Она меня перебила:
– Да, знаю. Этьен жил там… и… и этот… Бирикос тоже…
– Директор, наверное, взбешен?
– Он не подает вида, но, безусловно, это так.
– Послушайте, Женевьева… я могу называть вас Женевьева? Если вам это не нравится, то не называйте меня в отместку Нестор, во всяком случае, не во все горло… Итак можно?
Она улыбкой разрешила мне эту вольность.
– Итак, Женевьева… вините только себя; вы сами завели разговор на эту тему… Я хотел бы с вами поговорить о Бирикосе.
– Не здесь, если вас это устраивает.
– Скажите мне только, знаете ли вы его.
Тут вмешался третий лишний, который помешал ей ответить. Он трахнул меня по плечу и голосом градусов этак в 45 выдал:
– Чертов Нестор!
Я повернулся и увидел веселую рожу и водянистые глаза Марка Кове, редактора «Крепюскюль».
– Вот так, скрываемся,– упрекнул он меня,– шляемся по горам и долам, не отвечаем по телефону и оставляем друзей сохнуть от безделья?
– Сохнуть? Странно звучит в ваших устах.
– Какой остряк!
– Извините меня,– сказала Женевьева.– Я вернусь.
Журналист с интересом поглядел ей вслед.
– Красивая курочка.
– Вы ее прогнали.
– Она обещала вернуться. Ладно. Я очень рад, что напал на вас. Что это за дело Бирикоса?
– Вы что, газет не читаете?
– Я их делаю, черт побери, а это не всегда легко. Это даже очень трудно, поскольку я вижу, что вы ничего не хотите мне сказать, а?
– У вас хороший нюх.
Он нахмурил брови и в то же время улыбнулся:
– Идет. Тогда я заткнусь тоже.
– Это лучшее, что вы можете сделать. Вы давите мне на психику.– Разговаривая, я одновременно шарил глазами по бару и, вопреки притушенному освещению, оставлявшему в темноте многие углы, увидел Женевьеву на другом конце, беседующую с красивым стариком серьезного вида. Вернее, в конце беседы, ибо они уже прощались. Женевьева исчезла в туалете, а красивого старика я потерял из виду.
– Я пошел,– сказал Кове,– попытаюсь найти информацию в другом месте.
Женевьева возвращалась. Я видел, как журналист ее перехватил и обменялся с ней несколькими словами. Потом он пропал в толпе.
– Я отсутствовала не слишком долго?– спросила Женевьева, забираясь на табурет рядом с моим.
Вид у нее был усталый и разочарованный. Если это весь результат, которого добился редактор «Крепю»… Я выдал ей галантный комплимент, затем:
– Этот тип хотел у вас что-то выпытать?
– Какой тип?
– Этот пьяница репортер, мой приятель.
– Э… э… может быть… во всяком случае, я ему ничего особенного не сказала.
Она опорожнила свой бокал:
– Вы остаетесь, месье Бюрма?
– Не знаю.
– Я ухожу. С меня хватит всего этого шума. Проводите меня. Ведь вы мой телохранитель в некотором роде.
– Это мне напомнило, что Шассар бродил в окрестностях.
– Вот видите! Вы мне нужны…
Она пожала плечами:
– Бедняга Шассар! Он больше достоин жалости, чем порицания.
– А вы хотели, чтобы я его вышвырнул из окна ваших апартаментов.
– Да, и это была не такая уж плохая идея.
Я, в свою очередь, пожал плечами.
– Подождите меня наверху, я попрощаюсь со своими друзьями.
Я расплатился, получил свою одежду и стал ждать возле гардероба. Она тоже вскоре появилась, чтобы забрать свою меховую накидку, и мы покинули «Сверчок». Ее машина была припаркована на улице Пирамид, в двух шагах от кабаре. Маленький кабриолет элегантной формы.
– Ведите, пожалуйста, машину, месье Бюрма.
Я сел за руль.
– Куда поедем?
– Но… а куда вы хотели бы?
– Не знаю.
– Может быть, к вам, хитрюга?
– Нет. Там слишком пыльно.
– Так я и думала. Отель Трансосеан, шофер. И быстро. У меня жажда.
– Можно остановиться у какого-нибудь бистро или вернуться в «Сверчок».
– Я хочу пить у меня.
– Хорошо, мадемуазель…
– Что делаем с машиной? – спросил я, затормозив у входа в отель.
– Здесь есть служащие, чтобы заниматься всем, чем надо,– сказала она, выходя из машины.– Но, может быть… вы далеко живете?
Я все еще оставался за рулем:
– Довольно далеко.
– Хотите ее взять?
– Вы имеете в виду…
– Вас дома ждут?
– Безусловно.
– Но вы не очень уверены?
– Точно. Я уверен. Она меня ждет.
– Как ее зовут?
– Повестка на уплату налогов.
Она нервно засмеялась:
– Ну и юморист! Вам цены нет.
– Увы!…
Я вышел из машины и захлопнул дверцу. Это был очень красивый кабриолет.
– …вам не надо было вызывать меня на такой разговор. Это тоже пробудило у меня жажду… я… я могу вас сопровождать?
Она посмотрела на меня, не отвечая, затем повернулась, пошла, а я последовал за ней в облаке ее аромата. Проходя мимо администратора, она потребовала, чтобы метрдотель принес в апартаменты все необходимое, чтобы освежиться-Войдя к себе, она на ходу швырнула свою накидку на первый попавшийся стул и плюхнулась на кушетку:
– Я дошла,– сказала она.– Извините меня, месье Бюрма, но… я попрошу вас оставаться здесь не слишком долго… Но все же снимите ваш плащ… здесь такая духота.
Я положил плащ и шляпу на меховую накидку.
– Сигарету?
Я взял папиросу с картонным мундштуком, потом дал прикурить ей и зажег свою:
– Так вы знали этого Бирикоса?– спросил я.
Мне не везло с этим вопросом. Не успел я его задать, как в дверь постучали. Это были напитки, принесенные заспанным гарсоном. Когда он убрался досыпать, я повторил:
– Так вы знали этого Бирикоса?
Она поглядела на меня поверх своего стакана:
– Ну вы настоящий детектив, не правда ли? Не даете вздохнуть. Сразу вопросы. Наверное, она страшно увлекательна, ваша профессия, поскольку вы так рьяно ею занимаетесь. Надо будет, чтобы вы мне рассказали парочку ваших расследований.
– Я не угожу вашим извращенным вкусам.
– Мои вкусы не извращенные.
– Тогда какая вам нужда узнавать другие драмы? Той, в которой вы замешаны, вам не достаточно?
– Очень хорошо,– сказала она обиженно.– Я заслужила этот урок.
– Вы на меня сердитесь?
– Нет. Я глупая девчонка.
– Вы восхитительны. И я вам расскажу истории про бандитов, но в другой день. Сегодня это займет слишком много времени, и вы не успеете ответить на мой вопрос: так вы знали этого Бирикоса?
– Вы ужасный человек.
– Ужасный и отвратительный.
– Давайте, подшучивайте надо мной. Нет, я его не знала. Я знаю, что он здесь жил, это все. Я, наверно, встречала его в коридорах, и он, наверно, со мной здоровался, как здороваются все остальные… Все меньше и меньше, правда… (она вздохнула)… Это все. А сейчас, месье Бюрма,– добавила она внезапно ставшим игривым тоном,– позволите ли вы мне, в свою очередь, задать вам вопрос? Вы мне задали вопрос, знаю ли я Бирикоса, потому что он поселился в том же отеле, что и я. Это примерно то же, как если бы вы спросили одного жителя Рамбуйе, знает ли он президента Республики, не так ли?
– Это и есть ваш вопрос?
– Нет. Мой вопрос таков: знали ли вы Бирикоса и что он делал в вашей конторе?… Потому что в конце концов ведь это не в моей комнате нашли его… ну, в общем, он умер не у меня, не правда ли?
– Я не знал Бирикоса, и мне неизвестно, почему он пришел меня грабить. Мне неизвестно также, почему он умер. Но у меня есть все основания думать, что он знал вашего любовника.
– В таком случае я никак не могу быть вам полезна,– ответила она сухо.– Я не занималась… делами Этьена, и мне не был известен их… их характер. В этом плане полиция знает, что к чему.
– Вот видите, какая вы,– запротестовал я.– Мы тут сидим себе по-дружески, а вы говорите о полиции. Это неприлично.
– Вы правы. Поговорим о другом.
Я взглянул на свои часы:
– Уже поздно.
– Полчаса больше, полчаса меньше. Возьмите мою машину. А пока допейте ваш стакан.
Я его выпил, и она налила опять.
Затем, воспользовавшись тем, что уже встала, Женевьева поставила на проигрыватель долгоиграющую пластинку. Томный танцевальный мотив, неопределенный, как алиби, поплыл по комнате.
Со своим стаканом в руке она примостилась на софе, одной ногой отбивая такт:
– Как это получилось, что такой человек, как вы, не умеет танцевать?– сказала она.– Для меня это невероятно.
Я взял и выпил мой стакан:
– Учатся танцевать в шестнадцать-семнадцать лет. В этом возрасте у меня были другие заботы.
Она сняла свою левую туфлю и стала гладить ступню, потом лодыжку:
– То есть?
– Скажем, я воровал с уличных витрин, чтобы было чем набить живот.
– Боже! Нестор Бюрма, защитник закона,– базарный воришка!
Она откинулась назад и засмеялась гортанным смехом.
– Я не защитник закона,– сказал я.– Законы, как правило,– дерьмо. Я просто пробиваюсь в этой жизни.
