Ночной буфетчик знал Сержа как сотрудника по делам несовершеннолетних и никогда не видел его в форме. Когда тот вошел и сел в пустом зале, он покачал головой.
– Ну как там? – спросил буфетчик.
– Еще хреново, – ответил Серж, пробегая пальцами по волосам, из-за шлема, сажи и пота липким и спутанным. Руки были отвратительно грязны, но уборной для клиентов тут не было, и Серж решил: выпью чашечку кофе, а там домой.
– Почти и не признал вас в форме, – сказал ночной буфетчик. – Обычно вы всегда в костюме.
– Сегодня все мы в форме, – сказал Серж.
– Ага, понимаю, – сказал буфетчик, и Серж подумал, что редкие усики, несмотря на его высокий рост, придают ему сходство с Кантинфласом.
– Хороший кофе, – сказал Серж. Сигарета тоже была хороша. От горячего кофе желудок окончательно освободился от спазмов.
– Ума не приложу, зачем боссу нужно, чтоб я тут торчал, – сказал буфетчик. – Всего-то и было, что пара-другая клиентов. Из-за этих «mallate» все сидят в своих четырех стенах... Мне не следовало произносить это слово. «Ниггер» – ужасное слово, а «mallate», хоть означает то же самое, – еще хуже.
– Да.
– Не думаю, что черные попытаются спалить Ист-Сайд. С нами, мексиканцами, они не ладят, зато уважают. Знают, что, коли попытаются спалить наши дома, мы их поубиваем. Англос они не боятся. Никто не боится англос. Слабеет ваш народ.
– Если и так, то меня это не удивляет, – сказал Серж.
– Я заметил, что в этой стране мексиканца вынуждают жить бок о бок с черными только потому, что он беден. Когда я только сюда приехал, мексиканцы хотели разъединиться с черными. Черный совсем не похож на мексиканца. Они хотели – мексиканцы – жить рядом с англос. Те ведь почти такие же, почти как мы. Но то, что происходило и происходит, – мягкотелость англос, заявления на весь мир, что вы жалеете, мол, что приходится кормить их и содержать, то, как вы лишаете негра чувства собственного достоинства, предоставляя в его распоряжение все, чего его душа ни пожелает, – я начинаю думать, что из-за всего этого мексиканцы станут сторониться и чураться англос, и начинаю думать, что поделом.
Ничего, что я говорю вам такие вещи? Я вас случаем не обижу? Что-то очень много болтаю сегодня. Из-за этого мятежа у меня сердце болью заходится.
– Я не из тех англос, которых легко обидеть, – сказал Серж. – Можете говорить со мной так, словно я мексиканец.
– Кое-кто из полицейских, работающих в barrios <район, округ (исп.)>, и впрямь напоминает мне мексиканцев, – улыбнулся буфетчик. – Вы, сеньор, даже немного похожи на мексиканца, взять хоть ваши глаза... Так мне кажется.
– Вы считаете?
– Я говорил в том смысле... Ну все равно как комплимент.
– Ясно.
– Когда двенадцать лет назад я приехал в эту страну, я думал, это плохо, что мексиканцы большей частью живут здесь, в Ист-Сайде, оберегая и почитая старые обычаи. Я думал даже, что нам не след учить детей la lengua <язык (исп.)>, что их надобно учить тому, что сделает их настоящими американцами. Я присмотрелся поближе и считаю, что местные англос здесь принимают нас так же почти, как и самих англос. Раньше я гордился тем, что меня принимают, как какого-нибудь англос, я ведь помню, как плохо обращались с мексиканцами еще совсем недавно. Но покуда наблюдал за тем, как вы слабеете и страшитесь, что вас перестанет любить весь мир, я думал уже: смотри-ка, Армандо, Mira, hombre, los gabachos <смотри-ка, друг, на этих ребят (исп.)>, нечему завидовать. Даже если б ты мог, все равно не стал бы одним из них. Если кто-то захочет спалить твой дом или приставить нож к твоему брюху, ты убьешь его – и плевать, какого цвета у него кожа.
Если он нарушит твои законы, ты докажешь ему, что поступать так очень рискованно. И младенцу известно, что нельзя брать в руки горящий уголек, а после дуть на него и верить, что он погаснет. Разве гринго не учат этому своих детей?
– Учат, да не все.
– Согласен. Вы словно твердите: тронь его несколько раз, может, он горячий, а может, и нет. А потом ребенок растет, спеша сделаться мужчиной, и носится как угорелый по вашим улицам, и в том не вся его вина, потому как никто его не выучил, что горящий уголек всегда жжет. Я рад, что живу в вашей стране, но потому только, что мексиканец. Простите, сеньор, но я не желал бы стать гринго. И коли ваш народ и дальше будет слабеть да портиться, оставлю я все ваши удобства да комфорты и возвращусь обратно в Мексику, не желаю я смотреть на то, как гибнет великая нация!
– Может, и я отправлюсь вместе с вами, – сказал Серж. – Найдется там комнатка для меня?
– В Мексике всем хватит места, – улыбнулся буфетчик, поднося к стойке свежий кофейник. – Хотите, я расскажу вам про Мексику? Мне всегда приятно, когда я рассказываю о Юкатане.
– Хочу, – сказал Серж. – Стало быть, вы из Юкатана?
– Да. Это далеко. Очень далеко. Что-нибудь знаете об этом месте?
– Расскажите мне. Только сперва... Можно я воспользуюсь вашей ванной?
Мне нужно умыться. И не могли бы вы организовать мне что-нибудь перекусить?
– Разумеется, сеньор. Пройдите вон в ту дверь. Чего бы вам хотелось покушать? Ветчина? Яйца? Бекон?
– Мы ведь собираемся говорить о Мексике. Я бы поел чего-нибудь мексиканского. Как насчет menudo? Вы страшно удивитесь, если я скажу вам, сколько времени не ел menudo.
– Menudo у меня имеется, – засмеялся буфетчик. – Не ахти, конечно, но вполне сойдет, не отравитесь.
– А имеются у вас кукурузные лепешки?
– Само собой.
– Ну а лимон? И орегано?
– И то, и другое, сеньор. Вижу, что вы знаете толк в menudo. Теперь мне просто стыдно предлагать вам свою убогую стряпню.
Шел уже пятый час, но сна не было ни в одном глазу. Расслабившись, Серж ощутил вдруг прилив веселья, все равно как бывает в подпитии. Но больше всего сейчас его занимал собственный голод. Глядя в зеркало на потное, в разводах лицо, он расхохотался и подумал: Бог ты мой, как же я голоден. И как же я хочу menudo.
Даже не смыв пены с рук, Серж неожиданно высунулся из-за двери и спросил буфетчика:
– Кстати, сеньор, а вам случайно не доводилось много путешествовать по Мексике?
– Я знаю всю страну. De veras. Я знаю свою Мексику.
– В Гвадалахаре бывали?
– Красивый город. Его я тоже знаю, и даже хорошо. Замечательный там народ, да только народ по всей Мексике замечательный и очень всегда обходительный.
– Может, и о Гвадалахаре расскажете? Хочу побольше знать об этом городе.
– С удовольствием, сеньор, – издал счастливый смешок буфетчик. – И впрямь удовольствие – найти в этот одинокий час человека, готового сносить твою болтовню. В особенности если человек этот желает послушать про твою страну. Не будь вы полицейским, я бы так или иначе угостил вас menudo бесплатно.
Было уже семь утра, когда Серж сел в машину и наконец отправился домой.
Объевшись menudo и лепешками, он тешил себя надеждой, что желудок выдержит, не разболится. Жаль, что нет у него немного травяной настойки, такой, как, бывало, делала его мать. Отменное и безотказное средство от желудочной боли. А расхвораться сейчас никак нельзя: ровно через шесть часов ему снова вставать и готовиться к еще одной ночи. Судя по вестям, доносимым по радио, грабежи и поджоги возобновятся сегодня с новой силой.
Серж не стал выруливать на автостраду и поехал по Мишн-роуд. Но уже на Северной Мишн он увидел нечто такое, что заставило его резко нажать на тормоза и сбавить скорость до пятнадцати миль в час и изумленно уставиться на группку из десятка мужчин, женщины и пары мальчишек, выстроившихся перед входом в еще не открывшийся ресторан. Котелки, миски и кастрюльки, которые они с собой сюда принесли, отличались по форме, но были все, как один, очень вместительными, из чего Серж заключил, что ждут они открытия ресторана лишь для того, чтобы купить – по миске, кастрюльке или котелку – menudo. Потом они отнесут его домой и примутся за лечение (свое ли или кого из домашних) последствий вчерашней попойки: ночь с пятницы на субботу всегда проходит буйно. Нет в природе такого мексиканца, который бы всей душой не верил в то, что menudo снимает похмелье. А поскольку верят в это все, похмелье и вправду снимается, словно растворяется в этой их вере. И будь у Сержа котелок, он бы наверняка остановился и тоже запасся menudo на будущее, невзирая на то что сейчас его живот чувствовал себя так примерно, как набитый всякой всячиной бурдюк. Он взглянул на шлем, но засаленный подшлемник был слишком уж измазан копотью и сажей, чтобы заменить собой кастрюлю, и Сержу ничего другого не оставалось, как дать газу и помчаться на своем «корвете» домой, мечтая поскорей улечься в постель.
Сегодня он будет спать крепче, чем все эти последние недели. Лучше, несмотря на то что видел начало конца: они уже ощутили вкус анархии и поняли, как это легко – нанести поражение гражданской власти, а значит, это только начало, и дальше последует продолжение, а потом за дело возьмется какой-нибудь белый революционер, он-то и попытается разрушить все до самых основ. Да, это только начало, и англос не могут тут ничего изменить, на это не хватит у них ни сил, ни трезвости, ни практической сметки Они сомневаются буквально во всем, в особенности же в самих себе.
