Студеный пот холодил грудь и спину. Он почувствовал ужасный запах, и, когда понял, что это, его затошнило, и он бросился к шкафу, благодарный судьбе за то, что держит там спортивную куртку и широкие брюки на случай, если порвет свои вещи на «охоте» или если задание потребует от него заняться маскарадом. Неуклюже семеня, он вернулся в уборную и начисто вытер ноги и ягодицы, рыдая от стыда, страха и облегчения.
Помывшись, он надел чистые штаны. Старые же вместе с испачканным нижним бельем скатал шаром и кинул вонючий сверток в мусорный ящик в дальнем конце участкового двора. Потом сел в машину и поехал к ресторану для автомобилистов, где, как он знал наверняка, безумствует Бонелли из-за того, что Гуса нет уже битый час. Подрулив туда, Гус все еще не был уверен, что сумеет до конца выдержать собственную ложь. Неподалеку от Бонелли стояли две дежурные полицейские машины, начавшие поиски его напарника. Гус рассказал историю, которую сочинил по дороге, задыхаясь от слез. Врать он был вынужден: стоит им узнать, что плечом к плечу с ними служит полицейский, настолько тупой и безмозглый, что может себе позволить запрыгнуть на борт машины, – ничто им не помешает вытолкать его из отдела пинками под зад, и поделом ему! Такого полицейского еще учить и учить, а может, еще и лечить – в психиатрии. Так что он их попичкал тщательно продуманной чепухой насчет какой-то проститутки, угодившей ему каблуком по физиономии и выскочившей из машины, и насчет того, как он с полчаса преследовал ее на своих двоих, пока не потерял из виду. Бонелли на это проворчал, что он поступил опрометчиво, покинув автомобиль и подвергая себя опасности, но сам был настолько рад увидеть перед собой Гуса, живого, здорового, что не стал больше распространяться на данную тему, даже не заметив, что напарник переоделся. Ну а затем они отправились в Центральную тюрьму. Несколько раз Гусу казалось, что он вот-вот сломается и разрыдается, ему и впрямь пришлось дважды давить в глотке всхлип. Но он сдержался, а еще через час прекратили дрожать ноги и руки. Есть, однако, он не мог, и когда чуть позже они остановились, чтобы проглотить по гамбургеру, от одного взгляда на пищу ему сделалось дурно.
– Выглядишь ты отвратительно, – сказал Бонелли, плотно закусив и теперь ведя машину по Уилширскому бульвару. Гус наблюдал в окно за улицей, автомобилями, прохожими. Он не ощущал никакой душевной приподнятости оттого, что остался жив. Наоборот, чувствовал жуткую подавленность. На мгновенье он пожалел, что тогда, в тот момент, когда на скорости девяносто миль в час «кадиллак» пошел юзом и от жути свело кишки, машина не перевернулась.
– По-моему, та стычка со шлюхой немного выбила меня из колеи, – сказал Гус.
– Так сколько, говоришь, ты за ней гнался? – спросил Бонелли, взглянув на него с недоверием.
– Думаю, несколько кварталов. А что?
– По счастью, мне известно, что бегаешь ты не хуже пумы. Как же тебе удалось ее не поймать?
– Ну... По правде, Сэл, она пнула меня прямо по яйцам. Стеснялся тебе сказать. Я провалялся на аллее двадцать минут.
– Так какого хрена, скажи мне Бога ради, ты не сознался, что тебе там кололи орехи? Неудивительно, что ты весь вечер как отравленный. Отвезу-ка я тебя домой.
– Нет, не хочу домой, – сказал Гус и подумал, что позже когда-нибудь пораскинет мозгами над тем, почему предпочитает даже сейчас, когда ему весь свет не мил, остаться на работе.
– Тогда возьми себя в руки. Завтра же ты пролистаешь от корки до корки всю книжку со шлюхиными рожами и будешь любоваться ими до тех пор, пока не найдешь среди них эту сучку. Постараемся добиться ордера на ее арест за оскорбление действием полицейского, находящегося при исполнении...
– Я же говорил тебе, Сэл, это новенькая. Никогда ее раньше не видел.
– Все равно мы найдем эту лоханку, – сказал Бонелли, удовлетворенный, казалось, Гусовым объяснением. Гусу немного полегчало. Живот (уже почти не беспокоил. Откинувшись назад, он гадал, откуда взять ему деньги для матери, если после этой получки нужно непременно внести плату за купленную в рассрочку мебель. И решил не ломать сейчас над этим голову, мысли о матери и Джоне всегда отзывались судорогой в желудке, на сегодня подобных ощущений он и без того испытал предостаточно.
Ровно в одиннадцать Сэл произнес:
– По-моему, самое время повидать нашего юного вожака, а?
– О'кей, – пробормотал Гус. Он и не подозревал, что дремал.
– Уверен, что не хочешь домой?
– Я в полном порядке.
Андерсон, которого они встретили в ресторане, вид имел угрюмый и выказывал все признаки нетерпения, отхлебывая из чашки кофе со сливками и барабаня по столу чайной ложечкой.
– Опаздываете, – буркнул он, когда они уселись.
– Да вот... – сказал Бонелли.
– Чтобы нас никто не подслушал, я снял кабинет, – сказал тот, теребя черенком ложки тонкие усики.
– Понятно, когда идешь на дело, лишняя осторожность не повредит, – сказал Бонелли, и Андерсон внимательно посмотрел в его холодные, словно галька, глаза, пытаясь обнаружить в них следы иронии.
– Больше никто не придет. Хантер со своим напарником подцепил пару шлюх, остальные повязали игроков.
– В кости?
– В карты, – ответил Андерсон.
Гус начинал раздражаться. С ним всегда так бывало, когда Андерсон упоминал Хантера с его напарником или остальных. Пора бы уже запомнить имена этих остальных да напарников, их всего-то восемь человек.
– В баре работаем втроем? – спросил Бонелли.
– Без тебя. Тебя там знают, так что останешься снаружи. Я подобрал отличное местечко для наблюдения – через дорогу на автостоянке у жилого дома. Будь там, когда мы выведем арестованного. Ну а если после положенного часа нас пригласят в квартирку отведать по рюмочке – а я на это, признаться, очень рассчитываю, – может, мы только промочим горло, а потом уйдем и вызовем подкрепление.
– Не забывайте разливать выпивку по резинкам, – сказал Сэл.
– Ну разумеется, – сказал Андерсон.
– Только не лейте слишком много. Эти резинки не выдержат, если вы вольете в них слишком много градусов.
– Я справлюсь, – сказал Андерсон.
– Особливо та самая резинка. Не лей в нее слишком много.
– Это почему же?
– Мы с моей подружкой Бертой немного попользовались ею прошлой ночкой.
Нельзя сказать, чтобы теперь она была новенькой.
Секунду Андерсон глядел на Бонелли, затем застенчиво хихикнул.
– Думает, я шучу, – повернулся Бонелли к Гусу.
– Великие насмешники, – сказал Андерсон. – Давайте-ка двигаться. Мне не терпится заняться полицейскими обязанностями.
Бонелли пожал плечами и подмигнул Гусу. Они проводили Андерсона до его машины и отправились следом за ней. Не доезжая примерно квартала до «Погребка», они остановились и решили, что Гус и шеф войдут туда поодиночке с интервалом в пять минут. При желании, конечно, можно было найти предлог и войти туда разом, но по плану они должны были действовать как незнакомцы.
Едва очутившись внутри, Гус потерял всякий интерес к арестам, полицейской работе и чему бы то ни было еще. Более его не интересовало ничего, кроме стоявшей перед ним на обитой кожей стойке выпивки. Проглотив два виски с содовой, он заказал третью порцию, но благодатное тепло начало бродить в нем прежде, чем он разделался со второй. Неужто я отношусь к категории людей, предрасположенных к алкоголизму? – подумал он. Пожалуй, так оно и есть, и это одна из причин, почему он пьет столь редко. Но главная причина в том, что он терпеть не может вкуса спиртного, за исключением разве что виски с содовой, эта смесь – еще куда ни шло. А сегодня – так вообще приятна. Он начал постукивать рукой в такт орущему музыкальному автомату и впервые оглядел бар. Для буднего вечера здесь было всего полно – и народу, и шума. Почти все кабины и столики были заняты, тесно было и у стойки. Отхлебнув из третьего бокала, он заметил одиноко сидящего за маленьким круглым столиком сержанта Андерсона. Тот потягивал коктейль и сурово сверлил Гуса глазами. Потом поднялся и подошел к автомату.
Гус решил не отставать и, нащупав в кармане монету в двадцать пять центов, приблизился к сверкающей машине, отбрасывавшей на напряженное лицо Андерсона зелено-голубые блики.
– Ну и толпа, – сказал Гус, делая вид, что выбирает мелодию. Он обратил внимание, что губы его немеют, голова кружится, как в легком бреду, а музыка заставляет быстро биться сердце. Потом опустошил бокал, который держал в руке.
– Не очень-то налегай на выпивку, – зашептал Андерсон. – Если мы намерены здесь делать дело, ты обязан быть трезв.
Он выбрал мелодию, ударил по кнопке и притворился, что выбирает еще одну.
– Когда выглядишь так же, как эти пьянчужки, лучше работается, – сказал Гус и подивился сам себе: никогда прежде он сержантам не перечил, меньше всех – Андерсону, того он просто побаивался.
– Кончай пить, – сказал Андерсон. – Смотри не переусердствуй, иначе начнут на тебя коситься.
