе не очень улыбается угодить в клетку? А? А ты спрашивал у своих птиц, нравится ли им такое? Успокойся, папаша. Я не позову легавых. Это не в моем духе. Ты не сопровождал Бирикоса, когда он пошел обыскивать мою контору, это не ты убил грека. Ты просто устроил у себя камеру хранения. Легавых это не касается. Это касается нас двоих, паршивый дрозд. И если сюда прибегут легавые, то это будет по твоему вызову, а не по моему. Но если ты их позовешь, я заговорю…
Я указал на большую клетку:
– Что это за живность?
– Щеглы, месье, но…
Внезапно он понял. И бросился на меня. Я оттолкнул его:
– Зови легавых, Пельтье… Если у тебя хватит духа.
Я открыл одну за другой все клетки. Лавка наполнилась хлопаньем крыльев. Самые разнообразные птицы метались во все стороны, наталкивались друг на друга, щебетали на все голоса. Доминировала, без сомнения, паника, но это был процесс познания. Свобода! Вперед, черт побери! Нет больше решеток, куцых насестов, нет больше идиотов, приходивших свистеть у вас под носом или дразнить пальцем. Я распахнул настежь дверь и замахал руками. Смотрите все, смотрите все! Птицы длинным разноцветным шлейфом взметнулись в небо в то время, как на другой стороне улицы собравшиеся вокруг Элен ребятишки прыгали от радости, и их торжествующие крики сливались с гомоном птиц, встречающих бесконечное, чистое и прекрасное небо. Пельтье стонал, рвал на себе волосы, но ему ни на секунду не приходило в голову вызвать полицейских. Птицы рассыпались в небе Парижа в тот момент, когда солнце пронизало сверкающей стрелой слой облаков. Пельтье стонал. Миниатюрные качели еще двигались тихонько в пустых клетках.
Я вернулся к Элен.
Слезы радости увлажняли ее прекрасные серые глаза.
Но не стоило питать иллюзий. Симпатичная интермедия закончилась, и смутное предчувствие говорило мне, что скоро снова начнутся всякие пакости.
Мы пообедали неподалеку и затем пошли вдоль набережной. У меня было намерение посетить с Элен яхту Корбиньи, но мне помешали обстоятельства. Увидев бродяг, которые при помощи ящиков сооружали себе нечто вроде халупы под Новым мостом, я вспомнил о тех, что подобрали меня в бессознательном и жалком состоянии неподалеку от лавки торговца птицами. И обрывки монолога опустившейся женщины, ее спор с Бебером пришли мне на ум. «Я знаю этого человека»,– повторила она несколько раз. Но речь шла о другом человеке, а не обо мне. Если я не бредил, то это был человек на фотографии, которую нашел Бебер, открыв мой бумажник. (Определенно, Бебер и Альберт любили рыться в чужих бумажниках.) Фотография Луи Лёрё, украденная Бирикосом и компанией, но которую сохранила сентиментальная бродяжка. И эта бродяжка, я уверен, была той самой нищенкой, которую Лёрё обругал в прошлом году, когда мы вместе с ним шатались по Центральному рынку. Что она сказала еще, Орельен д'Арнеталь, таков был ее псевдоним в галантных парижских кругах во времена ее взлета? Она сказала…
– Орельен д'Арнеталь, вам говорит что-нибудь? – спросил я у Элен, облокотившись на парапет моста, построенного при Генрихе IV, и глядя на серую воду реки. Ну вот, я уже стал подражать Фару.
– Нет. Животное, минерал или растение?
– Животное? В свое время она была одним из них, и породистым. Минерал? У нее, конечно, было немало бриллиантов. И она уже давно распродала их, без всякого сомнения. А сейчас прозябает. Бродяжка. В двадцатых годах она пришла на смену Лианы де Пужи, Эмильене д'Алансон…
– Вы неплохо осведомлены об этих дамах.
– Да, порядком. Эта Орельен д'Арнеталь заслуживает известности не меньше, чем Национальная библиотека.
– Да?
– Вчера на улице Ришелье я безуспешно искал документацию, которую эта бродяжка дала мне в пьяном бреду. Впрочем, я забыл ее рассуждения, так как слушал их вполуха.
– А это важно?
– Не будучи мне очень полезными, они подтверждают одну мою мысль и рассеивают некий туман. Кроме того, теперь я понимаю, почему Бирикос и К° были уверены, что я замешан в деле с картиной Рафаэля. Пошли. Я попытаюсь представить вам Орельен д'Арнеталь.
Мы спустились на берег, но я нигде не заметил павшую королеву послевоенного Парижа.
Вернувшись на верхнюю набережную, я купил у разносчика первый выпуск «Крепюскюль». И вздрогнул.
На первой странице, затмив сообщения о внешней и внутренней политике, красовался портрет Женевьевы, из всех пор которой струилась ее сексапильность.
Марк Кове немедленно принял меня в своем кабинете в редакции «Крепю». Насмешливая улыбка порхала на его устах.
– Что это еще такое?– спросил я, показывая на газету.
Едва я ознакомился с ней прямо на набережной, как тут же оставил Элен, так же, как и Корбиньи, своего спокойного клиента, которому мне нечего было сказать, поймал такси и поехал в газету моего пьяницы приятеля, с которым мне было о чем поговорить. Статья, посвященная Женевьеве, была украшена заголовком, набранным жирным шрифтом: «Авантюрный роман Жени, парижской манекенщицы, красота которой затмевает картины Лувра…» Дешевый заголовок, но броский. На обороте – текст, подписанный Марком Кове, также набранный жирным шрифтом, занимал полстраницы. Там Марк Кове рассказывал обо всем: о ее дебютах, о пробах в кино, о ее любовниках, одних он называл, других – нет, приводил анекдоты, подлинные или придуманные, но всегда пикантные. Из всех ее любовников Этьен Ларпан держал первенство. Автор напоминал о его трагическом конце и возможном участии в краже Рафаэля. Упоминая Рафаэля, он вспоминал Мадонну и выходил на Женевьеву, словно тут была какая-то связь. Стряпня по американскому образцу падкого на сенсацию журналиста. Фразы, как жемчуг, нанизанный на нитку.
– Что это еще такое?
– «Крепю»,– ответил Марк Кове,– самая большая га…
– Что это еще за писанина?
– Хорошая статья. Я ею доволен.
– А я – нет.
– Почему же, Бюрма? А! Я понимаю…– Он фыркнул: – Вы, как и все. Вы не желаете знать, что это прелестное создание было любовницей Ларпана, который спер картину. Однако, если все могут спокойно игнорировать эту деталь, то для вас дело обстоит иначе. Вы знаете женщину, о которой идет речь. Слушайте, старина, если бы вы вели себя со мной приличнее в ту ночь, когда я у вас спросил о деле Бирикоса, то сейчас я сказал бы вам, что к чему.
– Ладно. Вы рискуете влипнуть с этой вашей статейкой.
Кове махнул рукой:
– Ничего я не влипну. Исключая несколько анекдотов, в которых проводится параллель с Ларпаном, все правда. Я не боюсь…
Он внезапно прервал себя и выругался.
– Черт возьми, Бюрма. Вы, наверно, знаете ее лучше, чем я. Наверняка лучше. Это – шлюха?
– Нет.
– Ну тогда я могу вздохнуть свободно. Есть люди, которые рассказывают вам всякую всячину, подбивают вас напечатать все это, а потом затевают против вас процесс.
