Дюкова сказала, что она не была знакома с теми двумя девушками — Машей Гулькиной и сестрой Максима Полякова, Аней. Интересно, были с ними знакомы девушки, убитые в «Гриве»? Если да? Тогда их должно что-то объединять. Теперь это выяснить гораздо сложнее, чем то, был ли Шилкин в «Руси» двадцатого сентября. Да и это скорее всего останется невыясненным. Только в фильмах на вопрос: где вы были, например, семнадцатого брюмера тысяча девятьсот семьдесят третьего года в четырнадцать часов сорок девять минут, можно получить вразумительный ответ. А в жизни намного сложнее. Ну не может человек помнить все свои перемещения и поступки. Так устроен его мозг: отфильтровывает ненужную информацию, иначе недолго было бы свихнуться.
Ладно, это, так сказать, лирико-историческое отступление. Давай подытожим, Бойкова, что у тебя получилось? Девушек не ограбили, и вряд ли им мстили, значит, действует маньяк, какой-нибудь борец за дело морали, считающий, что проститутки — отбросы общества и от них нужно избавляться. Да-а, с маньяками тебе еще не приходилось иметь дела, Бойкова. Как же ты будешь вычислять этого маньяка? Что ты вообще о них, о маньяках, знаешь?
Я достала новую сигарету и откинулась на спинку кресла. Давай попытайся вспомнить. Дедушка Фрейд говорил, что во всем виноват эдипов комплекс, на основе которого в трех-, пятилетнем возрасте каждый человек должен пережить невроз. От того, как справляется ребенок с этой задачей, зависит его дальнейшее формирование как личности. Если ребенок преодолевает невроз, то личность развивается, адекватно реагируя на внешние раздражители. Если не смог преодолеть невроза в детстве, загнал его в подсознание или в бессознательное, он будет всю жизнь давать о себе знать, до тех пор, пока человек, уже будучи взрослым, не сумеет самостоятельно или с помощью психоаналитика установить его причину.
Получается, что маньяками становятся люди, у которых в детстве было очень сильное переживание, потрясение, не сумевшие справиться с ним. Они запрятали его далеко в глубины подсознания, но оно, словно Левиафан, регулярно выплывает наружу, требуя выхода. Чтобы справиться с ним, человек должен совершить какой-нибудь ритуал, не обязательно жестокий. Это может быть и вполне безобидный, рациональный обряд, вроде мытья полов или посуды, при условии, что он становится целью или разрядкой, после чего Левиафан на какое-то время успокаивается. Но пока человек не поймет истинной причины своего невроза, все будет повторяться. Вот почему маньяк вновь и вновь должен совершать свой ритуал.
Хорошо, этого, пожалуй, достаточно. Только что это тебе дает? Как ты узнаешь, что у человека невроз, заставляющий убивать девушек-проституток? Ведь после совершения преступления наступает разрядка, и маньяк внешне ничем не отличается от окружающих его людей. Это может быть вполне преуспевающий бизнесмен или учитель, водитель или газоэлектросварщик.
И все-таки должно же в нем быть что-то отличающее от других людей. Какие-нибудь повадки, ужимки или блеск в глазах, по которым можно было бы его определить. В том-то и штука, что никак их не определишь. Только психоаналитик, этот «врачеватель душ», совместно с пациентом, разбирая его сны и воспоминания, может вычленить причину невроза.
Ладно, я глубоко вздохнула и потянулась. Если я никак не могу отличить маньяка от нормальных людей, то по крайней мере могу попытаться вычислить его. Должна же быть какая-то закономерность в этих убийствах.
Максим сказал, что его сестру убили двадцатого сентября, значит, Гулькину — восемнадцатого. Потом, примерно через месяц, убийство в «Гриве», и последнее — Насти Беловой — два дня назад, то есть двадцать первого ноября. Если отбросить на время первое убийство, то остальные происходили с интервалом в месяц. Что ж, для начала неплохо. Значит, очередного можно ожидать только к концу декабря. За это время я должна определить, где произойдет следующее убийство, чтобы застать маньяка на месте преступления, если уж я не могу найти его по-другому. Предположительно это снова будет ресторан или бар вроде «Гривы» или «Конька-Горбунка». Неплохо, но нужна более точная информация. Не могу же я находиться одновременно сразу в нескольких местах. Непонятно только, почему первые два убийства были почти подряд. Может, ожидаемой разрядки не последовало и маньяку потребовалось повторить преступление?
Дверь открылась, и в кабинет заглянула Марина.
— Все, кроме Кряжимского, ушли, я тоже ухожу. Тебе ничего не нужно?
— Спасибо, Мариночка, — улыбнулась я, — можешь идти.
Часы показывали девятнадцать тридцать пять. Я вышла из кабинета и отправилась на поиски Кряжимского. В самой дальней комнате он вычитывал оригинал-макет очередного выпуска «Свидетеля».
— Не пора ли вам домой, Сергей Иванович? — с шутливой строгостью посмотрела я на него. — По-моему, вы становитесь трудоголиком. Вам станет легче, если читатель вместо трех опечаток обнаружит одну или вообще ни одной?
— Ну мы же должны уважать своего читателя. — Кряжимский оторвался от своего занятия. — От этого зависит тираж и соответственно наше благосостояние. И потом, я совсем не устал. Мне нравится заниматься этим делом. Но если ты настаиваешь… — Он надулся, как маленький ребенок, у которого отбирают любимую игрушку.
— Не обижайтесь, Сергей Иванович, — устало улыбнулась я. — Если хотите — продолжайте, только сначала составьте мне компанию.
— Тебе всегда пожалуйста, — Кряжимский поднялся из-за стола. — Только в чем?
— Пойдемте, выпьем чаю.
— Почему не кофе?
— Сергей Иванович, миленький, я вас прошу, не произносите некоторое время при мне это слово.
— Хорошо, — усмехнулся он, — а «чай» пока можно произносить?
Мы вместе рассмеялись и вернулись в кабинет. Я включила чайник, и тут же раздался телефонный звонок.
— Давай я возьму, — предложил Кряжимский, но я опередила его.
— Я бы хотел услышать Ольгу Юрьевну Бойкову, — официальным тоном произнес мужской голос.
— Представьтесь, пожалуйста, — вежливо потребовала я, теряясь в догадках.
— Это из прокуратуры, старший следователь Волков Николай Васильевич, — пробубнил в трубку майор.
Теперь я его узнала.
— Я вас слушаю, — сказала я.
— Ольга Юрьевна, такое дело, — замялся он, — раз уж я вас застал, не могли бы вы к нам подъехать? Нужно кое-что уточнить.
— Что именно?
— Мы задержали Александра Эдуардовича Шилкина…
— Вы же сказали, что не будете его задерживать, — не дала я ему договорить. Меня прямо распирало от злости на этих олухов.
— Кое-что изменилось… — уклончиво ответил Волков.
Вот придурок! Что ему надо от Шилкина? Тоже какой-нибудь невроз? Тотальное отсутствие гениальности? Или просто зависть, обычная человеческая зависть?
— Вы можете говорить яснее? — сдерживая себя из последних сил, спросила я.
— Убита еще одна девушка, Оксана Дюкова, вы, кажется, ее знали?
— Знала, — выдохнула я. — Когда? Когда ее убили?
— Труп обнаружили на улице, недалеко от ее дома, около семи часов вечера.
Я посмотрела на часы — было без десяти восемь.
— Куда нужно приехать?
Волков продиктовал адрес.
— Я закажу вам пропуск, возьмите с собой какой-нибудь документ.
Минут через пятнадцать я уже сидела в кабинете у Волкова, который немногим отличался от других кабинетов в подобных заведениях. Те же исцарапанные столы, блеклые занавески на окнах, тусклые лампочки.
— У меня к вам только один вопрос, — нахмурившись, произнес Волков. — Шилкин утверждает, что до семи часов никуда из дома не выходил и что вы это можете подтвердить.
Мысли лихорадочно заработали в моем мозгу. Я хорошо помнила, что уехала от Шилкина около шести. Но не мог же он без машины за час добраться до Дюковой и убить ее. Ему только до автобусной остановки пешком минут пятнадцать, плюс автобус до центра почти полчаса, до семи остается пятнадцать минут, но нужно еще примерно столько же времени, чтобы дойти до дома Дюковой. И потом, труп обнаружили около семи, значит, убили ее еще раньше. Все эти вычисления заняли у меня не больше секунды.
— Да, — сказала я. — Я была у Шилкина сегодня примерно с четырех часов. Когда ушла, не помню.
— Даже примерно?
— Даже примерно, — ответила я, — помню, что было уже темно.
— Спасибо, — сказал Волков, — больше у меня вопросов нет.
— Вы его отпустите?
— Скорее всего — да.
* * *
Вернувшись в редакцию, я нашла Кряжимского по-прежнему сидящим за компьютером. Я рассказала ему о разговоре с Волковым и о своем посещении «имения» Шилкина.
— Ты, я смотрю, времени не теряешь, — со скрытым неодобрением произнес Кряжимский.
— Шилкин ни в чем не виноват, — без особой связи с тем, что имел в виду мой зам, сказала я.
