Стефан Викстрём пошел в канцелярию. Он неважно себя чувствовал, вероятно, пришло время съездить домой пообедать.
Секретарши вопросительно уставились на него.
— Они задавали рутинные вопросы о Мильдред, — пояснил Викстрём.
Однако он чувствовал, что любопытство женщин не удовлетворено. «Что за вопросы?» — читал он в их глазах.
— Они разговаривали с вами? — спросил Стефан.
— Да, — ответила та, что беседовала со Свеном-Эриком. — Тот крупный мужчина захотел увидеть бухгалтерские документы фонда защиты животных.
Лицо Стефана окаменело от ужаса.
— Надеюсь, вы ему ничего не дали? — спросил он. — Ведь вы не имеете права…
— Разумеется, я все дала, — ответила женщина. — Ведь в них нет ничего секретного.
Он пристально посмотрел на нее и, чувствуя на себе взгляды других сотрудниц, вышел из комнаты.
Пастор уже наверняка обо всем знал. Теперь Стефан должен был позвонить ему. Когда он набрал номер Бертила, тот сидел в автомобиле. Голос в трубке то и дело пропадал.
Стефан рассказал о визите полицейских и о том, что они получили бухгалтерскую документацию фонда защиты диких животных. Однако пастора, похоже, нисколько не встревожило это известие. Стефан сказал, что, поскольку оба они состоят в правлении фонда, формально полицейским придраться не к чему. Тем не менее…
— Представляю, как это будет выглядеть в газетах, — говорил Стефан, — нас выставят расхитителями.
— Все будет хорошо, — успокоил его пастор. — Извини, мне надо парковаться. Созвонимся позже.
Это спокойствие Бертила означало, что он не собирается защищать Стефана в случае, если дело о его поездке в США получит широкую огласку. Викстрём прекрасно помнил, как они когда-то решили этот вопрос. «В фонде хранится много денег, которые никак не используются», — сказал Бертил. А потом предложил отправить кого-нибудь в командировку с целью повышения квалификации в деле управления фондом. Поскольку нигде в документах не указывалось, что речь идет о защите именно волков, было решено отправить Стефана в Йеллоустоун. И так получилось, что Кристин с младшими сыновьями поехала с ним. Именно таким способом Стефану тогда удалось вернуть их из Катринехольма.
Оба они понимали: нельзя говорить Мильдред о том, что Стефан едет на деньги фонда. Вероятно, кто-нибудь из канцелярии не смог сдержаться и рассказал ей обо всем.
Стоило ему вернуться из Америки, как Мильдред призвала его к ответу. Он спокойно объяснил ей, что его кандидатура действительно представлялась наиболее подходящей: он имеет познания в деле управления фондом и ко всему прочему, опытный охотник и разбирается в лесном хозяйстве. Он рассчитывал на понимание и уважение, как будто не знал Мильдред.
Стефан ожидал вспышки гнева. Он уже наблюдал первые признаки надвигающейся грозы и, невольно сравнивая себя с Мильдред, радовался собственному спокойствию. Вместо этого она присела на край его стола. Налегла на него всей своей тяжестью, так что на некоторое время Стефану показалось, что она больна — почки или сердце. Она посмотрела на Викстрёма. Лицо ее было белым, с темными кругами вокруг глаз. Смешной зверек, внезапно обретший дар речи и к тому же опасный.
— Когда я подниму на церковном совете вопрос о продлении аренды, ты будешь сидеть тихо, понял? Иначе твоим делом займется полиция.
Он хотел сказать ей, как глупо все это выглядит.
— Выбирай сам, — сказала Мильдред. — Я не собираюсь потакать тебе до конца своих дней.
Стефан посмотрел на нее с удивлением. Когда это она ему потакала?
Викстрём подумал о пасторе, о Кристин, вспомнил взгляды секретарш в консистории и почувствовал, что теряет над собой контроль. Ему не хватало воздуха, он пыхтел, словно собака в салоне автомобиля. Нужно было успокоиться, прийти в себя.
«Я должен выкрутиться, — думал Стефан. — В конце концов, в чем моя вина?»
Еще в детстве он дружил с мальчиками, которые всячески использовали его. Выполнял их поручения и делился с ними сладостями. А потом протыкал шины автомобилей и бил камнями окна, только чтобы доказать, что пасторский сын не слабак. И сейчас, будучи взрослым, он водится с людьми, которые не ставят его ни во что.
Лиза Стёкель сидела на ступеньках своего «пряничного домика», произведения кондитера-недоучки, как называла его Мимми. Сейчас она собиралась в кафе Мике, где обедала каждый день. Ее дочь нисколько не удивлялась этому: ведь дома Лиза могла найти разве что глубокую тарелку, ложку да банку кошачьих консервов. Собаки бегали по двору, нюхали и метили мочой смородиновые кусты. Ей казалось, они удивляются тому, что она не кричит на них.
«Делайте что хотите», — думала Лиза, с улыбкой наблюдая за своими питомцами.
Странная вещь — человеческое сердце. Оно выносливо и ранимо, словно пятка ребенка, привыкшего шлепать летом по двору босиком. Может ступать по гравию и сосновым шишкам, но любая заноза ранит его глубоко.
Лиза умела терпеть. В этом была ее сила и слабость. Она давно хотела все рассказать Мимми, но сейчас это уже не имело смысла. Слишком поздно.
Да и что она могла рассказать? Правду? Вряд ли. Лиза помнила то время. Дочери исполнилось шестнадцать лет, они с Томми уже давно разошлись. По выходным он пил по-черному. Его счастье, что он был искусный плиточник. Пока для Томми находилась работа, ему хватало и на пиво в будние дни. Мимми, конечно, беспокоилась за него. Она хотела, чтобы Лиза поговорила с папой, и постоянно спрашивала ее: «Мама, ты думаешь о папе?» «Да», — отвечала Лиза. И это было вранье, ее нисколько не заботила судьба Томми. «Зачем ты вышла замуж за папу?» — однажды спросила ее Мимми. Лиза поняла, что сама этого не знает, и ее ошеломило это открытие. Она никак не могла вспомнить их первые встречи, период влюбленности и то, как у нее на пальце оказалось кольцо. А потом появилась Мимми — замечательный ребенок! В то же время это она навсегда привязала Лизу к Томми.
Лиза никак не могла взять в толк, что такое материнское чувство. «Я готова умереть за нее», — думала она, стоя у постели дочери. Однако это признание ничего не значило. С тем же успехом Лиза могла пообещать Мимми поездку за границу, в случае если последний купленный ею лотерейный билет окажется выигрышным. Есть такие матери, которым легче умереть за своего ребенка, чем пятнадцать минут почитать ему сказку перед сном. Однако если вид спящей Мимми наполнял душу Лизы тоской и раскаянием, то Мимми бодрствующая заставляла ее сердце сжиматься от страха. Когда девочка обнимала мать или тоненькими ручонками прикасалась к ее лицу, брак с Томми казался Лизе незыблемым. Однако в конце концов он разрушился на удивление легко. Оказалось, что достаточно просто собрать вещи и уйти. Ни слез, ни криков она не помнила.
С собаками все проще. Они не лезут тебе в душу. Они абсолютно искренни и никогда не устают радоваться жизни. Как Винни. По его новой приятельнице Ребекке Мартинссон видно, как этот юноша влияет на людей.
Лиза впервые увидела Ребекку во вторник вечером. На девушке был плащ до пят и блестящий шарф, конечно из натурального шелка. Крутая секретарша или что-то вроде того. Тогда Лиза заметила в ней какую-то странную медлительность, словно незнакомка ничего не делает наобум и размышляет несколько секунд, прежде чем сказать слово, сделать жест или улыбнуться. Винни никогда не заботило, как он выглядит со стороны. Он вторгался в людские сердца без спросу и даже не сняв обуви. И вот на следующий день после знакомства с ним Ребекка появилась в поселке в куртке семидесятых годов и с волосами, стянутыми коричневой резинкой, из тех, снимая которые, рискуешь наполовину облысеть.
Винни не знал, что такое ложь. Каждый второй четверг Мимми устраивала в кафе чаепитие, на которое женщины приезжали даже из города. Она угощала свежими булочками, вареньем и печеньем семи сортов. В прошлый четверг Мимми, напустив на лицо строгость, зарычала на весь зал: «Кто надкусил печенье?» И Винни, который в этот момент уплетал бутерброды, запивая их молоком, немедленно поднял руку: «Я!»
«Божье благословение», — подумала Лиза.
Она тысячу раз слышала эти слова от Мильдред.
Мильдред! Стоит только Лизе расчувствоваться — и вот появилась она.
Всего лишь три месяца назад они в последний раз лежали вместе на раздвижном диване на кухне. Бывало, что когда собаки оккупировали диван, Мильдред просила Лизу: «Не прогоняй их! Разве ты не видишь, как им здесь хорошо!»
В начале июня Мильдред бегала как загнанная лошадь: выпускные вечера в школах, детских садах и разных кружках, конфирмации и много-много венчаний. Лиза лежала на левом боку, опершись на локоть, а в правой руке держала сигарету. Мильдред спала или просто лежала с закрытыми глазами. Лиза разглядывала ее спину, покрытую нежными волосками, которые росли в направлении сверху вниз вдоль позвоночника. Тогда Лиза подумала, что неспроста ей, собачнице, довелось любить женщину, чья спина на ощупь похожа на живот щенка. Или, может, волчонка?
