щеку.
– Не переживай, я не променяла тебя на твою более молодую и красивую версию. Хотя следовало бы.
– Лекс, подожди меня в машине, пожалуйста, – мрачно попросил Шакал. – С сумкой я разберусь сам.
Алекса кивнула и подошла ко мне. Обняла, сильно вонзив ногти мне в лопатки. Я вдохнул шоколадный запах ее волос.
– Я никогда не забуду тебя, малыш.
– И я тебя, Лекс.
Она быстро выпрямилась и ушла.
С ее удаляющейся фигурки я перевел взгляд на Шакала, деликатно отвернувшегося. Он начал усердно запихивать ее многочисленные вещи в чемодан.
– Она сказала, ты не женат, – после паузы сказал он.
– Она не соврала. С чего вдруг тебе это стало интересно?
– Ну, я ведь был лишен возможности посмотреть на твою физиономию, когда тебя впервые охомутала девчонка, – с напускной веселостью произнес он.
– У меня нет прикола в наручниках по душам трещать, ты уж прости, Шакал.
Его натянутая улыбка сошла с лица.
– Это я, Раш. Я могу доказать, – он сел на колени передо мной. – Твоим любимым местом дома был подоконник на кухне. Когда мы были наказаны, или на улице было холодно, ты мог там часами сидеть. Я тебя научил туда лазить, а когда ты туда впервые сам залез, ты сверзился прямо на стол. У тебя до сих пор остался шрам на плече. Мама тогда сильно на меня обиделась, сказала, что я за тобой не смотрю. А когда ты был совсем маленький, ты называл меня ежом, понятия не имею, почему. А помнишь фильмы, которые мы придумали? По ночам ты скрипел зубами, а когда тебя начали в школе обижать, мы подрались и сломали себе носы. Мама весь день ругалась, а потом посмотрела на отца, на меня и на тебя, и сказала: “Я не женщина, а…”
– “… какая-то ксерокопия”.
Мы мимолетно улыбнулись. Его голос, низкий, рокочущий и такой родной, на мгновение пробудил воспоминания о тех беззаботных временах. Но мгновение длилось недолго.
– Я хотел разбудить тебя тогда… – совсем шепотом сказал он. Я резко поднял взгляд. – Но если я что хорошего в жизни сделал, так это то, что не сломал жизнь и тебе тоже. Я не жалею, что не потряс тебя тогда.
– Почему ты ушел? – хрипло спросил я.
Брат отвел глаза. Детская искра ушла, он снова оказался Шакалом.
– Легче всего ходить и вопить о том, что у тебя проблемы. Сложнее что-нибудь сделать, но труднее всего – это признать. И я признал. Дома у меня будущего не было, Раш. Даже если бы меня оправдали, что бы было дальше? Экзамены я бы точно не сдал, никуда бы не поступил. Меня бы забрали в армию, после нее я бы устроился на малооплачиваемую работу на завод. Пахал бы там, пока не повредил бы ногу или руку. И стал бы тем уродом в твоей идеальной семье, твоей обузой, копией нашего отца, как снаружи, так и внутри.
Последние слова он произнес так тихо, что я еле услышал. И прежде чем сообразил что-либо, сказал:
– Ты бы не стал таким, как отец.
Брат с благодарностью посмотрел на меня.
Вдруг он обошел стул и присел за спинкой. Тут я услышал щелк и с удивлением размял пальцы.
– Они нужны были только чтобы ты не сбежал из багажника, – пояснил он, крутя наручники на пальце.
– А зачем ты притащил меня сюда? – спросил я, потирая затекшие запястья.
– Поговорить надо было.
– О чем?
Брат кинул наручники на пол.
– Я хочу сыграть честно.
– В смысле?
– Я оступился, Раш.
– Ты уже висишь на самом краю, брат.
– И ты решишь, столкнуть ли меня вниз.
Я все еще ничего не понимал, а он продолжил:
– Рация у тебя в куртке, ты можешь отправить за нами хвост. Только одно запомни, пожалуйста. Алекса не виновата, она ни в чем не участвовала, вся вина только на мне. Мареши тоже не причем, они даже не знали, что я жив. И мех отдал я, а не они.
Я молчал.
– Ты расскажешь матери?
– Меня это не касается – это только между вами. Тебе решать.
Брат прислонился спиной к стене и задумался. Наконец он спросил:
– Ты рассказал ей, почему я якобы умер?
– Нет. Сказал только, что тебя нашли в реке.
– Хорошо. Если что – пририсуй мне какой-нибудь порок сердца, или что-то типа того. Пусть не думает, что ее сын сдох от собственной глупости.
Он сказал это тем же тоном, каким говорил: “Если что – я делаю уроки вместе с Аароном”.
Брат бросил взгляд на улицу. Я сказал это за него, поднявшись:
– Вам пора.
Он посмотрел на меня. Он не хотел. И я тоже.
Наконец он взял сумку и медленно направился к выходу. Я ничего не сказал. Вдруг он остановился.
– Будь ты проклят…
Я смотрел, как упал на бок чемодан, когда он обнял меня. Я сомкнул руки у него на спине. Он так крепко сжал, что я и через неделю мог бы сказать, где у меня на лопатках были его пальцы.
Звук заведенного мотора, колеса. Тут запищала рация и раздался обеспокоенный голос Джо.
– Рауль? Рауль, черт побери, ответь! Джекклс, если ты сейчас же не ответишь, ты уволен!
Я достал рацию и сказал в нее:
– Джо, я в порядке. Где Дюк?
Я услышал, как по ту сторону разнесся счастливый смех.
– Дюка мы забрали, он в участке, живой и здоровый. Ты где?
– Меня похитили, я на реке, возле старой сторожки. Это был Шакал. Это какой-то псих, впервые в жизни его увидел. Он приехал сюда, остановился. Я был на заднем сиденье. Мне удалось открыть дверь изнутри и выскочить. Он, по-моему, ничего не заметил. Джо, он на полной скорости заехал в воду. Приезжайте сюда, мне уже надоело тут торчать.
– Уже едем. А что с Марешами? Ты же шел к ним.
– Я не дошел. Человек, который сидел за рулем, точно не был кем-то из них, клянусь тебе.
– Хорошо. Кстати, к тебе какая-то девушка заходила. Сказала, что придумала очень ужасную шутку про черную полосу. Это кто?
Все-таки пришла.
– Знакомая. Слушай, не время сейчас, езжайте быстрее!
Рация пискнула в последний раз. Я обернулся и похромал к нелепому и совершенно лишнему шкафу. В этот момент я не смог бы и кулак сжать – я час пролежал на наручниках, сдавливающих запястья – но каким-то образом я все же сумел передвинуть его. Этот шкаф, наверное, притащил сюда брат, когда прятался тут от милиции. Его не было, когда я был тут
