– Хорошо, товарищ генерал. Я их приму. Так вам Каменская больше не нужна или прислать ее, когда появится?
– Хитер ты, Виктор Алексеевич, – покачал головой Руненко. – Что ж ты так боишься за нее? Думаешь, обижу? Кусаться буду? Держишь девчонку в тепличных условиях, от начальственного гнева оберегаешь. Может, это и правильно, пока ты в отделе командуешь и сам решаешь, кого и как воспитывать. А ну как уйдешь? Другой начальник ее беречь не станет. Подумай над моими словами. Может быть, пора ее тренировать, приучать к стрессам-то, а? Я не спорю, работник она толковый, даже очень толковый, а я на похвалы скуп, сам знаешь. Но если ее ругать никто не будет, то, не ровен час, зазнается, возомнит о себе, тогда уж ей грош цена будет в базарный день при всей ее толковости.
– Каменская, товарищ генерал, сама себя воспитывает, ей в этом деле помощники не нужны, – сухо ответил Гордеев. – И ругает она всегда сама себя первая, не дожидаясь, пока это сделает кто-то другой. Я могу идти?
– Иди, защитник, – усмехнулся генерал.
Настроение у полковника Гордеева испортилось, но он знал, что это ненадолго. Напряженный ритм работы просто не даст ему возможности пережевывать негодование, мысленно возвращаясь к педагогическим советам генерала. Так и случилось. Поэтому, когда примерно через час явились родственники Людмилы Исиченко, Виктор Алексеевич снова был бодр, добродушен и сосредоточен.
Родственниками странной женщины, покончившей с собой в кабинете Анастасии Каменской, оказались супруги Неласовы, внешне производившие впечатление вполне интеллигентной пары. Но Виктор Алексеевич понимал, что это скорее всего просто видимость, потому что интеллигентному человеку делать в его кабинете по такому необычному поводу было нечего. Ну в самом деле, зачем они пришли? Гордеев догадывался зачем, и причина эта не имела ничего общего с интеллигентностью.
– Слушаю вас, – произнес полковник нарочито приветливо.
– Нет, это мы вас слушаем, – кинулся в атаку Неласов, крупный мужчина лет сорока с наметившимся вторым подбородком, который он пытался скрыть бородой. Борода была еще короткой, видно, начал отпускать ее он совсем недавно. – Мы хотим выслушать ваши объяснения.
– По поводу чего? – невинно осведомился Гордеев.
– По поводу безнравственного поведения вашей сотрудницы. Она оказывала давление на несчастную Людмилу, заставляла ее признаться в преступлении, которого та не совершала. Итог, как вам известно, весьма печальный. Людочка не вынесла давления, написала признание под диктовку вашей сотрудницы и наложила на себя руки. У нее не было сил сопротивляться вашему профессиональному нажиму, но и жить с клеймом убийцы она не захотела.
– Допустим, – кивнул Гордеев. – Вы хотите, чтобы вам были принесены извинения?
– Извинения? – взвизгнула Неласова. – Вы думаете, что отделаетесь ничего не значащими словами? Мы требуем удовлетворения.
– В каком виде?
– В виде компенсации за моральный ущерб. В виде штрафа за неправомерное поведение вашей сотрудницы, повлекшее самоубийство свидетеля.
– Понятно, – снова кивнул полковник. – И в какую сумму вы оцениваете свой моральный ущерб?
Супруги переглянулись. Потом женщина едва заметно качнула головой, передавая слово мужу.
– Я очень рад, что вы сразу поняли нашу позицию, – начал тот. – Мы понимаем, что вы – люди занятые и ходить по судам вам недосуг, поэтому мы предложили бы вам договориться, что называется, полюбовно.
– Я хочу знать, о какой сумме идет речь, – настойчиво повторил Виктор Алексеевич.
– Если дело дойдет до суда – пятьсот миллионов. Но если мы договоримся, то сумма, разумеется, будет меньше. Мы ведь тоже ценим свое время и силы.
– На сколько именно меньше?
– Двести. Двести миллионов. Вы должны согласиться, что это весьма гуманное предложение, если учесть, что вашей сотруднице может грозить уголовная ответственность за доведение до самоубийства.
Гордееву стало смешно, но он подавил рвущуюся на уста улыбку. Эти люди казались ему забавными. И не особенно умными. Хотя, по большому счету, отсутствие ума не является поводом для смеха, и он это, конечно, понимал.
– Я могу узнать, кто вас консультирует? – спросил он.
– Какое это имеет значение? – надменно вскинул брови Неласов.
– Вы меня не поняли, – терпеливо объяснил полковник. – Меня в данном случае не интересует имя конкретного юриста, который дает вам советы. Меня интересует его опыт, квалификация, послужной список.
– Это очень опытный юрист, мы полностью доверяем ему.
– У него есть опыт работы судьей по гражданским делам?
Супруги замялись.
– Не знаю, – наконец сказал Неласов. – Мы об этом не спрашивали.
– А о чем вообще вы его спрашивали, кроме размера гонорара?
– Как вы смеете! – возмутилась Неласова. – Вы пытаетесь опорочить нашего адвоката в наших же глазах, потому что не хотите отвечать за произвол и беззаконие, творящееся в этих стенах. Думаете, вам, как обычно, удастся выкрутиться? Не выйдет, господин полковник! Времена уже не те.
– Я бы сформулировал иначе, – миролюбиво возразил Гордеев. – Времена еще не те.
– Что вы хотите сказать? Что до сих пор существует круговая порука, которая не позволит суду удовлетворить иск, предъявляемый работникам милиции? Вы хотите сказать, что время истинной демократии еще не наступило?
– Отнюдь. Я хочу сказать, что поколение грамотных и добросовестных юристов еще не выросло, вот и все. Ваш адвокат собирается тянуть с вас деньги за свои неквалифицированные советы. Именно поэтому я и спрашивал, какой у него опыт и стаж работы. Вы, разумеется, мне не верите, и это ваше право. Более мы вашего юриста обсуждать не будем. Давайте вернемся к вашей родственнице. Скажите, пожалуйста, она не производила на вас впечатления психически нездоровой?
– Конечно, – с вызовом произнесла Неласова, – я так и знала. Адвокат нас предупреждал, что вы постараетесь выставить Людочку сумасшедшей и объяснить происшедшее ее болезнью. Ничего у вас не получится. Людмила была абсолютно нормальной. Разумеется, это была натура тонкая и эмоциональная, но психически совершенно здоровая. И то, что она с собой сделала, является следствием грубого давления, угроз и запугивания со стороны вашей сотрудницы Каменской.
– Откуда вам это известно? Исиченко рассказывала вам об этом, жаловалась?
– Да.
– Когда?
– Незадолго до кончины.
– Когда именно? Припомните, в какой день это было и при каких обстоятельствах?
– Ну уж нет, – снова встрял бородатый Неласов, перехватывая инициативу у жены. – Наш адвокат предупреждал нас, что вы постараетесь выведать все это и подтасовать факты таким образом, чтобы опровергнуть нас. Если мы не договоримся полюбовно, то ответы на свои вопросы вы услышите только в суде.
– Значит, вы утверждаете, что Людмила Исиченко была психически здоровой. Это хорошо. Тогда следующий вопрос. Какова степень вашего с ней родства?
– Мы троюродные сестры, – ответила Неласова.
– У Людмилы есть другие родственники?
– Есть. Мой родной брат и его семья. Родители Людочки давно умерли, она – единственная дочь и замужем никогда не была, детей у нее нет. Ее отец – двоюродный брат моей матери, а мы с братом – единственные родственники Людмилы.
– Вы поддерживали тесные отношения?
– Какое это имеет значение? Вы пытаетесь увести наш разговор в сторону. Людмила была несчастной одинокой женщиной. Даже если мы не очень часто виделись, это не означает, что у нас не болит душа за нее и что мы позволим вам уйти от ответственности за ее загубленную жизнь.
– Стало быть, вы и ваш родной брат считаете себя наследниками Исиченко?
– Я не понимаю, при чем тут это…
– А я понимаю, – снова подал голос возмущенный Неласов. – Вы намекаете на то, что мы унаследуем бесценную коллекцию, которую собирал отец Людочки. Вы хотите сказать, что при таком огромном наследстве нам должно быть стыдно судиться с органами милиции.
– Нет. – Гордеев наконец позволил себе улыбнуться. – Я хочу сказать совсем не это. Известно ли вам, что Людмила Исиченко оставила завещание?
– Какое еще завещание? – растерялся Неласов.
– Обыкновенное, нотариально заверенное и составленное по всей форме. Так известно или нет?
– Впервые слышу.
– Жаль. Вас с ним еще не знакомили, но поскольку ваша родственница попала в орбиту следствия, то нам его, естественно, огласили. Должен вас разочаровать, весь свой капитал в виде коллекции картин и антиквариата Исиченко завещала писателю Леониду Параскевичу.
Известие произвело на Неласовых шоковое впечатление. Некоторое время в кабинете Виктора Алексеевича стояла тишина.
– Идиотка! – наконец прошипела Неласова. – Шизофреничка.
