К вечеру он переделал множество неотложных дел и поехал знакомиться с заказчицей.
* * *
Досюкова оказалась совсем не такой, какой ее заочно представлял себе Стасов. Ему казалось, что она должна быть под стать правозащитнику Поташову – хамоватая, уверенная в себе, требующая немедленного результата, причем не абы какого, а такого, как ей нужно. Он ожидал, что она будет или рыдать, или, что еще хуже, разговаривать на повышенных тонах, обвиняя всю милицию вкупе с прокуратурой и судом в неблаговидных действиях и низком профессионализме. Апофеозом, по прогностическим прикидкам Стасова, должна будет стать фраза типа: «Вы сами в то время работали в милиции. Вот такие, как вы и ваши коллеги, и засадили моего мужа в тюрьму. Теперь ваш долг – восстановить справедливость и попрать беззаконие во прах. Вы должны искупить свою вину».
Однако ничего такого не произошло. Досюкова приветливо улыбалась, пригласила Стасова в большую, уютно обставленную комнату, принесла пепельницу, предложила чай или кофе. Стасов решил начать с главного.
– Наталья Михайловна, давайте сразу проясним ситуацию. Вы абсолютно уверены в невиновности своего мужа или какие-то сомнения у вас все-таки есть?
Она помрачнела, пальцы рук непроизвольно вцепились в колени, обтянутые облегающими брюками.
– Мне сложно вам ответить, – негромко сказала она. – Понимаете, убийство Красавчикова произошло ночью. Вечером я приняла снотворное, довольно большую дозу. Когда я засыпала, Женя был рядом, и когда проснулась – тоже. Но вы сами видите, как спланирована наша квартира. Входная дверь находится очень далеко от спальни, и даже когда я не сплю, я все равно не слышу, как она открывается. А уж когда сплю, да еще на таблетках… Владислав Николаевич, я не хочу вам врать, это бессмысленно. Следователю я говорила, что Женя всю ночь был дома. Вернее, я говорила, что не слышала, как он уходил и возвращался. Я действительно этого не слышала. Но вы должны знать, что я вполне могла этого не слышать, даже если это и было.
– Значит, вы все-таки до конца не уверены? – уточнил Стасов.
Наталья отрицательно покачала головой, и Стасов заметил, что глаза ее налились слезами.
– Зачем же вы затеяли частное расследование?
– На этом настаивает муж. Он собирается бороться за свое освобождение до последнего. И Николай Григорьевич настроен очень решительно, он тоже поддерживает Женю. Знаете, – она вдруг улыбнулась, – Николай Григорьевич, как мне кажется, очень не любит милицию и готов взяться за любое дело, которое позволит ему уличить ее сотрудников в чем-либо неблаговидном. По-моему, он и правозащитной деятельностью занимается только ради удовольствия ткнуть милиционеров мордой об стол. Поймите меня правильно, Владислав Николаевич, я очень хочу, чтобы Женя не сидел в тюрьме, а был со мной, здесь, на свободе. Но…
Она замялась, и Стасову стало не по себе. Что-то странно она себя ведет, заказчица эта.
– Что, Наталья Михайловна? – пришел он ей на помощь. – Вас что-то смущает?
– Да, – она глубоко вздохнула. – Я люблю своего мужа и хочу ему верить. Но я слишком хорошо его знаю.
– А нельзя конкретнее?
– Я хочу, чтобы он вышел на свободу. Но я совсем не уверена в том, что он не убивал Бориса. Женя – мой муж, и я сделаю все, что он требует, чтобы добиться реабилитации. Это мой долг, понимаете? Я должна быть его помощницей, его соратницей, я должна оказывать ему поддержку – и моральную, и любую другую. Ведь именно поэтому я вышла за него замуж, когда он был под следствием. У меня должно быть официальное и никем не оспариваемое право помогать ему и поддерживать его, ездить к нему на свидания, писать письма, действовать от его имени. Вы, может быть, не знаете, мы до этого четыре года прожили вместе, не расписываясь. Как-то не нужно было. Но если вы меня спросите, уверена ли я на все сто процентов в его невиновности, то я вам отвечу – нет. Нет, Владислав Николаевич, я в этом не уверена. И я вполне готова к тому, что результаты вашего частного расследования подтвердят виновность моего мужа. Но я все равно надеюсь, что случится наоборот, что вы поможете его оправдать. Я ни в чем не уверена, потому что не могу с точностью сказать: уходил он в ту ночь из дома или не уходил. Ну вот, я вам все свои карты раскрыла.
Стасов озадаченно посмотрел на нее. Такого поворота он никак не ожидал. Не верит в невиновность, но все равно пытается попробовать ее доказать? Неужели ее преданность мужу так велика? Ладно, если бы речь шла о безграничном доверии, он бы еще это понял. Раз любимый супруг утверждает, что не убивал Бориса Красавчикова, значит, так оно и есть, а все остальное – происки злокозненных врагов, и нужно во что бы то ни стало вытащить невинного беднягу из острога. Но ведь она явно ему не верит. Она сомневается. Зачем же тогда все это? Неужели только потому, что она не смеет перечить мужу? Он хочет строить из себя жертву, а она и пискнуть не смеет, делает все, как он велит. А замуж зачем выходила? Никто ведь не тянул, тем более в такой ситуации. Выходит, любит она мужа до полного беспамятства, хоть и не верит ему, хоть и знает, что он подонок и убийца, но все равно любит и сделать с этим ничего не может. И не хочет. Просто любит – и все.
Стасов уходил, унося в душе сочувствие и самую искреннюю симпатию к молодой женщине, способной на такую сильную и безоглядную любовь и на честность даже в ущерб себе самой.
* * *
Доказательства по делу Евгения Досюкова были вполне приличными. Так, во всяком случае, оценил их Стасов, внимательно перечитывая копию приговора. Убийство Бориса Красавчикова было совершено в ночь с 1 на 2 декабря 1994 года, когда потерпевший выходил вместе со своей дамой из ночного ресторана. Некий мужчина выскочил из машины, выстрелил в Красавчикова, сел за руль и умчался. Сбежался народ, тяжело раненный Борис несколько раз повторил имя убийцы – Досюков. Даже к приезду милиции и врачей он еще был в сознании и повторил это имя, чему есть множество свидетелей. Дама ничего по этому поводу сказать не могла, ибо кто такой Досюков – и знать не знала, но одежду мужчины и его автомобиль описала достаточно подробно. Тут же стали наводить справки о том, кто такой Досюков и где живет, подъехали к его дому, в присутствии специалистов осмотрели автомобиль и пришли к выводу, что на нем недавно ездили. То есть не вечером после работы, а прямо-таки не более двух часов назад. Но вламываться ночью в квартиру не стали, дабы не нарываться. Позвонили по телефону, услышали, что Досюков снял трубку, выставили пост на лестнице, а в семь утра позвонили в дверь и вежливо попросили господина Досюкова «проехать». Описанная дамой потерпевшего куртка (или такая же, очень похожая) спокойно висела на вешалке в прихожей. Куртку изъяли, частицы пороха обнаружили, но Досюков не смог внятно объяснить, как они там оказались, и вообще участие в убийстве Бориса Красавчикова полностью отрицал. Тогда нашли свидетелей, которые видели Досюкова выходящим из дома около двух часов ночи и возвращающимся в начале четвертого. Свидетель, который видел, как он возвращается, опознал Досюкова уверенно и даже смог перечислить признаки внешности и одежды, по которым он его узнал среди семерых других мужчин, приглашенных для участия в опознании. Свидетель же, который видел, как он в два часа ночи уходил из дома, оказался соседом и хорошо знал Досюкова в лицо, а потому вообще ошибиться не мог. Сосед этот гулял с внезапно заболевшей собакой, которая чем-то отравилась и всю ночь просилась на улицу, поэтому никуда не спешил и прекрасно видел, как Евгений вышел из подъезда и сел в свою машину. Более того, он даже поприветствовал его словами: «Жень, ты чего это полуночничаешь?» На что Досюков на ходу бросил что-то невразумительное, вроде: «Дела, брат, дела», и при этом назвал соседа-собачника по имени и даже добавил: «Твоему Лорду тоже не спится». Так что ни о какой непреднамеренной ошибке и речи быть не могло. Если сосед обознался и принял за Досюкова какого-то совершенно неизвестного мужчину, то непонятно, откуда этот мужчина знает имена соседа и его пса и почему он уехал на машине, принадлежащей Досюкову. Ну а о том, что дама, выходившая с Красавчиковым из ресторана, тоже опознала Евгения Досюкова, и говорить нечего.
А сам Досюков отрицал все, клялся, что всю ночь спал рядом с женой, на улицу не выходил, на машине никуда не ездил и Красавчикова, само собой, не убивал. Правда, запала у него хватило ненадолго, через несколько часов он презрительно бросил: «Не буду я с вами разговаривать, ублюдки, раз вы человеческого языка не понимаете. Не верите мне – доказывайте как хотите». И после этого замкнулся в гордом молчании, полностью отказавшись от дачи показаний. У него, как у крупного бизнесмена, имеющего все основания бояться за свою безопасность, было разрешение на оружие, и оружие это у него дома нашли. Экспертиза подтвердила, что именно из этого пистолета был застрелен Борис Красавчиков. Отпечатки пальцев на оружии принадлежали Досюкову, некоторые были смазанными, стертыми, некоторые – вполне отчетливыми, как и должно быть, когда вещью пользуешься давно и берешь ее в руки десятки раз. Ничьих других отпечатков на нем не было. Вот, собственно, и все. И как можно было с такими доказательствами упираться и на что-то надеяться, Стасов не понимал совершенно.
