была очень доброй.
– Теплякова с кем-нибудь дружила?
– Нет, не припомню… – покачала головой тетя Рая. – Бывало, придет, отыграет и сразу домой. У нее была очень строгая мать. Меня это сильно удивляло. Мы же с ней ровесницы, но у меня к середине восьмидесятых уже было двое детей, а Теплякова жила с матерью и во всем ее слушалась.
– В театре были такие люди, с которыми она общалась чаще, чем с другими? – спросила Стерхова.
– А какое общение у артистов? Друг с другом на репетициях, с режиссером и на примерках с костюмером. Вот и все.
– С тетушкой моей у Тепляковой были добрые отношения?
– Руфь Адамовна умела себя поставить. У нее был особенный талант поддерживать отношения.
– Теплякова входила в число ее друзей?
– Это не про Тамилу. Между ней и Руфью Адамовной были хорошие отношения, но чтобы дружили – это нет.
– Ничего примечательного не припомните про Тамилу Васильевну?
– Примечательного… – Тетя Рая ненадолго задумалась. – Если только вот это: когда она волновалась или уставала, начинала задыхаться.
– Приступы астмы? – спросила Стерхова.
– Не совсем, говорили, что все от нервов. Накапают ей корвалолу, через пять минут все в порядке. Бывало и на сцене ее прихватывало. Пузырек с корвалолом всегда стоял на пульте помрежа.
– Панические атаки, – догадалась Анна и, достав фотографию мертвой девушки, показала ее тете Рае. – Знаете?
– Нет, – уверенно ответила та.
– Спасибо. – Стерхова спрятала снимок и спросила: – Не видели Марию Егоровну?
– Нашу костюмершу? Так она у себя.
До костюмерной Анна прошла по служебным лестницам. Кочеткову нашла среди костюмных рядов в хранилище.
Заметив ее, Мария Егоровна выбралась на свободу.
– Что-то ты зачастила к нам, девонька. По причинам личного характера или как?
– Считайте, по работе. Мне нужно все разузнать о Тепляковой и ее гибели. Только вы не сильно об этом распространяйтесь, – предупредила Стерхова. – Не нужно, чтобы об этом знали все, кто ни попадя.
– Мне-то что, – Кочеткова равнодушно пожала плечами. – Сама все распространишь. Театр – дело звонкое.
– Остались здесь люди, которые лично знали Теплякову?
– С Альбиной Комогоровой ты уже говорила…
– Мне кажется, что у нее предвзятое мнение о Тепляковой, – сказала Стерхова.
– Она ненавидела Тамилу за талант. Ее не особо слушай.
– Комогорова была свидетелем гибели Тепляковой. Наверняка что-то видела.
– Что она могла разглядеть в том дыму, трещотка пустопорожняя?
– Мне все же надо бы ее расспросить. Кто еще из ныне работающих знал Теплякову?
– Таких осталось немного. Кто-то умер, кто-то ушел на пенсию. – Мария Егоровна приложила палец к носу. – Приходи-ка ты лучше завтра на премьеру.
– Во сколько?
– Часикам к семи. Тогда застанешь и Комогорову, и Лаврентьева.
– Кажется, я помню его… Николай Петрович?
– Недавно ему присвоили звание Народного. Да и пора бы. Заслужил.
– Вряд ли он меня помнит.
– Ничего, я тебя подведу и представлю.
Стерхова улыбнулась и с благодарностью обняла костюмершу.
– Я как-нибудь сама. Если не вспомнит и не поверит, покажу удостоверение. Спасибо вам, Мария Егоровна.
– И вот что! – Кочеткова схватила ее за рукав. – У нас еще работает монтировщик декораций, которого чуть не посадили после гибели Тепляковой. Его спасло только то, что был молодой, отыгрались на машинисте сцены, его старшем товарище. Тот отсидел свое и вскоре помер.
– Как его зовут?
– Машиниста?
– Бывшего монтировщика.
– Андрей Гончаренко, он сам теперь машинистом сцены работает.
– Отчество не подскажете?
– Зачем тебе отчество? – Мария Егоровна рассмеялась. – Он еще молодой – шестидесяти нет.
Андрея Гончаренко Анна разыскала на сцене, где тот руководил установкой декораций. На него указала кругленькая, пожилая женщина, сидевшая за пультом помощника режиссера.
У Гончаренко был заурядный вид рабочего человека: серая, запыленная рубашка, растрепанные волосы и борода, стекавшая с худых впалых щек. Темные мешки под глазами свидетельствовали о крайней усталости и недосыпе, что было неудивительно в преддверии премьеры.
– Гончаренко? – Стерхова подошла к нему.
Тот покосился на нее и неохотно ответил:
– Ну я.
– Можем поговорить?
– О чем?
Анна поняла, что нужно предъявить удостоверение.
– Следователь Стерхова. Отвлеку вас минут на десять, не больше.
– Зачем я вам нужен?
– Я занимаюсь делом о гибели актрисы Тепляковой.
Гончаренко на мгновенье застыл, потом вскинул руку и прокричал в глубину сцены:
– Серега! Кати сюда фурку [2]!
– Всего на десять минут… – повторила Анна.
– Некогда! У меня премьера!
– Послушайте…
– Не мешайте работать! – отчаянно гаркнул он.
– Тогда вам придется прийти ко мне в управление, – сказала Стерхова.
– Пришлете повестку, тогда приду, – отрезал Гончаренко и зашагал к кулисе, где двое рабочих возились с установкой дверного блока. – Да кто же так ставит!
Чуть постояв, Стерхова направилась к противоположной кулисе. Кругленькая женщина выбралась из-за пульта и заступила ей дорогу.
– Мне показалось или вы упомянули фамилию Тепляковой?
– Вам не показалось, – ответила Анна.
– В какой связи интересуетесь?
Стерхова привычным движением раскрыла и тут же захлопнула удостоверение.
– По службе.
– Расследуете смерть Тепляковой?
– Об этом рано говорить.
– Если пришли сюда и расспрашиваете, значит, не рано. – Женщина упорно стояла перед Анной и не собиралась ее пропускать.
– Как вас зовут? Кто вы такая? – спросила Стерхова.
– Моя фамилия Мурашова. Работаю в театре помрежем.
– Вероятно, хотите что-то сообщить?
Мурашова огляделась и предложила:
– Пойдемте в зрительный зал, там будет удобнее.
Они спустились со сцены в пустой темный зал и сели в кресла первого ряда.
– Слушаю вас, – заговорила Стерхова. – И, кстати, как ваше имя?
– Тамара. Тамара Васильевна. – Мурашова опустила глаза, теребя бахрому накинутой на плечи шали. – Я работала с Тепляковой и могу кое-что о ней рассказать.
Анна удивленно склонила голову:
– Когда я спросила о знакомых Тепляковой, мне не назвали вашего имени.
– И это неудивительно. Просто никто не помнит.
– Что-то я не пойму.
– Видите ли, дело в том, что много-много лет назад после училища меня приняли в труппу театра. Но проработала я недолго, всего один сезон. Потом забеременела, много лет служила в театрах на периферии. Сначала актрисой, потом завтруппой, потом помощником режиссера. Сюда вернулась пять лет назад, и, конечно же, меня никто не вспомнил.
– Что можете рассказать о Тепляковой?
– Я знала ее недолго, но, между тем, мы плотно общались – гримировались в одной уборной. Можно сказать, Теплякова стала моей наставницей.
– Вот как? – заинтересовавшись, Анна придвинулась ближе.
– Уже тогда я понимала, что Тамила Васильевна большая актриса, и мне повезло делить с ней одну гримерку.
– Можете рассказать о ней поподробнее?
– Сначала самое главное: Теплякова была одиноким и глубоко несчастным человеком.
– Из чего вы сделали этот вывод?
– В ее жизни не было ничего кроме сцены.
– Об этом я уже слышала.
– У нее была деспотичная мать, с которой незамужняя Тамила Васильевна проживала в одной квартире.
– Это
