– Высоковато взял, – сказал Дженкинс, и Серж увидел на дальней стене футах в семи от пола выписанный дробью узор. Раздался пронзительный вопль, и они перевели взгляд на седого беззубого негра, зажавшего рукой обильно кровоточащую лодыжку. Он попытался подняться, упал и пополз к покалеченной широкой кровати, отделанной позолотой. Он заполз под нее и подтянул под себя ступни.
– Они ушли, – удивленно произнес сержант. – Только что копошились тут, будто муравьи, а теперь их и след простыл.
– Я стрелять не собирался, – сказал Дженкинс. – Первым пальнул кто-то из них. Я видел пламя и слышал выстрел. Я лишь отстреливался.
– О том не беспокойся, – сказал сержант. – Черт побери! Они ушли.
Какого хрена мы не начали стрелять еще позавчера? Черт! Ну и ну...
Смотри-ка, и впрямь помогает!
Спустя десять минут они направились в Общегородскую больницу. Стоны старого негра стали действовать Сержу на нервы. Он посмотрел на прислонившегося к дверце Питерса, на его шлем, брошенный рядом на сиденье, на слипшиеся от пота редеющие волосы. Питере не спускал глаз с радио, которое работало теперь с удвоенной энергией. Машина мчалась по Портовому шоссе к северу. Небо почернело уже с трех сторон, но пожары неумолимо продвигались все дальше. Продвигались туда же – к северу.
– Через минуту будем на месте, – сказал Серж. – Неужто не можешь чуток обойтись без этого оханья?
– Боже-Боженька, болит ведь, – ответил старик, стискивая и баюкая свое колено, шестью дюймами ниже которого зияла влажная рана.
Дженкинс, похоже, не особо желал глядеть на нее.
– Мы будем там через минуту, – сказал Серж. Он был рад, что того подстрелил именно Дженкинс, его напарник: теперь они вместе – и Дженкинс, и он – будут оформлять этого типа в тюремную палату Общегородской больницы, а значит, смогут целый час, а то и два не выходить на улицы. Ему было необходимо сбежать оттуда и привести в порядок свои беспокойные мысли: слепая ярость – совсем не то, что нужно. Поддавшись ей, он рискует быть убитым, и довольно быстро.
– Должно быть, дробинка в него угодила, – уныло сказал Дженкинс. – Пять зарядов. Шестьдесят шариков крупной дроби. И только один малюсенький шарик попадает в лодыжку одному-единственному грабителю. Готов спорить, что еще до рассвета кто-то из наших парней получит свою порцию из какой-нибудь дурацкой пушки, и палить в него будет задница, никогда до того не стрелявшая даже в воздух, а тут вдруг разом попавшая в яблочко с расстояния в двести ярдов. Кто-то из наших ребят сегодня свое получит.
Может, и не один.
Как только меня угораздило затесаться в такую компанию, подумал Серж.
Сегодня все, что мне нужно, – это два сильных напарника, а вместо этого гляди-ка, кого подкинула судьба.
Дженкинс взял старика за костлявый локоть, и тот захромал к больничным дверям. Они поднялись на лифте в тюремный блок. Зарегистрировав задержанного, застряли в пункте «неотложки», где Сержу приводили в порядок его изрезанные руки. Когда их обработали и промыли, он увидел, что раны оказались совсем неглубокими, хватило простой перевязки. В девять часов они уже медленно ехали на юг по Портовому шоссе, слушая, как небрежно перечисляют вызовы операторы из Центральной – вызовы, любой из которых до наступления этого сумасшествия заставил бы устремиться со всех сторон по указанному адресу добрую дюжину машин, но сейчас они звучали так же примерно, как сообщения об обычной супружеской ссоре.
– Полицейский нуждается в помощи! Угол Сорок девятой и Центральной! – раздавалось из динамика. – Полицейскому – помощь, Верной и Центральная!
Полицейский нуждается в подмоге, Верной и Авалон! Нужна подмога полицейскому, Сто пятнадцать и Авалон! Ограбление, Вернон и Бродвей!
Ограбление, Пятьдесят восьмая и Хуверовская! Грабители на Сорок третьей и Главной!
Потом вклинивался другой голос, принимавшийся зачитывать свой список срочных вызовов, которые теперь никто и не пытался закрепить за отдельными машинами: всем уже стало очевидно, что не хватает автомобилей даже на то, чтобы защитить себя и друг друга, не говоря о том, чтобы бороться с ограблениями, поджогами да разбираться, кто это там стреляет из укрытий.
На полусожженной Центральной авеню Сержа встретил снайперский огонь.
Пришлось тормозить напротив полыхающего пожаром двухэтажного кирпичного здания и прятаться за кузовом своей «зебры», дальше двигаться они не могли: две пожарные машины, ехавшие за ними вслед и при звуке первых же выстрелов брошенные экипажем, блокировали улицу. Для всех, кроме разве что ветеранов Кореи и второй мировой, начавшаяся стрельба была чем-то новым, ужасным и ошеломляющим. Лежа в течение сорока минут за стальным корпусом своего автомобиля и в исступлении стреляя – один за другим несколько раз – по окнам зловещего желтого дома, в котором, по чьему-то предположению, прятались снайперы, Серж все думал о том, что это вот и есть самое страшное. И задавал себе вопрос, может ли полиция совладать со снайперами и при этом остаться всего лишь полицией. Он начинал уже считать, что здесь, в горниле мятежа, затевается и происходит нечто такое, что скажется на судьбе всей нации, всего народа, возможно, затевается то, что в конце концов лишит Америку будущности. Но мне сейчас лучше сохранять самообладание и быть начеку. И не сводить глаз с желтого здания, думал Серж. Так будет лучше. Приползший к ним на брюхе испачканный сажей молоденький полицейский в изорванном мундире принес известие: прибыла Национальная гвардия.
В пять минут пополуночи они приняли сигнал о помощи и отправились в мебельный магазин на южном Бродвее, где трое полицейских охраняли снаружи набившихся внутрь мародеров. Один из полицейских клялся, что, завидев дежурную машину, оставленный на «стреме» грабитель нырнул в магазин и что сам он, полицейский, заметил у него в руках ружье. Другой полицейский, работавший как раз в этом районе, утверждал, что в мебельном имеется целый склад оружия, и что владельца – психованного белого американца – обчищали несколько раз, и что вот, мол, хозяин и решил принять собственные меры предосторожности.
Машинально, не раздумывая, Серж приказал Питерсу на пару с одним из незнакомцев зайти к магазину с тыла и присоединиться к уже припавшей там к земле и плотно укрытой тенью синей фигуре в белом шлеме, нацелившей карабин на черный вход. Они послушно зашагали, не задав ему ни единого вопроса, и тут только до Сержа дошло, что это сам он раздает команды, и тогда он кисло подумал: вот наконец ты и сделался, на свою беду, вожаком, так что тебе теперь наверняка повесят свинцовую медальку на твой жирный зад. Од огляделся и несколькими кварталами ниже по Бродвею увидел перевернутую машину. Она догорала. Непрерывное эхо доносило сквозь ночь пистолетную трескотню, однако в поле зрения пятисот ярдов было на удивление спокойно. Он понял, что, если в обглоданном пожаром остове мебельного магазина ему удастся навести хоть какой-то порядок, здравый смысл не покинет его окончательно, и подумал, что сама по себе такая мысль – свидетельство того, что, может, никакого здравого смысла в нем нет уже и в помине.
– Что еще прикажете, капитан? – спросил, ухмыляясь, морщинистый полицейский, под прикрытием дежурки Сержа припавший с ним рядом на колено.
Дженкинсовский дробовик покоился на автомобильной крыше, уставившись в кривое, с острыми зазубринами, отверстие на фасаде магазина, зияющее в том самом месте, где красовалось раньше зеркальное стекло.
– Похоже, я и вправду командир, – улыбнулся Серж. – Конечно, можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но только кто-то ведь должен взять на себя бремя командования. А лучшей мишени, чем я, здесь все равно не найти.
– Причина достаточно весомая, – сказал тот. – Что ты намерен предпринять?
– Сколько, по-твоему, их там внутри?
– Человек двенадцать.
– Может, следует дождаться новой подмоги?
– Мы сторожим их уже двадцать минут и за это время раз пять запрашивали помощь. Но кроме вас, ребята, никого тут что-то не видали. Может, я говорю это невпопад, но поблизости пока что помощью и не пахнет.
– Надо бы их всех арестовать. Всех, кто там сидит, – сказал Серж. – Мы всю ночь носимся тут вокруг да около, подставляя под пули лбы и молотя народ дубинками, а по сути, лишь перегоняем их из одного магазина в другой, с одной улицы на другую. Надо бы арестовать их всех до последнего ублюдка, и арестовать немедленно.
– Хорошая мысль, – сказал Морщинистый. – За весь вечер я никого еще толком не задержал, только ползал, бегал да палил из укрытий, как какой-нибудь убогий пехотинец. В конце концов, это Лос-Анджелес, а не Айво-Джима.
– Давай оприходуем этих гадов, – сердито сказал Дженкинс.
Серж поднялся и побежал, пригнувшись, к телефонному столбу, стоявшему в нескольких футах сбоку от витрины.
– Эй, вы там! – крикнул он. – Выходи по одному, да пусть никто из вас не забывает сложить на макушке руки!
