В постели – просто валькирия! Как устоять? Водил ее на служебную квартиру – дважды в неделю, вел себя как подпольщик, увиливающий от охранки. Но, слава богу, взялся за ум, начал остывать, совесть проснулась. Ведь семья – это главное! Ячейка общества, дети, все такое. Стал выдумывать отговорки, чтобы не встречаться с Беллой. А та, наоборот, входила в раж, становилась прилипчивой, как монтажный пластырь, подбивала Федора Романовича развестись с женой и построить новую ячейку. В противном случае обещала полковнику вывести их отношения на суд общественности. Жену, похоже, просветили «доброжелатели», но повела она себя не так, как хотелось бы Белле. Однажды Белла не пришла, потом он мельком видел ее – исцарапанную, с подбитым глазом. Жена вела себя как ни в чем не бывало, явно намекая: не поднимай вопрос, и все останется как прежде. Это устраивало. Белла ходила злая, надутая. Как-то предложила встретиться, обсудить их дела, но полковник держался, к тому же их тайную квартиру уже заняли. Все закончилось несколько месяцев назад, развеялось как дурной сон. Белла смотрела на него как на пустое место, и хоть бы что дрогнуло на ее лице. И зачем ему ее убивать?
– Рад, товарищ полковник, что разум возобладал, – похвалил Кольцов. – Вы знали, что Белла часто ездит в Речицу, навещает почтовые отделения?
Он внимательно следил за реакцией собеседника. Полковник Иволгин не менялся в лице. Возможно, сказанное Кольцовым ничего для него не значило или он приготовился к этому вопросу. Уставился злобно и раздраженно – о чем он? А майор не мог избавиться от мысли, что истина где-то рядом. Тот факт, что Белла с кем-то рассталась, не означал, что они прекратили общение. Ею ловко управляли, манипулировали, видимо, было что предложить…
– Чем занимались позавчера вечером, Федор Романович? Не закипайте, вопрос дежурный, всем задаю.
– Вы неисправимы, – полковник Иволгин скрипнул зубами. – Вернулся после работы в городок, посидел в сквере, потому что разболелась голова, зашел в универмаг, сделал остановку в офицерском кафе, выпил кружку пива – там меня, кстати, видели…
Полковник смутился. Он что-то недоговаривал, чувствовал себя не в своей тарелке. Завел очередной роман – поскольку супруга держит на голодном пайке? За этим кадром следовало понаблюдать…
Начальник инженерно-технического отдела подполковник Рубич упорно не мог понять, что он здесь делает. Почему его вызвали на беседу с представителем Главка? Хорошо сложенный, с волевым лицом, он идеально смотрелся бы на плакате «Ты сильней и крепче год от года – армия советского народа!»
Какая Вдовина? Какое убийство?
– Вы не из Главного управления, – догадался Рубич, и глаза его сузились в щелки. – Не стали бы лица вашего уровня интересоваться смертью женщин легкого поведения.
– С чего вы взяли, что гражданка Вдовина – женщина легкого поведения, если вы не были с ней знакомы?
– Потому что трое отсюда уже вышли, – буркнул подполковник и сразу поскучнел. – И такие колоритные типажи! Рискну предположить, что подобные нравятся женщинам.
– Тоже рискну предположить, – хмыкнул Кольцов, – что и вы из той же когорты. Предлагаю не ходить вокруг да около, Дмитрий Марьянович. Время позднее, пора спать. Вы были знакомы с Вдовиной, вас видели. Причем совсем недавно. Не надо юлить, говорите правду. Чего вы боитесь? За супружескую неверность к стенке не ставят.
То, что их видели только раз, да и то на задворках, Михаил предпочел не говорить. И оказался прав. Представитель армейской интеллигенции дружил с головой и выбрал меньшее из зол. На его губах застыла сардоническая усмешка – она давалась непросто. На этот раз все предстало ровно наоборот – не Белла занималась поиском мужчины, которого можно заарканить, а Рубичу требовалась женщина! Не писать же объявление в газету… Семья есть, но без детского смеха в квартире. Супруга занимает ответственную должность заместителя директора Дома культуры. А поскольку директор Лютиков Пал Палыч любит приложиться к бутылочке, то жена фактически возглавляет местный очаг культура. Дама строгих нравов, вся в делах, какой тут секс? Раньше знала, что это такое, теперь забыла. Считает, что пора прекращать в таком возрасте (38 лет) заниматься глупостями, в жизни есть много другого. И супруг это должен понимать, а не лезть с непристойными намеками. Развод чреват потерей должности – у супруги родной дядя занимает высокий пост в командовании КБВО. Приходится крутиться.
К Белле присматривался несколько дней – нашептали добрые люди, что она всегда «за». Столкнулся с ней в магазине, предложил поговорить на «пленэре». Белла не устояла перед красавцем, встречались они на природе, в лесу, дважды в кинозале на последнем ряду (если кто-то считает, что это не эффективно, то он не прав).
Однажды рискнул, привел Беллу домой в отсутствии супруги, но не понравилось, то же самое, что играть в русскую рулетку. Однажды, прикрывшись капюшоном, проник в квартиру к Белле. Тоже не понравилось. Он отметил нечто странное: Белла не заводилась, ее что-то терзало, и она тоже боялась. Посматривала в окно, прислушивалась к шуму в подъезде. Получала разрядку и охладевала к любовнику. Можно подумать, что у нее есть муж. Но мужа не было. Белла перестала «прилипать», сделалась задумчивой, пугливой. Однажды обмолвилась, что в субботу собирается съездить в Речицу, проветрить голову. Рубич предложил составить ей компанию. Белла испугалась. Во всяком случае, пожалела, что упомянула Речицу. Стала отнекиваться, придумала неубедительную причину, почему он не должен с ней ехать…
– В общем, быстро надоело, – резюмировал подполковник. – Мне плевать, что вы думаете про мораль, про семью и все такое. Мою ситуацию не назовешь семейной жизнью. Жаловаться не хочу, но и оправдываться не буду. Мы расстались тихо-мирно, по взаимному, так сказать, согласию. Я сказал, что мы больше не встретимся, она пожала плечами: мол, ладушки. Ни слез, ни истерик, даже как-то приободрилась. Это было три недели назад. С тех пор мы даже на улице не сталкивались. Жалко девчонку, но зачем мне ее убивать?
– И все же задам дежурный вопрос, Дмитрий Марьянович. Где вы были в вечер ее смерти?
– Дома, – буркнул подполковник. – Где мне еще быть? Вернулся в половине седьмого вместе со всеми. Натальи дома не было, опять допоздна работала в своем клубе. Приготовил ужин, поел, лег отдыхать. Да, сбегал в магазин за картошкой – овощной до восьми работает, – но быстро вернулся. Больше не выходил. Наталья пришла около десяти, сказала, что на улице шумно, вроде убили кого-то. Поужинала, потом сидела допоздна со своими бумагами… Почему вы так смотрите? Нет алиби – значит, виновен? Нет, вы о чем-то другом думаете, – Рубич растерялся.
«Дурак ты, подполковник, – подумал Михаил, глядя в спину уходящему подозреваемому, – жена тебе изменяет в своем ДК, а тебе этот факт даже в голову не приходит. Неплохо баба устроилась…»
Страсти в городке кипели нешуточные. Романы, измены, обманутые ожидания. Выбор досуга, мягко говоря, невелик. Ох уж эти защитники Отечества. Стало неприятно – словно самого окунули во все это.
В субботу на въезде в часть произошло громкое ЧП. Ничего подобного еще не случалось. Погода безнадежно испортилась, с раннего утра хлестал дождь, лил, не переставая. Небо потемнело, низкие тучи плыли прямо над головой. Иногда дождь стихал, затем разражался с новой силой. Потоки воды текли по обочинам, затопили водоотводные канавы.
Запрет на выезд из части продолжал работать. Но желающих и не было. Непогода притушила недовольство. Съежились деревья и кустарники, пропали люди. На КПП под навесом мялся часовой в брезентовой накидке с капюшоном. Автомат пришлось спрятать под накидку – благодаря чему на спине вырос горб. Похолодало – солдат переминался с ноги на ногу, прятал руки в рукава. Проверки в этот час он мог не опасаться.
По трассе к КПП подъехала машина – что-то невзрачное, вроде «Жигулей» второй модели, – остановилась метрах в тридцати от шлагбаума. Дальний свет фар слепил часовому глаза. Из машины проорали что-то оскорбительное в адрес лично этого бойца и всей Советской армии в целом. Событие исключительное, в Белоруссии, где в годы войны погиб каждый четвертый, солдат любили.
Часовой не реагировал. Машина подъехала ближе, человек, сидящий рядом с водителем, высунул голову. Он продолжал орать – матерно, обидно. Мол, вертел он на приборе всю вашу долбаную армию, в которой одни чмошники и тому подобное.
Националистические традиции были характерны лишь для западных областей – да и от тех очистились еще в сороковые, физически уничтожив белорусских «бандеровцев». Но иногда кое-что еще всплывало.
Солдат сделал вид, что снимает автомат с плеча, но брань из машины не утихала, наоборот, стала двухголосой. Боец вышел из-под навеса, чтобы шугануть хулиганов, в этот момент грохнул выстрел! Стреляли для острастки (как-то уж чересчур – на поражение). Но выглядело все по-настоящему.
Часовой отскочил под навес, стал неловко стаскивать автомат – запутался в накидке. Снова прогремели выстрелы. Стреляли из берданок, тратя время на перезарядку. Машина медленно отъезжала задним ходом. Пуля попала в закрытый шлагбаум, срикошетила, разнесла стекло в караульной будке.
Часовой присел
