И сам он покрупнел, как на дрожжах в спортзале, пальтишко облегало широкие плечи, зато я все равно выше — ха! — и красивее, конечно же.
Потихоньку мозг спускался с небес на землю, я притормозил, не знал, что сказать — нам не под пятьдесят, чтоб кричать на весь бар, мол, привет-сколько-лет, дружище, а удар по плечу бессовестно отвлечет от песни и, авось, прилетит еще ответный от неожиданности. Поэтому я стоял перед ним и тоже слушал, текст там умом не блистал, а вот музыка уносила прямо в солнечную юность, где вода вкуснее, трава зеленее и так далее по списку.
— Помнишь, мы хотели играть в группе? — сказал я под конец песни, а сам еще смотрел на сцену. — Один раз откопали гитару, и пошло-поехало — я хаотично бил по струнам, ты хлопал по всему, что было рядом. Мы даже пытались найти девчонку, чтоб красивый голос хоть как-то подправил этот ужас…
— Ты, наверное, обознался, парень.
Я завис, как старый компьютер, и челюсть отвисла так карикатурно, что я бы даже посмотрел со стороны. Ума, может, у меня на порядок и не хватало, но зрение отменное — я каждой диоптрией глаза видел, как он отреагировал мой голос, зрачок даже запульсировал, шире, уже, шире, уже. На деле же он не пошевелился, но взгляд пустой, стеклянный, потому что мыслями в нашей школе, в комнатах кампуса и на кровати с гитарой, аж глаза помокрели, хотя и сразу высохли, как если бы слезы всосались обратно. Зуб даю, пальцы, да хоть голову на отсечение — таких живых роботов еще не научились делать, и передо мной сидел если не тот же самый человек, а то все мы меняемся со временем, но в программном коде ДНК там черным по белому написано: Джо-ван-ни. И как ему хватило наглости сказать такое безобразие, язык бы наждачкой отполировать да мылом сверху для верности!
— Джованни, какого сыра ты мелешь…
— Я же сказал: ты ошибся. Проваливай!
Он повернулся к бармену, что-то буркнул ему и получил в ответ порцию крепкой зеленой гадости, одним глотком осушил стакан. А вот мастерства заядлого пьяницы я в нем не узнавал, да и не было там ничего, театральщина это, причем гнилая, и с каждой секундой я закипал все сильнее. Я попытался найти оправдание, мол, а вдруг ему и правда в какой-нибудь уличной драке по голове настучали, так я с другой стороны врежу по самое не хочу, чтоб память на место встала. До последнего надеялся на глупую шутку — с чувством юмора у него всегда были большие проблемы!
К нему подошла девушка наших лет, длинная и худая, как хорь-переросток, волосы черные, глаза недалеко ушли от них, еще и хищно сверкнули на меня, как на мелкую землеройку, а редкие брови удивленно-раздраженно сползли на переносицу. От нее воняло грубостью и дерзостью за километр — знаем мы таких, ведут себя отвратно, выглядят не лучше, а как в душе начнешь копаться, выясняется какая-то печальная гадость родом из детства. Но что-то их объединяло, это сразу видно, и не только одежда, хотя на ней тоже пальто, только серое с черным мехом на воротнике — они казались парочкой, не знаю пока, какой именно, но точно уж выделялись из местной фауны.
— Я отошла пописать на две минуты. Кто это? — сказала она недовольно нашему не-Джованни.
— Никто.
Я упал через пару стульев от них, даже не знал, что делают в таких случаях, мог разве что заткнуть правое ухо и приложить лодочку ладони к левому — куда там, они шушукались, как мыши! Даже бармен встал напротив с видом увлеченного затирания стакана до дыр, но то и дело косил взгляд, по губам-то лучше улавливается. По ним и так понятно, что они уже заканчивали тайные дела, потихоньку глядели в сторону выхода, а тут еще входная дверь хлопнула, зазвенела, как сигнал, мол, пора уходить. Передо мной выбор не из простых — хотелось послать его, такого забывчивого, далеко и навсегда, вот только тут очевидно, что он встрял во что-то мутное по самые зубы мудрости, разобраться бы для начала!
Проще всего было выведать хоть что-нибудь из их разговорчика у бармена, но мой радар уловил чей-то прицел взгляда на спине, да и шаги сзади все ближе и ближе. Я обернулся, честно надеялся на Джованни, что совесть его загрызла и он приполз на коленях, мол, не хотел знакомить с девушкой, долго и нудно рассказывать, то бишь портить свиданочку друзьями из детства! Ан нет, даже этого не случилось — на меня смотрело по большей части пузо, похожее на пивной бочонок в кожаной куртке, раскрытой, потому как молния не сходилась на пупке, да уж, кто чем питается…
— Эй, пацан, дай-ка дядям отдохнуть с дороги, — забасил шарик головы, крохотный спутник этой планеты-брюха, лысый с одного полюса, сально-бородатый с другого.
За ним двое из ларца, будто их смастерили по одному чертежу и приправили тем же парфюмом с пирамидой пота, бензина, спирта и ноткой кариеса вместо зубов — жирные вонючие во всех смыслах байкеры, встречали и пострашнее. Я клацнул зубами, заскрипел так, что услышали на другом конце бара — вокруг же полно мест, выбирай не хочу, хоть всю семью приводи, нет же, они прицепились именно ко мне, еще и в самый неподходящий момент. Я так и сказал, возмущенно, но с долькой вежливости, а покореженные сигаретами связки опять завибрировали:
— Ты не понял, итальяшка, ты в нашем баре, на нашем месте. Даю тебе пять секунд, чтоб свалить отсюда по-хорошему. Один… два…
На счет три что-то стукнуло сбоку, и мы все обернулись, точнее я, тот пузатый и один его дружок, потому как второй и впечатался лбом в барную стойку. Бармен ахнул, побелел до цвета муки, но Джованни сделал все аккуратно — бокалы подпрыгнули, звякнули, но ни один не разбился. После глухого звука, как будто внутри пустота, мужик сполз на пол, держался за голову и все пытался понять, что вообще произошло. Вдвоем у байкеров был шанс, но человек-пузо выдался вперед и своей шириной заслонил и напрочь отрезал путь дружку, тому было не подступиться. Движения резкие, точные, будто от кучи тренировок, мне аж страшно за него стало — не у жирдяя, понятное дело, я имею в виду Джованни, который схватил руку-окорок так, что тот сам развернулся спиной, чтоб меньше боли было, и толкнул его пинком в ближайший столик.
— Как в старые добрые? — вырвалось у меня в
